Соль (СИ)
— Ты придурок! — кричит Кло и швыряет в стену бокал с водой.
— Я перезвоню, — раздраженно говорит Кайд и отключается. Соль явно слышала визг Кло. — Какого хрена?
— Кайд, ты сумасшедший. Ты дрожишь! Ты волнуешься! Ты заставил меня приехать сюда в три утра! Ты НЕ в порядке! Ты ЗВОНИШЬ ей! Ты ХОЧЕШЬ её видеть! Тебе с ней интересно, тебя к ней тянет, она тебе помогает, она тебе снится, ты на неё насмотреться не можешь, — Кло лихорадочно набирает пароль на телефоне Кайда. — Вот! ВОТ! У тебя её инста просто всегда открыта! Сколько раз ты посмотрел историю, где она поёт песню? Да пока я тут сидела с тобой… раз двадцать! Ты болен Кай!
— Вот именно, Кло… Я болен, как не был болен никогда. И это неправильно. Я знаю, что такое любовь, и это на неё не похоже, — он берёт телефон и снова открывает "историю", где Соль поёт песню "The Pierсes".
— Ты можешь себе представить, что её не будет.
— Не говори так…
— Но так и есть! Она же выйдет замуж за кого-то! Она не будет вечно за тобой бегать! Ты — эгоист!
— Да, потому что… Блядь, ну хочу я быть рядом с ней. Нравится! Приятно, весело! Ревную!
— И?..
— И это что-то, не похожее на любовь…
— А на что похоже?
— На болезнь.
— И что в этом плохого?
— Болезни проходят. А она будет любить и дальше. Ты бы её видела… Она рядом со мной просто с ума сходит, не хуже меня. Она вообще этого не стесняется! По ней просто… видно, что она мне принадлежит, и это пугает. Я никогда такого не видел, и я не знаю, что с этим делать…
— Это что неприятно?
— До ужаса, дичайше, охренеть как приятно. Но что с ней будет потом?.. Мне иногда кажется, что я её совсем не знаю, и она меня тоже. Но каждый раз, когда мы знакомимся, меня это пугает… Мне всё. В ней. Нравится.
— Ты далеко зашёл, чтобы поджи…
— ЭТО не трусость! Я стараюсь быть честным!
— Ты делаешь больно женщине, которую ЛЮБИШЬ!
— А если нет, Кло… — шепчет он. — А если нет…
— И как ты собрался это проверять?
— Побыть вдали. Немножко. Хоть день не видеть её…
— Тогда не ложись спать, потому что она сидит в тебе слишком глубоко и непременно приснится. Ты от неё просто так не избавишься, не обманывай себя. Ты дурак, и мне стыдно за тебя. ты отказываешься от неё… вот так просто.
— Не просто.
— Просто, не просто, когда тебя вынуждают обстоятельства. А вот это — полная х**ня, Кайд. И ты об этом пожалеешь…
Глава 39. Заброшенное место, где можно подумать
Я впервые за долгие годы в метро. "Кристина" не заводится, да и меня лишили ключей за ночёвку без предупреждения. Я смотрю по сторонам, я вникаю в окружающую жизнь и хочу в ней раствориться. До боли хочу стать частью массы и курсировать бесцельно, куда поток занесёт. Моя тоска уходит в сплин. Я хочу побыть одна среди людей.
Девушка напротив, сидит ко мне лицом. Тонкая подводка со стрелками, тонкие губы, тонкие волосы. Ничего примечательного в девушке нет, но мой взгляд то и дело возвращается к «тонкому» лицу.
Интересно, ее кто-то любит?
Представляю, как кто-то говорит девушке слова любви, обнимает, укладывает в постель после тяжелого рабочего дня.
Это так странно, смотреть на незнакомку напротив, не в состоянии отвести глаз, просто потому, что до жути интересно, что там за тонкими губами, волосами, подводкой. Когда поднимаю на неё глаза через пару минут, неожиданно для себя замечаю, что белки глаз у девушки красные, глаза блестят, будто она только что плакала или готова вот-вот заплакать. Девушка медленно жуёт жвачку, еле шевеля челюстью и неотрывно смотрит в окно, за которым совершенно ничего не может привлечь внимание. Я уже не могу оторваться, представляя, как эта девушка, должно быть, едет от парня, который объявил, что все кончено. Или наоборот едет к нему, уже зная, что ничего не будет, они уже все испортили. Глаза девушки все сильнее краснеют, и наблюдать за ней становится все интереснее и… неприличнее. Сверкающие слезы копятся, чтобы, собравшись в ресницах, сорваться вниз по щеке. Я все жду, когда первая слезинка упадёт, но девушка вдруг улыбается. В её ушах голубые «капельки», а в глазах слезы, на губах улыбка.
Я всё-таки бесчувственная!
С сожалением вздыхаю, когда «тонкая» девушка выходит на своей станции. Её место занимает женоподобный здоровяк с пузиком и излишне толстыми ляжками для неестественно тонких ручек. Он прямо держит спину, будто проглотил линейку, и все в нем от осанки до белой рубашки в мелкую чёрную снежинку, создает ощущение полного неудачника, при том что лицо до смешного милое, почти наивное.
Строчу сообщение Ксавье.
Это невозможно! Сойду с ума, если буду
пользоваться общественным транспортом!
Не впечатляет?
Я для этого слишком бездушна!
Что я слышу? Кто-то слишком не
интересен для большого мира?)
Кто-то хочет «Кристину» любой ценой!
У тебя даже тачка как у героини
сопливого романа! Старая и дряхлая!
А я по всем законам должен предложить
тебе новую.
А я отказываться, пока на пальчике не
появится колечко!
А у тебя есть мать в разводе и
имеется сексуальная подружка?
Подружка — есть. С матерью не
срослось. Все? От ворот поворот?
Верно, принцесса! Ты слишком
крута для меня!
Ой! Пока помню. Поняла сегодня, что
ненавижу собак с глупыми мордами!
Как ты это поняла?
Увидела мелкую собаку с глупой мордой.
Черт. Вспомнил собаку моей тетки.
Херня такая из пуха с глазами.
Вот у кого была реально глупая морда!
Они ещё делают всякую чушь с каменными
лицами!
Как дети.
И старики!
Нельзя быть такими злыми. Нас
покарают.
Мм, нас ждут горячие вечерочки!
Сумасшедшая!)
Сердце падает и прожигает все попавшиеся на пути органы.
У Ксавье нет никакой тётки с собакой.
Ксавье не назвал бы меня сумасшедшей, он написал бы что-то похлеще.
Ксавье не шутил бы со мной про скорый Хеппи Энд.
Я писала Ли. Диалог с ним был у меня последним. Почему он отвечал?
Я выхожу на улицу, и тут же телефон начинает звонить. Ли.
— Да?
— Прости… Кажется, не до конца проснулся, — бормочет он.
— Как же, вы же встаёте в шесть утра! — смотрю на наручные часы, уже почти полдень.
— Да, бывает и такое… Ты где? — он хрипит и еле выговаривает слова, как я не так давно. Утром перед той вечеринкой. Вечеринкой, на которой я всё поняла и всё потеряла. Тоскливо режет внутри чувство потери.
— В метро.
— Сто лет там не был.
— Как же! А пробки?
— Предпочитаю пробки.
— Я тоже сто лет не ездила.
— Почему?
— У моих родителей была фобия. Однажды Гаспара ограбили в метро, когда ему было лет двенадцать, и он ездил на тренировки. Это была часть дедушкиного воспитания, чтобы мальчик добирался куда-то сам. Правда до ближайшей станции его возил водитель. Но с тех пор меня не пускали в общественный транспорт. Мальчишки отобрали у него кошелёк с «Челси» и назвали глором. Он даже не стал их догонять, вернулся к водителю и ещё пару недель тот возил его тайком, — кажется, я болтаю без умолку, стараюсь собраться, но никак не выходит. Мне отчаянно хочется… говорить. Потом верх берёт гордость, откашливается и заявляет авторитетно: "А ему не хочется!"
— Ладно, мне тоже нужно собираться… — говорит он, после недолгого молчания. Трубку не бросает.
— Простите, если разбудила… Это было по-ошибке.
— Ничего, я тоже не понял, что что-то… не так…
Мы прощаемся как-то неловко, будто оба сгораем со стыда, и я понуро тащусь к остановке. Теперь я еду в автобусе, который неумолимо приближается к черте города и, пересекая её, оказывался в прекрасном весеннем пригороде. Сразу становится неуютно, боюсь автобусов, когда речь заходит о пригороде. Я слишком опасаюсь заехать не туда и потом бегать по салону и вопить, чтобы водитель притормозил. Ёрзаю на сиденье и то и дело проверяю по навигатору в телефоне, где выйти. Навигатор отсчитывает остановки и перестраивает маршрут, пока, наконец, не сообщает, что до места меньше пятидесяти метров. Я быстро собираюсь, будто автобус уже остановился, со всех ног бросаюсь к выходу, но ещё долго стою у закрытых дверей.