Каждый его поцелуй

– Прежде чем ты этим займёшься, необходимо удостовериться, что ты действительно отец ребёнка, – сказал Йен.
– Я действительно её отец.
– Откуда ты знаешь?
– Когда ты её увидишь, братец, то перестанешь задаваться столь нелепым вопросом. Я больше не хочу обсуждать своё отцовство.
– Если на содержание ребёнка ты намереваешься получить дополнительные средства из семейной казны, то лучше тебе не увиливать от ответа. Откуда ты знаешь, что он твой?
– Я его дочь! Я его!
Все трое обернулись на голос и увидели в дверях ещё одно создание в белой ночной рубашке, на этот раз брюнетку, намного моложе предыдущей гостьи и гораздо более свирепую. Изабель сжала маленькие кулачки и посмотрела на Йена.
– Он мой отец, и не смейте говорить, что это не так!
Дилан ухмыльнулся.
"Так его, девочка моя, – одобрительно подумал он. – Так его."
– Будь я проклят, – пробормотал Тремор себе под нос.
– Боже милостивый! – воскликнул Йен, разглядывая девочку. Судя по удивлению в его голосе, никаких других доказательств Йену больше не требовалось.
Изабель подбежала к Дилану. Она обняла его одной рукой за бёдра и пристально посмотрела на своего дядю.
– Я больше похожа на него, чем вы! – воскликнула она и обвиняюще ткнула пальцем в Йена. – Откуда нам знать, что вы действительно его брат?
Тремор проглотил смешок.
– Отлично подмечено.
Йен посмотрел на неё с мгновение, а затем погрузил лицо в ладони.
– Полагаю, рано или поздно что-то подобное должно было случиться, – пробормотал он.
Изабель подняла глаза на Дилана и нахмурилась.
– Ты подрался?
– Да. Но скоро я снова буду как новенький, спасибо, что спросила.
– А что с твоими руками? С ними всё в порядке?
– Да.
– Ты ужасно выглядишь, папа.
Дилан присел перед ней на корточки.
– Разве тебе не положено спать в такой час? Что ты здесь делаешь? Подслушиваешь чужие разговоры?
– Я всегда подслушиваю чужие разговоры. Как иначе мне обо всё узнать? Кроме того, я не сплю из-за тебя. Как можно заснуть, когда вокруг такая кутерьма?
– Тем не менее, тебе пора возвращаться в постель, малышка. Я должен рассказать всё о тебе дяде Йену.
У Изабель задрожал подбородок.
– Я твоя дочь! – воскликнула она, как будто, глядя на личико ребёнка, так похожее на его собственное, Дилан нуждался в доказательствах. – Твоя дочь.
Он пригладил забинтованной рукой волосы Изабель, чувствуя себя чертовски неловко.
– Я знаю.
Она с негодованием посмотрела на Йена.
– Не позволяй им утверждать противоположное.
– Не позволю. – Дилан развернул её к выходу. – Отправляйся в постель, – скомандовал он, легонько подтолкнув её к двери, и проследил за тем, как она выходит.
Йен закрыл за ней дверь.
– Итак... – начал он и замолчал.
– Поразительно, – пробормотал Дилан. – Изабель удалось сделать то, чего мне не удавалось за всю нашу жизнь, Йен. Лишить тебя дара речи.
– Клянусь, Мур, я уже было подумал, что девочка набросится на твоего брата с кулаками. Она повела себя точь-в-точь как ты в ситуации с Плаурайтом, – проговорил Тремор.
– И правда, – признал Йен. – Ей-богу.
Дилан немного печально улыбнулся.
– Я уже упоминал, что она блестяще сочиняет музыку?
Повисло долгое молчание, затем Йен глубоко вздохнул.
– Итак, – повторил он, опускаясь в ближайшее кресло, – думаю, вопрос отцовства решён. – И добавил со свойственным ему дипломатическим талантом к преуменьшению: – Какой насыщенный получился вечер.
– Вот. Я выполнила это глупое задание. – Изабель сунула грифельную доску Грейс и, стуча по полу каблучками, отошла к своему маленькому письменному столу из розового дерева. Она плюхнулась на стул, скрестила руки на груди и бросила на свою гувернантку негодующий взгляд. – Мы закончили?
– После того, как ты больше месяца пробыла моей ученицей, ты должна уже понять, что такое поведение на меня не действует, Изабель, – напомнила ей Грейс, отказываясь поддаваться на провокации. Её подопечная всё ещё боролась с новым распорядком жизни, жизни по строгим правилам. Сегодня Изабель решила испытать на прочность эти правила, вернувшись к своему прежнему поведению. Она дерзила как Грейс, так и Молли, и вела себя как законченная нахалка.
 
Грейс посмотрела на Молли, которая сидела в уголке детской и штопала. Молли встретилась взглядом с Грейс и пожала плечами, тоже сбитая с толку поведением Изабель.
После нескольких походов по агентствам Грейс утвердила на роль няни кандидатуру Молли, поскольку горничная оказалась доброй, терпеливой и достаточно упрямой, чтобы не идти у Изабель на поводу. Удивительно, но Изабель согласилась, возможно, потому, что боялась мегер, которых собеседовала Грейс в агентствах.
– Она такая с самого утра, миссис Шеваль.
Изабель села ровно на стуле.
– Какая?
– Капризная, – ответила Молли.
– Я не капризная. – Она пристально посмотрела на Грейс и зевнула. – Мне скучно.
Грейс проигнорировала её вызывающий взгляд.
– Думаю, мы продолжим наш урок по творчеству Шекспира.
Изабель едва заметно вздёрнула подбородок.
– Нет, я буду играть на пианино. Хочу поработать над своим новым концертом.
– Нет, – спокойно возразила Грейс. – Утро мы посветим изучению Шекспира. И, пожалуйста, не дерзи.
Изабель сделала глубокий вдох, затем выдохнула сквозь сжатые губы, издав звук, настолько неподобающий юной леди, что он мог стать причиной изгнания из приличного общества на недели.
– Умерь свой тон, дорогая, – передразнила Изабель, хотя её интонация ничем не напоминала интонацию Грейс. – Сядь прямо. Ешь морковь. Не бегай.
– Я рада, что ты обращала внимание на то, что я тебе говорю, – удовлетворённо ответила Грейс. – Отлично!
Изабель показала ей язык, затем раздражённо подошла к окну и уставилась на конюшню и оживлённую лондонскую улицу за ней.
Грейс переключила внимание на нацарапанные строчки на грифельной доске.
"Нельзя винить Яго за клевету. Отелло убил Дездемону, потому что хотел этого. Яго сказал только то, о чём Отелло и так уже подозревал. Он хотел убить свою жену, и Яго не мог заставить его это сделать. Никто не может заставить кого-то что-то сделать, если тот того не хочет."
Грейс сжала губы, сдерживая улыбку. Изабель провела точный и неординарный анализ характера Яго. Она и правда была умной девочкой и не особо нуждалась в Шекспире, чтобы выразить своё бунтарское настроение. Оно и так было очевидно.
Грейс хотелось, чтобы Дилан проводил больше времени со своим ребёнком. Прошло две недели с того вечера в библиотеке, когда он пообещал, что постарается выкроить время для дочери. Теперь он приходил в детскую каждый день, перед тем как отправиться писать симфонию, но эти визиты были короткими, минут на пятнадцать-двадцать. Он слушал, как Изабель упражняется на пианино, обсуждал с ней уроки, но не играл с ней, никуда не водил и не принимал вместе с дочерью пищу. С другой стороны, как Дилан мог отправиться с ней на прогулку или поужинать, если он проводил вечера и ночи вне дома и ложился спать не раньше восьми или девяти утра? Слуги рассказывали Грейс, что иногда он вообще не возвращался домой.
Грейс обсудила бы с ним эти вопросы раньше, но, за исключением второй половины дня, когда Дилан запирался в музыкальной комнате, он редко задерживался надолго дома. Изабель нуждалась в его любви и привязанности, а пятнадцати-двадцатиминутного общения в день ей было недостаточно.
Грейс отложила грифельную доску в сторону и посмотрела на свою подопечную у окна.
– Садись, Изабель, мы продолжим обсуждение Отелло.
Изабель не сдвинулась с места.
– Мы здесь уже целую вечность. Сейчас, должно быть, уже почти три часа.
– Ещё только половина третьего.
– Господи! – воскликнула Молли, услышав который сейчас час. – Я пообещала миссис Эллис рецепт ирландского хлеба несколько часов назад, и она захотела подать хлеб на ужин. – Молли отложила штопку и встала, глядя на Грейс. – Если вы не возражаете, мэм.