Песня смерти и крови (СИ)

Возможно, обедать с ним, пусть и на людях, — тоже нарушение субординации между учеником и учителем, но их спасало отсутствие свободных скамеек во дворе и вполне себе различимая физическая дистанция.
Хизер очень надеялась, что спасало. Хотя все вокруг выглядели так, будто им было плевать.
Коннор с хрустом надкусил яблоко.
— …в общем, мистер Дайер считает, что я совсем охренел, если расписываю Анну Каренину, как героиню, шедшую против патриархального общества, потому что на самом деле она всего лишь женщина, которая глубоко страдала из-за любви. А я считаю, что это фигня на постном масле, и Вронский для неё был всего лишь поводом, чтобы выступить против задолбавших её устоев и надоевшего брака, — он прожевал кусок, и Хизер невольно проследила, как двигалось его горло. — За неимением других поводов и запретная любовь сойдет.
— Ты так думаешь?
Он пожал плечами.
— Вот вы смогли бы пойти против общества ради мужчины? Если исходить из теории мистера Дайера.
Хизер моргнула. Коннор невозмутимо жевал яблоко, и, казалось, в его вопросе подвоха и вовсе не было, однако неприятное сомнение ворочалось, не давая просто отмахнуться от смутных подозрений.
— А ты ради женщины? — вернула она вопрос.
— Ради определенной — да. Но вы увернулись от ответа, мисс Ньюман.
Разговор становился личным и опасным. Коннор доел яблоко и метко швырнул огрызок в стоящую неподалеку урну.
— Это был весь твой ланч? Хочешь сэндвич? — Хизер протянула ему бутерброд с ветчиной.
Он улыбнулся.
— Не успел утром приготовить. Спасибо, — его пальцы коснулись руки Хизер, скользнув по коже, и она дернулась. Щеки вспыхнули. Дура. Сама же эту субординацию и нарушила. — Так что же, мисс Ньюман, как бы вы поступили на месте Анны?
Хизер не знала, что ответить. Смогла бы она пойти ради самого Коннора против общества этого маленького городка — да и общества в целом, если на то пошло? Коннор заслуживал быть счастливым, заслуживал исполнения каждой его мечты, но и она заслуживала спокойствия и счастья не меньше, а как бы закончилась их жизнь, если бы она поддалась эмоциям… если бы другие люди узнали об этом?
Их имена трепали бы на всех углах. Сама Хизер стала бы растлительницей подростков, и не важно, что Коннор уже совершеннолетний. Фраза «переспал с училкой» неоном светилось бы у него на лбу. Возможно, он чувствовал бы себя сломанным, когда до него дошло бы, почему многие на него смотрят с жалостью. Его жизнь была бы разрушена.
Впрочем, есть вероятность, что некоторые одноклассники бы посчитали его очуметь каким удачливым сукиным сыном. Но точно не окружающие его взрослые.
Она вертела эти мысли постоянно, с параноидальной настойчивостью, и не могла от них отделаться. Не могла их отпустить.
А чего стоила бы улыбка Коннора, обращенная к ней? Его прикосновения и поцелуи? Его доверие и его… симпатия? Привязанность? Влюбленность?
Хизер вдруг почувствовала себя Анной, стоящей на перепутье, и кто знает, собьет ли её поездом или она всё же сможет быть счастливой, наплевав на всех? У Карениной не получилось.
— Мы живем в другом мире, Коннор, — наконец, произнесла она. — Здесь разрешены разводы и мало кого удивишь наличием юного любовника.
Коннор сощурился.
— Мы всё ещё живем в мире, где иногда влюбленность может привести к буллингу и остракизму, — он покачал головой. — Смогли бы вы пойти на это, зная, что вас осудят?
Кто-то из старшеклассников прошел мимо них, громко обсуждая предстоящую игру и нового капитана футбольной команды.
Хизер не выдержала. Сунув пустой контейнер из-под еды в сумку, она тряхнула головой и повернулась всем корпусом к Коннору.
— К чему ты клонишь? — её вопрос прозвучал резко, однако игры ей уже надоели. Сердце билось где-то у горла. Она ужасно боялась ответа, но ещё больше злилась из-за намеков, которые понимала и не понимала одновременно.
Он пожал плечами.
— Вам виднее, мисс Ньюман. Волку нужны большие уши, чтобы на них могли вешать лапшу, но волки не умеют притворяться, — от его слов у неё аж в горле пересохло. Коннор поднялся со скамеечки и закинул рюкзак на плечо. Склонился к её уху, обдавая запахом мятной жвачки. — Я готов идти до конца, как шла Анна, а вы?
 
Хизер почувствовала, как у неё на шее мелкие волоски встали дыбом, и не только от его близости, заставляющей тянуться к нему, хотеть прикоснуться.
Он знал. Коннор, черт возьми, узнал её, и просто принял её правила игры, но теперь у него были свои.
Господи, что она наделала?
 *
Хизер возвращалась домой в ещё более растрепанных чувствах, чем приехала из Бангора. Холодный ноябрьский ветер швырнул ей в лицо оставшуюся листву, и она отмахнулась, продолжая думать: она влипла, она чертовски влипла. Делать вид, что не понимает, о чем говорит Коннор, у неё больше не удастся, но и говорить с ним откровенно… Боже, о чем? Объяснять, что была пьяна, поддалась порыву — дать ему карты в руки. Честно сказать, что боится осуждения — он уже выразил свое мнение по этому вопросу, и видеть разочарование в его глазах ей будет больно. Практически невыносимо.
Чего хотелось ей самой?
Она хотела Коннора. После Бангора — ещё сильнее и мучительнее. Она хотела болтать с ним и обсуждать книги, фильмы, музыку и компьютерные игры и вообще всё подряд, как и раньше, но ещё хотела держать его за руку, целовать его, заниматься с ним любовью… она хотела всего, что так и не получила от Джошуа. Всего, что — она понимала — грело бы ей сердце и делало бы счастливыми их обоих.
Но желания слишком часто разбиваются о реальность, не так ли?
Реальная жизнь в любой момент может показать свое истинное лицо. Счастье побьется вдребезги, а судьбы будут поломаны из-за неумения сдержать собственные чувства… хотя бы на полгода, Боже. Пока Коннор не закончит школу.
«Вообще-то, он собирается уехать, — напомнил ей внутренний голос. — Поедешь ли ты за ним или останешься здесь? Готов ли он ждать тебя столько времени? Есть ли у тебя достаточно выдержки, чтобы не броситься ему на шею?»
Ни на один из этих вопросов у Хизер не было ответа. Она понимала, что с каждым днем её тянет к Коннору всё сильнее, выламывая её выдержку, её моральные устои, наизнанку выворачивая все принципы, которыми она жила прежде. Коннор ломал её мир и её мировоззрение, но что они оба могли получить за это взамен?
И стоят ли эти короткие минуты счастья всего на свете?
Анна Каренина считала, что да. Хотя, по мнению Коннора, она вообще-то считала, что «нужно рвать оковы патриархата и застойного общества, чтобы быть счастливой». А там уж — для кого в чем заключается счастье.
Хизер не была уверена, что готова признать свои желания и пойти у них на поводу. Но также она была не уверена, что готова раздавить горло собственным чувствам, поддавшись страху перед обществом этого маленького городка. Хизер только начала чувствовать себя живой… так какого же черта?
А ещё где-то в глубине души она боялась, что Коннор вовсе не испытывает к ней чувств, которые показывает. Возможно, ему просто льстит, как быстро она сдалась тогда, в Бангоре. Или он и вовсе поспорил с кем-то из друзей, что «склеит» учительницу.
Хизер понимала, что это не похоже на него, но не могла отделаться от своих же страхов, и думала об этом, пока не добралась домой.
Заходя в полутемное помещение кафе миссис Гибсон — был уже поздний вечер, и старушка давно отправилась спать, — Хизер почувствовала, что кто-то наблюдает за ней. По спине пробежал холодок, и она резко обернулась, но успела только краем глаза заметить, как согбенная темная фигура скрылась в кустах на противоположной стороне улицы.
Хизер поскорее захлопнула дверь и защелкнула замок. В горле пересохло от внезапно накатившего ужаса, который она сама не могла себе объяснить.
«Джошуа. Это Джошуа. Он нашел меня, выследил меня, он здесь…»
Успокоиться она смогла, лишь почти бегом поднявшись в свою комнатку. Её трясло, хотя она никак не могла понять, отчего.