Солнце отца (ЛП)

Никогда за все эти годы Вали не видел Бренну такой, как сейчас. Скорбь по Илве, казалось, поглотила ее. В первый день он был потрясен дикостью ее горя; его стойкая Дева-защитница была вне себя от ярости и боли. Но с тех пор она беспокоила его еще больше, хоть и казалась по-обычному спокойной.
Она снова обрела свою невозмутимость и работала наравне с остальными, участвовала в переговорах и в обсуждении до и после, помогала в лагере. Возможно, те, кто знал ее не так хорошо, считал, что она оправилась от потери.
Но Вали знал лучше. Никто не знал Бренну так, как он, и сейчас в ее спокойствии была какая-то неправильность. Дрожь. Бренну часто считали холодной, но она никогда такой не была. Она была сильной и нетерпеливой, но не бесчувственной. Совсем наоборот; его жена часто испытывала слишком сильные чувства, и иногда ей приходилось с этим справляться.
Когда она была юной девушкой, у нее была маленькая хижина в лесу только для этой цели — сбежать от мирской суеты. С тех пор как Бренна приехала с ним в Карлсу и завела семью, она больше не убегала буквально, но скрывала довольно много эмоций в своих чудесных глазах.
Вот в чем было отличие и что так беспокоило Вали: он всегда мог видеть чувства, отражающиеся в глазах жены, независимо от того, насколько неподвижной и безмолвной казалась Бренна. Теперь, однако, свет в них погас. Бренна стала замкнутой и будто опустошенной. Он вознес мольбу к богам, прося их о том, чтобы, как только они вернутся домой и смогут устроить Илве похороны, которых она заслуживала, его жена начала приходить в себя.
Их старшая дочь тоже беспокоила его. Она сбежала после смерти Илвы и с тех пор держалась отстраненно и загадочно. Он не был так обеспокоен тем, что она убежала в лес; как и ее мать, Сольвейг искала уединения, когда была подавлена, и — тоже как и мать — ее часто захлестывали сильные чувства.
Бренна и Сольвейг были похожи почти во всем. Они даже были почти идентичны внешне, за исключением того, что у Сольвейг были такие же глаза, как у него, ярко-голубые. Оба глаза. Око Бога было бременем и даром одной Бренны.
Когда Сольвейг была маленькой, это сходство между ними было благом, создав между матерью и дочерью связь, крепкую, как сталь. Но с возрастом что-то изменилось между ними, и Сольвейг, казалось, теперь видела в своей матери соперницу, и всеми силами старалась ее превзойти. Вали не понимал, что произошло и почему, но он ненавидел холод, укоренившийся в сердце их любимой дочери. Бренне тоже это не нравилось.
Его взгляд блуждал от жены к дочери; Сольвейг сидела между двумя пустыми уключинами, опираясь на борт корабля. Ветер был благоприятным, и большинство налетчиков отдыхало, так что не было ничего особенно необычного в том, что его дочь наслаждалась видом. Он сам делал то же самое, но его мысли были темными, как — он знал — и мысли самой Сольвейг.
Возможно, это было просто горе, поразившее его жену и дочь; смерть Илвы была первой серьезной потерей со времени смерти Торвальда, и боль была острее из-за времени, что они провели с ней.
Нет, смерть Торвальда была самой ужасной. Их первого сына боги забрали через несколько мгновений после его рождения, украли у них до того, как он смог обрести способность жить. Илва умерла юной, но у нее была хорошая жизнь и хорошая смерть.
Они все охотились за такой смертью, и его маленький волчонок поймал ее. Илва не пряталась в глубине боя, она стояла рядом и дралась с врагом наравне с ними. Такое следовало бы праздновать. Скорбеть по погибшим с честью было слишком эгоистично. Вместо того чтобы оплакивать свою потерю, они должны радоваться тому, что Илва заслужила такую смерть.
И все же его жена и дочь сидели там, угрюмые и молчаливые, отдельно друг от друга и от него.
— oOo~
Гетланд находился гораздо южнее Карлсы, и корабли пришвартовались сначала там. Как всегда, они должны были разделить добычу в большом зале Гетланда. Обычно налетчики Карлсы пировали и отдыхали, прежде чем продолжить путешествие домой — еще два дня плавания на север, — но на этот раз нужно было похоронить Илву, с момента смерти которой прошло несколько дней, и они не могли тратить время. Они разделят добычу и поедят, но снова отправятся в плавание почти сразу. Никто из налетчиков Карлсы не роптал, хоть все и очень устали. Мало кто жаловался на то, что покинул Франкию так близко от Парижа. Все понимали, что смерть Илвы ослабила их больше, чем потеря одного храброго, но неопытного воина.
 
Жители Гетланда вышли, чтобы поприветствовать прибывших, и когда корабли приблизились и пришвартовались, раздался общий шум ликования. Но он стих, когда люди заметили на судне тело Илвы. Хокон спрыгнул со скейда Карлсы и помог Вали отнести сестру на берег. Бренна и Сольвейг последовали за ними.
Увидев это, люди на берегу поспешили соорудить импровизированные носилки, чтобы уложить на них Илву, пока налетчики разгружали корабли.
Когда носилки были сделаны, Вали положил руку на обернутую в ткань голову дочери. Он был рад, что не видит лица Илвы; он хотел запомнить свою дочь такой, какой она была при жизни, какой она будет в Валгалле, а не такой, какой ее сделала оставленная позади морская стихия.
Бренна стояла у ног дочери, глядя на нее сверху вниз своими тихими, тусклыми глазами. Вали попытался вспомнить, когда она говорила в последний раз; кажется, сегодня она вообще не открывала рта.
— Бренна. — Он подошел к жене и взял ее безвольную руку в свою. — Пойдем. Ольга здесь.
Ольга стояла в нескольких шагах от них, держа за руки Леифа и Хокона.
Сольвейг стояла рядом с Магни. Они не прикасались друг к другу, но в позе Магни было что-то защитное. Вали узнал эту позу и чувство, которое ею двигало — и понял, что, по крайней мере у Магни к его дочери наконец-то проснулось что-то большее, чем дружба.
Любить его дочь было бы так же горячо и дико, так же красиво и сильно, как если бы прикоснуться к светилу, в честь которого ее назвали.
Как сам Вали любил свою жену, мать Сольвейг.
— Бренна. Идем.
Она покачала головой, не отрывая глаз от тела их дочери.
— Я останусь с ней. Я не хочу, чтобы она оставалась одна.
Он потянул ее за руку. Когда она не сдвинулась с места, Вали придвинулся к ней и обнял за плечи.
— Бренна, пожалуйста.
Она высвободилась. Он не мог вспомнить, когда в последний раз она отвергала его объятия.
— Я останусь здесь.
Ольга вышла вперед и вложила свою руку в руку Бренны.
— У тебя есть дело, Вали. Иди в зал и делай то, что должен. Леиф пришлет девушку с едой и питьем, и я останусь с Бренной. Сегодня никто не будет одинок.
Ее голос был сильным, ясным и полным сострадания. В ее глазах читалось сочувствие к ним и ее собственная печаль. Вали кивнул. Он поцеловал жену в макушку и последовал за Леифом вверх по насыпи к просторному большому дому Гетланда.
Проходя мимо них, он увидел, как Сольвейг схватила Магни за руку и сжала.
Может быть, у Сольвейг в сердце тоже уже появилось что-то большее.
— оОо~
К тому времени, когда добыча была разделена между ярлами и налетчиками, слуги уже приготовили еду. Было приятно есть теплую, сытную пищу, приготовленную на кухне, после многих дней соленой трески и хлеба с квашеной капустой — или, в лучшем случае, того, что могли предложить чужие леса и костер. Вали присматривал за своими мужчинами и женщинами, не желая, чтобы они переусердствовали. Им нужно было отплывать уже скоро.
— Солнце сядет через несколько часов, Вали, — сказал Леиф, садясь рядом с ним. — Если ты подождешь до рассвета, тебе придется плыть всего одну ночь.
Вали покачал головой.
— Я должен вернуть своих людей домой. Слишком долго Илва ждала освобождения. Я чувствую дурной ветер вокруг себя. Бренна… — Вали запнулся. Он не знал, как выразить свои опасения.
— Я видел это у Торил, Вали. Потеря ребенка для матери… Я думаю, что ни один мужчина не может познать ее глубину, даже если любит своих детей всем сердцем. Так что она справляется. — Он хлопнул Вали по плечу. — Когда похороны пройдут, Бренне придется заняться другими вещами, и она станет такой, как раньше.