Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11
― Георгий Черняев ― в Костине. Лесная, дом шесть. Роман Петровский в Шебашевском переулке, дом пятнадцать. Леонид Жданов ― улица Расоковой, дом семь, квартира двадцать три. Алексей Пятко ― Бутырский вал, дом четыре "а", квартира три, Николай Самсонов ― Третья Тверская-Ямская, дом тридцать шесть, квартира два "а".
― За исключением Черняева, все, в принципе, из одного района, сказал Смирнов. ― Вероятнее всего, были знакомы до этого дела. Но Казарян прав ― слишком, слишком разные, и все, как один, вряд ли пойдут на убийство.
― Еще несколько слов, ― Ларионов собрал бумажки и сложил их в папку. ― Склад этот ― в Ростокине, в районе, никому не известном из этой компании. Следовательно, наводка, и серьезная наводка. Для такой наводки наши бакланы ― разметчик меховой фабрики Серафим Васин и шофер Арнольд Шульгин ― люди неподходящие. Шофер не из этой конторы, он работал на пивзаводе, а Васина, я думаю, уговорили, хотя с ним сложнее территориально близок к основному составу группы.
― "Основной состав"! Прямо-таки футбольная команда, прокомментировал Казарян. ― Тогда под моей опекой ― запасные. Все четыре моих огольца, получившие срок, ― порождение уголовной романтики. Песни блатные, героические рассказы про невероятные успехи, мифы о воровском братстве, первые знакомства с деловыми, поручения по мелочевке. На самом деле играли роль отвлечения, и не более того.
После освобождения двоих ― Фурсова и Гагина, родители тотчас, от греха подальше, отправили по деревням, к дедкам и бабкам. В Москве ― двое, Виталий Горохов и Геннадий Иванюк. Оба задействованы на одностороннюю связь Цыганом ― Романом Петровским. Куда от Цыгана концы ― неизвестно. Пацанов этих обоих работать следует ― перспектива выхода на отлеживающихся есть. По свидетелям следователь прямо-таки решительно рубил канаты, как можно скорее закругляя дело. Я не имею в виду косвенных очевидцев ограбления, для меня гораздо больший интерес представляют свидетели, в той или иной степени связанные с преступниками. Возвращаясь к футбольной терминологии, скажу: эта команда в данной игре не могла обойтись без тренера, а казаковская группа и следствие были уверены, что главный капитан. Только еще раз проверив свидетелей, можно выйти на настоящего главаря.
― Ребята, по-моему, вы спятили, ― всерьез обеспокоился Смирнов. ― Вы занялись отысканием прорех в следствии закрытого дела и поисками мифического главаря. Извините меня, но вы совсем забыли, в чем наша основная задача. Очнитесь! Мы не главаря, вами сочиняемого, ловим, и не Казакова за руку норовим схватить. Мы ищем убийцу. Я считаю, что убил кто-то из деловой пятерки. Поймайте мне хотя бы одного из них.
― Пока нас не теребят, мы можем не пороть горячки. ― Казарян был спокоен.
― А почему нас не теребят, ты об этом подумал? Не теребят потому, что уголовник убит. И начальство наше не трогают поэтому же. Вот мы все вместе скоро и решим: сведение воровских счетов. Потом отложим это дело в сторону, благо есть чем заняться, а когда полгода пройдет, закроем с легким сердцем. А что? Ну, убили уголовника какого-то и убили. Только потому, что нас не теребят, раскрытие этого дела должно стать делом нашей совести и профессионального долга.
― Ты нас не агитируй, Саня, ― предупредил Казарян. Смирнов выпустил пар и успокоился.
― Да я не вас агитирую ― себя.
― Тогда свободный поиск, ― предложил Ларионов. ― Время нам давай, освободи от текучки.
― Ты, Сережа, любишь копать вглубь, а главного не откопал. ― Смирнов встал, подошел к окну, глянул на свой нежно эрмитажный вид: ― Почему убили Жбана? И вообще, что может послужить причиной их раздоров и поводом для сведения счетов? На поверхности две причины: первая ― убеждение, что кто-то ссучился на допросе и заложил участников удачно проведенного дела. Тогда это убийство по решению толковища, о котором слухи обязательно ходят. Вторая ― отначка. Яма, в которой хранится часть похищенного, в секрете от всех. Тогда подозрение и убийство по подозрению. Все подозревают всех. Тогда сложнее, тогда на конец не выйдешь. Еще соображения по причине убийства имеются?
― Ликвидация узнавшего местонахождение ямы. Вариант секрета отначки, ― выдал свою версию Казарян.
― Вполне возможно. Еще?
― Больше ничего, Саня, ― твердо сказал Ларионов. ― Просто так фантазировать я не умею. Мне материал нужен, понимаешь, материал, на котором я могу выстроить версию.
― Да... Значит, свободный поиск? ― спросил Смирнов. Кивнули оба Казарян и Ларионов.
― Даю три дня на разработку. Я нынче добрый, ― подвел итог совещания главнокомандующий.
Нет, все-таки ― огольцы. Казарян шел к отцу Геннадия Иванюка. С отцом проще, чем с матерью, та потонет в эмоциях. А отцу расскажешь, покажешь малозаманчивую перспективу, докажешь, что деваться некуда (а ему действительно деваться некуда), и он будет послушным, как хорошо натасканный волкодав. А давить надобно на волка ― совсем беззубого пока волчонка. Сынка родного.
Отец Геннадия был шишкой средних размеров ― председателем Мосгоршвейсоюза, одной из организаций Промкооперации, в систему которой входили пошивочные артели и ателье.
Одноэтажный особняк на Сретенском бульваре был трогателен, как трогательны уютные московские жилища середины прошлого века, приспособленные под учреждения. Этот хоть содержали в порядке ― без халтуры покрашенные снаружи и внутри стены, непотревоженная старинная лепнина, натертые до блеска, наборные паркетные полы.
― Мне бы Тимофея Филипповича повидать, ― обратился к секретарше Казарян.
― А вы откуда, товарищ? ― добросовестно исполняя свои обязанности, официально осведомилась секретарша. Казарян застенчиво улыбнулся и пояснил:
― Из милиции.
― Из ОБХСС? ― решила уточнить секретарша.
― На этот раз ― из МУРа.
Кабинет был хорош потому, что и при дореволюционном владельце он был кабинетом. Любимый Казаряном орех: причудливая резьба, свободные неожиданные формы. Стол, кресла, стулья. После положенных приветствий Казарян поинтересовался:
― Мебель сами подбирали или по наследству?
― Еще со старых времен. Заменить руки не доходят. ― Полноватый, но не полный, и потому весьма вальяжный, в хорошо сшитом пиджаке, Тимофей Филиппович царским жестом указал на кресло, подождал, пока усядется Казарян, и тоже поинтересовался:
― Чем обязан визиту представителя столь почтенной организации?
― Не "чем" ― "кому". Сынку. Кровинушке вашей. ― Казарян атаковал с ходу.
― Опять, значит, ― поник Иванюк-старший. ― Вы его арестовали?
― Зачем спешить? Если вы сделаете так, что он нам поможет, вместе поищем варианты.
― Не понимаю, ничего не понимаю.
― А что тут понимать? Он рассказывает мне все, только честно, ― тогда он свидетель. Он молчит или врет ― тогда он соучасник.
― В чем соучастник?
― В убийстве, дорогой Тимофей Филиппович. ― Казарян орудовал дрыном. Подобная разновидность советского руководителя была ему хорошо известна. Только дрыном и только по голове. Иначе не проймешь.
― Гена убивал?!
― Вы хотите знать, действовал ли он ножичком или револьвером? Успокою вас: не действовал. Но тут же опять обеспокою: принимал самое активное участие в организации этого преступления.
Председатель сломался. Он смотрел на Казаряна преданными глазами хорошо натасканного волкодава.
― Что я должен делать?
И персональная машина у Иванюка-старшего была. Трофейный "опель-капитан". И личный шофер ― молодая складная бабенка в превосходной кожаной куртке. Бабенка не без сексепила.
Катили по бульварам. Мадам Козлевич помалкивала, изредка поглядывая на пригорюнившегося Иванюка, и, через зеркальце, на вольно раскинувшегося на заднем сиденье Казаряна. Никитские ворота, улица Герцена, высотный дом, метро "Красная Пресня". Приехали.
― Как договорились, Тимофей Филиппович. Бумажник забыли, заскочили на минутку. Если Геннадий дома, подходите к окну на кухне, ― еще раз проинструктировал Казарян, не очень-то надеясь на слегка замутненную после обработки голову Иванюка-старшего.