Неблизкие (СИ)

Неторопливо ступая в зал, пытаюсь поймать хотя бы какой — то шум в квартире, но, как на зло ничего, кроме собственного сбившегося дыхания на слышу.
Сердце прыгает по грудной клетке, как на батуте. Оно тоже что — то чувствует, улавливает невидимые волны и от этого дуреет еще сильнее.
Очень боясь услышать в ответ еще одну тишину, я таки решаюсь и называю уже другое имя:
— Максим….
Пульс грохочет в ушах, мне хочется содрать чертову повязку и осмотреться, потому что ну не могу я вот так ошибаться. Всё во мне фонит и пульсирует его присутствием.
— Как ты догадалась?
От внезапного ответа едва не подпрыгиваю на месте. Затаившиеся эмоции вулканом вырываются наружу.
— Макс?
Стою как вкопанная, пока через секунду меня не приподнимают над полом и не впиваются в мои губы.
Рассмеявшись, сквозь поток разрывающего меня счастья, обхватываю его лицо и зацеловываю.
— Почему ты здесь? Как? Суд же только завтра.
— Не-а. Суд был вчера, — он опускает меня на пол, но из объятий не выпускает.
Тихо смеётся, даже не уворачиваясь от моих, наверное, слишком активных проявлений чувств. Но я не могу с собой справиться. Кажется, я готова разлететься на атомы от осознания, что он здесь.
— Как вчера? — смысл сказанного доходит до моего разорванного в хлам сознания. — Завтра, я точно помню.
— Нет, Лиз. Я тебе соврал, каюсь.
— Зачем? — возмущенно отстраняюсь, все еще удерживая его лицо. Как будто могу видеть его сейчас. — Я же хотела прийти, поддержать тебя.
— Вот именно поэтому. Ты бы точно пришла. И несколько часов сидела бы слушала ненужную тебе информацию, еще и наволновалась бы с три короба, пока мне озвучивали приговор.
Боже… от одного слова "приговор" я холодею, забыв даже о том, что Макс уже дома, а не все еще в изоляторе.
— Ну… говори пожалуйста, быстрее. Я же с ума сойду и меня отправят в психбольницу.
— И что я потом буду делать сам здесь без тебя? Не, так не канает.
— Здесь? Значит, все хорошо? Тебя отпустили.
— Да, стесняшечка.
Не замечаю, как взвизгиваю и взлетаю на него, руками обхватывая шею, а ногами торс. Макс со смехом, ловит меня и пошатывается, едва не упав.
От облегчения на глаза наворачиваются слезы, но я стараюсь быстро взять себя в руки. Я обещала, и обещания свои выполняю.
— Теперь мне светят до-о-олгие общественные работы и охренеть какой штраф.
— Штраф? Это нужно где — то взять деньги?
— Тимур заплатил. Теперь я в рабстве у брата, — посмеивается Макс. — И еще, мне тонко намекнули, что после окончания универа были бы не против видеть меня в отделении. Только не в наручниках, а за компом.
— В смысле? — хмурюсь, пытаясь понять. — Тебе предложили работу?
— Да, прикинь.
Ого!
— Вот это у тебя разбег — от хакера до сотрудника органов. Ты согласишься?
— Думаю, да. Леонидов сказал подсобит, и на мои прошлые осечки закроют глаза.
Несколько секунд молча перевариваю информацию, а потом нежно целую его в губы.
— Я горжусь тобой!
— Спасибо, стесняшечка, — подкинув меня выше, разворачивается и несет нас как я догадываюсь, в сторону комнаты, — ты как тут? Мама не напрягает?
— Не-а. Я теперь самостоятельная девочка. И мама приняла это. Хотя, конечно и звонит каждый день, но чисто для того, чтобы поинтересоваться как я себя чувствую и не нужно ли мне чего.
— Звонить не запрещено. Нагибать запрещено. Всем. Кроме меня.
— Вот так значит? — ахаю, когда меня роняют на кровать.
— Да. Но нагибать в очень приятную позу, — мурлычет мне на ухо, заставляя покрываться колючими мурашками.
— На это я согласна.
Мы замираем, Макс нависает надо мной, и нежно касается своими губами моих.
Я оплетаю его шею и наконец могу расслабиться, зная, что теперь всё у нас будет хорошо.
Год спустя
— Вон она, бросай хлеб.
Стоя на корме, я бросаю хлебный мякиш и чайка ловит его прямо на лету.
Рассмеявшись, скармливаю остаток батона птицам и Максу, который все это время обнимает меня сзади за талию.
  
Вытерев ладони, опускаю голову вниз. От того, как корабль рассекает волны у меня захватывает дух.
Мы часто с Максом выбираемся на прогулки по реке. Это мое самое любое занятие. Ветер, волны, запах воды и громкие чайки, ожидающие своей порции вкусняшек. Здесь царит какое — то особенное ощущение свободы.
— Очки надень, — командует Максим, водружая мне на глаза солнцезащитные очки.
— Уже не нужно ведь, — говорю и сама не могу в это поверить.
Неделю назад мне сняли швы. Ткани полностью прижились. Нет, риск отторжения все еще существует. По сути, он будет существовать всегда, но самая опасная фаза позади.
— На всякий случай, — поправив их, он разворачивает меня к себе.
Я смотрю на него сквозь темные стекла, такого заразительно улыбающегося и у меня щемит сердце.
Доктор в начале весны посоветовал мне еще месяц поносить повязку, так как мы экспериментировали с новыми каплями, которые привезли ему на заказ из — за границы. Во время их использования нужно было себя поберечь.
А Макс… он был всё это время со мной. И даже сейчас, зная, что я такая «проблемная» и в любой момент могу снова лишиться зрения, он не отказывается от нас. Наоборот, оберегает меня и даёт понять, что он всегда будет рядом.
Мой самый любимый … родной… самый близкий.
Конец