На дальних берегах. Том первый (СИ)

Он рывком развязал канат и волны, подхватив шлюпку, понесли её прочь. У Обмылка был соблазн налечь на весла и попробовать причалить обратно к острову, но он вовремя заметил, что орудие на «Старом Ублюдке» провожает его стволом как раз на такой случай.
* * *
Сперва, все казалось не таким уж страшным — да волны, да ливень, но шлюпка не собиралась идти ко дну и некоторое время Обмылок недоумевал, почему в шторма суда отстаиваются по портам. Потом его подхватило каким-то течением и он понял… Даже с той скоростью, с которой несло небольшую верткую лодку, он едва успевал работать веслами, дабы уклоняться от скал и камней и, пару раз, чиркал по мелям, хотя осадка у него — курам на смех! Ливень и волны взбивали густой водяной туман, в котором не было видно ни зги уже метрах в десяти, так что любой моряк, рискнувший выйти из бухты в такую погоду, должен был быть либо провидцем, либо самоубийцей. Когда лодку вынесло из узких проливов на более менее большую воду, Обмылок уже настолько выбился из сил, что рухнул на дно прямо в набравшуюся воду и, некоторое время, пялился в непроглядную тьму неба, из которой лилась вода.
Из оцепенения его вывел мощный толчок. Потом еще один. Вскочив, он с ужасом увидел вокруг целый лес из корней ракаупы, втыкавшихся прямо в воду, об которые било его утлое суденышко. Схватив весло, Обмылок принялся отталкиваться, чтобы не зацепило и не перевернуло течением. Его снова внесло в тесную протоку и потащило между двух практически отвесных скал, которые неумолимо сжимались. Выгрести против течения не представлялось возможным поэтому, когда теснина расступилась, чуть-чуть не зажав шлюпку, из груди вырвался хриплый выдох облегчения. Слева показался небольшой пляжик. Руки были тяжелыми как свинцовые бруски, но, преодолевая усталость, Обмылок налег на весла и умудрился не столько пристать, сколько выброситься на него. Рыча от напряжения, он оттащил лодку подальше на песок и рухнул в изнеможении. Долго отдохнуть, правда, не вышло. Промокшее тело замерзло и его начало колотить. Пришлось встать и тащить шлюпку дальше под заломанные штормом деревья, переворачивать её, чтобы получить подобие укрытия, искать что-то на подстилку, так что, когда импровизированное убежище было готово, Обмылок рухнул и немедленно уснул.
Разбудил его голод. В мешке обнаружились сухари и немного вяленой рыбы. К счастью, припасы не намокли, будучи надежно завернуты в плотную промасленную бумагу, так что голод, какое-то время, ему не грозил. Подкрепившись, Обмылок начал думать что делать дальше. И чем дольше он думал, тем больше ему становилось страшно. На Островах много опасностей. От акул и крокодилов, до килрати и злых людей. Но больше всего шансов у него на то, что он не столкнется вообще ни с кем. Никогда. Он понятия не имеет куда его занесло и как отсюда выбраться, так что, с огромной вероятностью, он потерялся навсегда и остаток жизни проведет в одиночестве не увидев ни единой живой души. Зато с большой суммой золотом… Это пугало так, что Обмылок готов был снова столкнуть шлюпку в воду и пуститься дальше, но вовремя одернул себя. Он и уже заблудился. Двигаться дальше — рисковать, причем зря. Двигаться наобум, значит только еще дальше забраться в лабиринт, из которого не известно как выбраться. Значит надо пережидать шторма здесь.
Соорудив из брезентового мешка подобие дождевика, Обмылок выбрался и пошел обследовать остров в тайной надежде, что дуракам везет и его вынесло в обитаемом месте. Однако, то ли он был недостаточно дурак, то ли поговорка врала, но, с огромным трудом добравшись до самой высокой точки и оглядевшись с неё, стало ясно, что людьми тут и не пахнет. Зато ему удалось найти небольшую пещерку. Из трещины в потолке капало, а в остальном — вполне пристойно. Главное — вокруг не валялось костей, что было особенно хорошим знаком. Поднять туда шлюпку являлось неразрешимой задачей, поэтому Обмылок решил спрятать её в кустах на берегу, предварительно обыскав. В устроенном в корме рундуке нашелся старый канат, ржавый тесак, консервная банка и пустой бочонок из под рома. Бочонок немедленно был поставлен под сбор дождевой воды. Тесак, в текущих условиях, являлся бесценным приобретением, а в банке можно было вскипятить воду. Только как развести огонь?
 
А ведь Ур, в свое время, об этом рассказывал. И даже показывал. И Бардья показывал. Еще бы он их слушал… Распекая себя за невнимательность, Обмылок принялся шарить в мешке с провизией, в надежде, что Олби догадался кинуть туда спички. Но их там не было. Попытка высечь искру из камешков тоже не задалась — он понятия не имел какие нужны камни и как сделать трут. Патроны!
С трудом вытащив из одного пулю, Обмылок похвалил себя за изобретательность и, натаскав веток, подложил под них промасленную бумагу от провианта, на бумагу сыпанул пороху после чего задумался, как наколоть капсюль. Легче всего это было сделать револьвером. Зарядив в барабан гильзу он навел ствол на кучку и пальнул забыв, что барабан сперва сдвигается на одну камору и только после этого происходит накол капсюля. Выстрелом порох, конечно, подожгло но, заодно разметало и его и бумагу, а отрикошетившая пуля недобро просвистела над головой.
Ругнувшись, Обмылок разобрал еще один патрон, собрал все обратно и повторил. Порох вспыхнул, поджигая бумагу, но вот слишком крупные и сырые ветки загораться не торопились. Пришлось лихорадочно ломать их и совать щепу раздувая так, что щеки лопались. Наградой за усилия стал весело потрескивающий костер. Собрав побольше топлива, чтобы поддерживать огонь и не тратить на его разведения патроны, он удовлетворенно вздохнул и принялся сушить одежду. Потом смастерил из весел и веток лежанку. С огнем и постелью стало даже как-то не так тоскливо. Только вот еды было мало. Устрицы! Мясо бедняков! Их можно есть сырыми и легко добыть, благо они не бегают. В детстве он частенько разбавлял ими свой скудный рацион.
Выходить под ливень снова не хотелось, однако сидеть и ждать, пока позовут к столу, тут не приходилось, так что, взяв волю в кулак, Обмылок накинул свой импровизированный дождевик и потопал вниз. Лезть в воду в шторм было бесполезно и довольно опасно, но, к счастью, волны вынесли на берег достаточно всего и, среди этого хлама, обнаружились и устрицы, вывороченные с насиженного места прямо с камнями. Набрав дюжину, Обмылок вернулся обратно. Подходя к укрытию, он, с некоторым волнением, увидел, что горевший костер, в который было кинуто дров от души, даже в такую погоду подсвечивает пещерку и скалы, делая их видимыми издалека. Вот только-только был уверен что его шансы встретить людей снова стремятся к нулю и теперь уже боится, что его найдут. Можно было притушить костер, но, тогда, придется как-то проснуться ночью, чтобы подкинуть еще дров… Обмылок немного поколебался, и в конце концов лень победила осторожность. Съев устриц, он закинул еще веток, чтобы точно хватило до утра, улегшись на лежанку, накрылся успевшим слегка обсохнуть дождевиком и захрапел.
Утреннее пробуждение было настолько так себе, что если бы Обмылок вел рейтинг, оно бы точно заняло место в первой десятке. Костер потух, он замерз, но проснулся не от холода, а от того, что съеденная вчера пища эффектно вышла сразу с обоих концов. На пищеварение Обмылок не жаловался никогда, но сухари, вяленая рыба и сырые устрицы, видимо, были перебором. Пришлось раздеваться, стираться, раздувать угли, благо дров он запасти догадался, сушиться и перетряхивать оскверненную постель. В мозг кольнула неприятная мыслишка о том, что будет, если это что-то серьезнее, чем банальное несварение? Доктора, который с недовольной миной попросит показать язык, бесцеремонно потыкает длинными, узловатыми пальцами в живот, после чего проследит, чтобы ты сожрал горький порошок, тут нет.
Кое-как закончив дела, Обмылок, с удивлением, обнаружил, что уже темнеет. Часов у него не было, так что он понятия не имел, во сколько проснулся, однако, все равно, день показался уж как-то сильно коротким. Он только успел вычистить последствия экстренной побудки, постираться, нарубить новых веток на лежак и хвороста для костра, как уже стемнело. Хотя, учитывая, что делал он это в своем обычном, расслабленном, стиле… Пинать-то некому. Надо самому себя контролировать и подгонять. Живот все еще крутило, так что есть Обмылок не рискнул и попытался уснуть натощак. Но в голову упорно лезли мысли. Тогда, после ставшей роковой для Пратта перестрелки в трущобах, он впервые ощутил силу. Сейчас же… Сейчас, видимо, настал черед понятия «ответственность». Ответственность за жизнь самого близкого ему человека. Себя самого. И это будет непросто.