Невеста против (СИ)

Ржавые решетки, шершавые, облезлые стены, каменный пол, узкое окно над головой и мир за ним, расчерченный все теми же ржавыми линиями. Больше всего здесь я ненавижу этот холод, запах сырости и ощущение безысходности.
Мне выдали теплые вещи и даже дополнительное одеяло, но ничего из этого не помогало, холод пробирался под одежду, холодил ступни, заставлял леденеть мышцы лодыжек, колючими мурашками пробегал вдоль позвоночника. Я пыталась согреть пальцы собственным дыханием, чтобы написать очередное утешительное письмо для сестры, но руки дрожали и не слушались, а буквы выходили кривыми и неровными.
Отложив перо и бумагу в сторону, я с тоской посмотрела на принесенную два часа назад еду. Я была голодна, ужасно голодна и не могла съесть ни кусочка…
Сколько пройдет времени прежде, чем я окончательно сломаюсь? Иногда мне кажется, что совсем немного, но я еще могу справиться с собой и взять себя в руки, я не так слаба, как они все думают!
Странно, что его все еще здесь нет! Неужели он не воспользуется случаем, возможностью ранить побольнее, сказать, что он предупреждал меня, что я сама во всем виновата и сделала неправильный выбор! Или это и есть его месть?
Я прохожу десятый круг вдоль тесной камеры и начинаю загибать пальцы заново — это мое обычное занятие, чтобы не замерзнуть, а за одно, привести мысли в порядок!
После второго десятка появляется головокружение: казалось бы, улитки передвигаются быстрее, а я едва не падаю с ног, пройдя неспешно двадцать крохотных оборотов!
Неожиданно раздается щелчок замка, неспешные, но уверенные шаги подхватывает эхо и разносит дальше вдоль всего помещения тюрьмы.
Но ведь сейчас слишком поздно для незваных гостей…?
Я неуверенно отступаю назад, откуда-от возникает странное давящее ощущение, словно чья-то аура заполняет собой свободное пространство, оттесняя меня к стене. Мне хочется сесть, а еще лучше лечь, слабость и боль в ногах мешают думать связно. Я опускаюсь на жесткую и узкую кушетку, опираюсь руками, чтобы не упасть.
Тревожный вздох замирает на моих губах, когда там за решеткой появляется сам герцог Богарне в сопровождении одного из стражников.
Цепкий взгляд тут же находит меня, изучает с ног до головы, выражения лица при этом прочитать очень сложно, но оно кажется мне недобрым и даже рассерженным.
Он не поприветствовал меня и словом, перевел взгляд на солдата.
— Открой!
— Не велено, Ваша Светлость! — виновато отвечает ему стражник.
Герцог смотрит сурово, даже угрожающе.
— Завтра. Вы. Будете. Разжалованы, — ровным тоном, произнося каждое слово четко и раздельно, проговорил герцог.
Глаза солдата расширились от страха и возмущения.
— Но как же так! Я обязан выполнять приказы начальства! За что!?
— Приказано удерживать под стражей и не выпускать преступницу из камеры, — этого я делать и не собираюсь! Я не стану разговаривать с ней сквозь решетку! Или ты откроешь камеру, или завтра будешь уволен с позором!
Мальчишка побледнел, принялся бормотать, оправдываться, жаловаться на несчастную долю и долги отца, которые ему предстоит выплатить, а потом трясущимися руками достал связку ключей и принялся отпирать камеру. Руки его не слушались, и он долго не мог справиться с замком.
— Отдай, — потребовал Оливер. Он вырвал из его рук ключ и одним уверенным движением вставил его в замочную скважину, дважды провернул, после чего так же спокойно распахнул камеру и вошел в нее.
Теперь здесь стало по-настоящему тесно. Он сделал два шага и оказался прямо передо мной.
— Здравствуйте, Риана Николаевна! — спокойно произнес он.
— Здравствуйте, Ваша Светлость! — тихо отозвалась я.
Мне не нравилось, что он стоит надо мной, возвышаясь еще больше, чем всегда, у меня почти не было сил, чтобы гордо вздернуть подбородок и смотреть на него спокойно и холодно. У меня дрожали руки, и я боялась, что они не выдержат, и я буду снова лежать перед герцогом, немощная и жалкая.
— Вы плохо выглядите, — хмурясь, сказал Оливер.
— Благодарю за честность, но я и без вас об этом догадывалась, потому что чувствую я себя ничуть не лучше.
 
— Вы больны?
Странный разговор, я не ожидала ничего подобного, я вообще уже было решила, что он не явится — зачем ему убийца? Это куда хуже, чем сплетни и даже самые скандальные ссоры с отцом, хуже, чем иметь славу кокетки и доступной женщины! Меня презирают, считают отравительницей, бессердечной и жестокой.
— Нет, мне просто нужен покой и тишина, я как раз собиралась поспать до того, как вы сюда пришли, — спокойно отвечаю, напрасно пытаясь храбриться и даже дерзить — мужчина явно видит меня насквозь.
— Значит, я вам помешал?
— Да! — односложно отвечаю и бесцеремонно опускаюсь на тюфяк и подкладываю руки под голову. Я закрываю глаза на несколько коротких мгновений, борясь с головокружением. Стало легче, все еще холодно, но не так больно!
Я ждала, что он придет и в то же время боялась этой встречи, а сейчас просто не могу вынести его присутствия не хочу, чтобы он видел меня такой!
Но герцог не уходит, он садится на край лавки и отнимает мою руку, прячет ее в своих широких и теплых ладонях.
Я смотрю на него, не отрываясь, он гладит мою кисть и снова хмурится.
— У вас очень холодные руки и бледное лицо, вы обессилены, дрожите и тяжело дышите! Думаете, к утру это пройдет? Каким именно образом?
— Что вы хотите от меня услышать, герцог? — сдавшись и даже рассердившись, произношу я.
Оливер пожимает плечами, продолжая согревать мою ладонь.
— На самом деле я ожидал услышать многое, но уж точно не думал, что вы попытаетесь выставить меня за дверь!
— Вы хотите, чтобы я оправдывалась? Кричала, что ни в чем не виновата и молила о спасении? Чтобы ползала перед вами на коленях, быть может? Хотите увидеть на моем лице слезы раскаяния? НО я действительно отравила графа и понесу вполне справедливое наказание за свой поступок!
Герцогу явно не понравились мои слова, его глаза были полны негодования, даже разочарования.
Я попыталась освободить руку, но он не позволил, напротив, перевернул ее ладонью вверх и скользнул пальцами чуть выше, изучая еще не зажившие до конца порезы на запястьях и бурые синяки, которые за прошедшие дни стали несколько светлее.
— Почему вы не обратились за помощью? Почему вы решились на подобную глупость, Риана? Чем бы ни запугивал вас этот слизняк, вы могли попросить меня об услуге, и я бы с удовольствием уничтожил его! Что вы наделали? Как много позволили ему сделать с собой?
Горящие пламенем ярости глаза обжигали, руки сжимали мою кисть сильнее, почти причиняя боль.
Я хотела ответить, но он перебил.
— Нет, меня не интересуют сейчас никакие подробности, будем считать, что последний вопрос скорее риторический, графиня!
— Вы угрожали моей свободе, а я не хотела ее терять, — сухо и несколько пафосно напомнила я.
Герцог презрительно фыркнул.
— Свободе? Вы не хотели лишаться своей бесценной СВОБОДЫ? — он деловито оглядел камеру и вернулся ко мне, коснувшись острым, осуждающим взглядом моего лица.
— И где вы сейчас? Это и есть ваша хваленая свобода? А, впрочем, вы правы, я обязательно лишил бы вас возможности распоряжаться своей судьбой, кроме того я хочу этого и сейчас! Забрать вас и лишить свободы, поселить вас в более комфортной клетке и не выпускать!
Я удивленно уставилась на него и даже нашла в себе силы, чтобы выдернуть наконец из его ладоней свою руку.
— Я убила графа, отравила ядом и смотрела, как он корчится от боли на полу, вы хотите оказаться на его месте?
Герцог засмеялся, но потом его лицо почти мгновенно переменилось и стало строгим и серьезным.
— Почему, по-вашему, я появился в этой камере только сегодня? Я все знаю, а если уж и не все, то многое!
Он резко схватил меня за подбородок, погладил пальцем нижнюю губу в том месте, где еще осталась небольшая царапина, после пощечины Крайнова, а потом коснулся правой щеки: видимо, синяк тоже не прошел до конца.