Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ)

Но… все равно, когда Хель на привалах мазала жирным бальзамом сбитые ноги менестреля, Гаваль тоскливо вспоминал, как удобно было везти поклажу колесным ходом.
Упомянутая Хель шла чуть в стороне бок о бок с Артиго и сельской девчонкой, чье имя Гаваль никак не мог запомнить. Рыжеволосая женщина что-то рассказывала или объясняла, мальчик и служанка внимательно слушали. Гаваль как бы невзначай приблизился, навострил уши. Да, и в самом деле — рыжая буквально заставляла непутевую служанку пересказывать некую историю, стремясь развивать ее речь.
После бегства из Пайта фамильяр императора вообще посвящала прислуге много времени, терпеливо уча глупую девку читать и писать, а также просто говорить, не сбиваясь на постоянные «э», «да» и «чего изволите, замечательная госпожа». Хель пользовалась какими-то диковинными приемами, которые Гаваль не понимал и считал излишними — есть же проверенные многими поколениями уроки письма, есть пришедшие из Старой Империи навыки счета. К чему все эти «мама мыла раму» и умножение с делением, когда цифры требовалось записывать в несколько этажей с косыми крестиками? Но Артиго по каким-то причинам находил это интересным и полезным, так что временами Гаваль чувствовал себя дураком, который не понимает великую мудрость, глядя в упор.
Вот и сейчас — что хорошего и полезного в нескладно бормочущей дурехе, которая путается в слогах, как пьяница в обмотках⁈ Однако юный Готдуа не просто внемлет, но тихонько подсказывает, причем стараясь не перебить строгую учительницу, да еще с таким видом, будто сам чему-то учится. Может у мальчишки, как положено отроку в нужную пору, стала разогреваться кровь, и он хочет затащить служанку под одеяло? Вряд ли. Гаваль никогда не считал себя знатоком людских разумов и душ, однако даже он понимал, что предметом интереса Готдуа является именно Хель. Причем интерес этот ничего общего с постелью не имел.
Тьфу. Сплошные загадки!
Гаваль отстал, переместившись ближе к хвосту небольшой колонны, и порылся в поясной сумке «перекидушке» из старого войлока, ища нужные принадлежности. Море не море, а какая-нибудь речка или хотя бы лужа побольше, так или иначе, встретится. Надо бы подготовиться.
Кадфаль поправил на плече дубинку, посмотрел искоса в небо, сорвал на ходу высокую травинку с обочины, пожевал ее зачем-то и авторитетно сообщил:
— Сегодня и на пару дней еще тепло. Потом дожди пойдут. Холодные. Может, и заморозков дождемся.
Марьядек чуть подпрыгнул, устраивая поудобнее за спиной корзину с крышкой и кожаными лямками, смачно высморкался, затем спохватился, косясь на особу чистой благородной крови, то есть Артиго. Проворчал будто бы в никуда:
— Надо бы зимовкой озаботиться… Дальний путь в мокрую зиму, оно так себе…
Спорить никто не стал, потому что сказано было разумно, есть над чем подумать.
Под мягкий стук лошадиных копыт о подсохшую землю летописец грядущего и минувшего принялся мастерить походную удочку. Бечевкой из крапивных волокон его накануне снабдила прислужница с расплющенными ушами, которая, надо заметить справедливости ради, при всей неучености, дремучести, а также полном отсутствии куртуазности, понимала толк во всяческой работе низшего сословия. В руках у нее все как-то само собой спорилось, причем девка натурально не знала ни минуты покоя, судя по всему, она попросту не понимала, как можно вообще ничего не делать или хотя бы заниматься чем-то одним, например, идти по дороге. А уж плести всякие шнурки могла прямо на ходу.
Гаваль проверил веревочку, что уже была правильно обожжена от торчащих волосков и провощена огарком свечи. Еще требовалась нить и кусочек ветки боярышника длиной чуть короче мизинца с торчащим шипом. Работать на ходу оказалось неудобно, и менестрель хотел отложить деяние до привала, однако поймал насмешливый взгляд Марьядека и устыдился. Если какая-то сельская девка, грамоты не разумеющая, ухитряется рукоделить между делом, значит и образованный городской человек справится!
Хель, Артиго и служанка по-прежнему что-то негромко обсуждали. Теперь беседу вел мальчик, кажется, он спорил о чем-то с наставницей. Гамилла, злющая как сотня демонов из ледяной преисподней Эрдега, появлялась то справа, то слева. Гаваль продолжал мастерить.
  
Две аккуратные петельки, чтобы прихватить ниткой импровизированный крючок, обмотать веточку, соединить все в одно целое… Некоторое время спустя, после трех наколотых пальцев, четырежды уроненного инструмента и бесчисленных ухмылок главных насмешников — Марьядека и Кадфаля — в руках менестреля оказалась вполне приличная леска с крючком, намотанная на дощечку. Гаваль покрутил в пальцах обрезок трубчатой кости, кою следовало насадить на палочку, чтобы вышел поплавок. И решил, что займется этим позже.
После обеда, который случился в форме поедания опять же на ходу пресных лепешек, испеченных пару дней назад, странники заметили высокий столб густого, чернильного дыма по левую руку. Так дымить могло что-то по-настоящему большое, не пара сельских домишек. Все подобрались, растянувшаяся, было, колонна снова превратилась в более-менее сплоченный отряд. Теперь кое-кто бросал осуждающие взгляды на Гамиллу, которая лишила компанию дальнобойного оружия в неспокойное и суетное время. Арбалетчица делала вид, что не замечает немую критику, а предъявлять ей претензии в открытую никто не стал.
Тусклое осеннее солнышко начало склоняться к горизонту, обещая скорый закат и благополучное завершение очередного дня, когда дальнозоркий Марьядек вытянул руку с одним лишь словом:
— Неприятности.
Указанное явление представляло собой отряд численностью в полтора десятка злобных морд. Пять конных воинов, остальные пешцы. Отряд двигался в направлении дыма и неминуемо должен был встретиться с Маленькой Армией. Гаваль почувствовал, как дрожь охватывает пальцы, ноги же похолодели, стали, будто сшитыми из тряпья.
Отряд, который пока не следовало именовать «вражеским», хотя он вполне мог таковым стать, замедлился, чуть довернул в сторону путников. Хель будто бы невзначай проверила, как выходит из ножен меч. Сталь неприятно скрипела о жесткую кожу. Раньян поджал губы и крепче взялся за костыль. Гаваль тоскливо подумал, что надо было хоть пращу себе какую-нибудь из веревки сделать… Или рогатку. Хотя, конечно, случись настоящий бой, камешки здесь не помогут.
Когда незваные встречные оказались на таком расстоянии, что можно было, не щурясь, разглядеть физиономии, Бьярн демонстративно поправил на плече клинок и громко затянул душевную песню:
Кавалер Палисс тут лежит,
Пронзенный копьем чужим!
А если бы не был он мертв,
То был бы сейчас живым!
Учитывая жуткую внешность старика и здоровенный меч, который убивец таскал без перевязи, на плече, как дубину, получалось крайне впечатляюще. Гаваль незаметно для самого себя оказался в хвосте, за спинами более суровых товарищей. Отсюда можно было разглядывать гостей с бОльшей уверенностью.
Судя по всему, на дороге имели место очень мелкий дворянин, скорее «дворянчик» и его скромное воинство. Все как говорил накануне Марьядек — сам господин, личная, с позволения сказать, «дружина», а также сброд, кое-как вооруженный и долженствующий изображать военную мощь. Командир наверняка имел во владении от силы пару деревенек с арендаторами, сплошные обязательства и никакого профита. В отличие от приснопамятных фрельса с дочкой, этот даже не пытался как-то соответствовать высокому званию кавалера. На лошадей нельзя было смотреть без слез — несчастные, изможденные животные, которые с трудом несли всадников и явно упали бы под весом даже рыцарского седла, не говоря о прочей амуниции. Ватники, шлемы (вернее железные шапки) на заклепках, простые деревянные щиты без умбонов и гнутых на парУ планок. У предводителя имелись кольчужные чулки, а также топорик-чекан, что на общем фоне казалось почти щегольством. Серые от пыли физиономии были отмечены печатью злой усталости, потными разводами, а также тоскливым нежеланием ввязываться в неприятности. Гаваль чуть-чуть воспрянул духом — судя по всему, чужой отряд спешил по своим делам и драки не искал.