Без права на ошибку
Вместе с крустозином исчезли и молчаливые парни, охранявшие лекарство. Немые они были, что ли? Ни разу ни один из двух гавриков не ответил на мои вопросы, хотя я несколько раз пытался разговорить их.
Заодно меня перевели обратно в большую палату, к выздоравливающим. Знакомых там не оказалось, да и откуда бы им взяться? Я только одного Коломенцева и помнил, да и то случайно, а так не до знакомств было, я, как в кино про Чапая, больше ухи просил, помирал потому что.
Ну и Вера Андреевна меня своим вниманием не обделяла. Каждый день как на службу. Уж не знаю, сколько у нее там долгов в ее госпитале образовалось, но у меня она и днем и ночью была. Где-то Петю Соловьева там, наверху, сильно любят, раз такую жену подогнали.
* * *Я сидел и ждал, когда моя половина приедет за мной. Где-то во врачебных кабинетах готовили выписку, в которой предписывалось отдохнуть еще двое суток перед отбытием в часть, и я собирался использовать их на всю катушку. Уже и вещички собрал, и харчи, какие были, раздал ребятам. Осталось только уйти отсюда. Самая малость.
Дверь открылась, я глянул мельком, начиная отрывать от кровати причину всех моих неприятностей, но нет, не за мной. Какой-то военный с двумя шпалами в малиновых петлицах. Такие тут не редкость, так что я опять отвернулся к окну, наблюдать природу. Но оказалось, напрасно.
– Товарищ Соловьев? – спросил он.
– Он самый, – ответил я и посмотрел на него еще раз. Что ему от меня надо?
– Военюрист второго ранга Дмитрак, военная прокуратура, – махнул он удостоверением. – Со мной пройдите, пожалуйста, товарищ полковник.
Глава 12
Я невольно опустил взгляд на петлицы. Ну да, щит, мечи. Редкая птица на передовой. Может, поэтому и внимания не обратил, когда первый раз посмотрел.
– Здесь недалеко кабинет, там побеседуем. Мы недолго, простая формальность. Вещи пусть в палате постоят.
Знаем мы ваше «недолго». Уведут в домашних тапочках, а потом в пятьдесят третьем по амнистии выпустят. Хотя товарищем называет, не гражданином, и один, без сопровождения. Так что я барахло своё оставил под приглядом соседей по палате.
В том, что рядом, Дмитрак не обманул. Даже на другой этаж не поднимались. В качестве чего тут у них в госпитале этот кабинет используют, определить трудно. Стол простой, древний как дерьмо мамонта, шкаф одностворчатый для одежды, тоже при царе Александре-освободителе сварганенный, три стула и фикус на подоконнике.
Военюрист по-хозяйски залез на место за столом, кивнул на свободный стул, который поближе стоял, и положил перед собой объемистый кожаный портфель. В такой при желании можно выпивки и закуски человек на пять напихать. Впрочем, сейчас он вытащил оттуда тоненькую картонную папочку на завязках. Я успел только увидеть, что используется она не впервые: поверх старых надписей был чуть косо приклеен листик из тетрадки в клеточку. А что написано, не увидел.
– Вы, Петр Николаевич, не беспокойтесь. У нас простая беседа. Не допрос, – он посмотрел на меня и, не дождавшись никакой реакции, продолжил: – Поступил сигнал, нам надо отреагировать. Сами понимаете, – и он развел руками, вроде как признавая, что человек подневольный, начальство сказало, он делает.
Мели, Емеля, твоя неделя. Прокурорский мне не сват и не брат. Мне с ним задушевные беседы вести не с руки. Спрашивай, я отвечу. А лясы точить – так я с кем другим лучше, не с тобой. Ишь, прислали образцового – и прическа волосок к волоску, и взгляд целеустремленный с оттенком суровости, выбрит чисто, до скрипу, китель как на картинке. Аккуратист, железная жопа, сразу видно.
Дмитрак ждал от меня какого-то ответа, наверное. Но пришлось ему дальше говорить, без моего участия.
– Поступил сигнал, что вы, товарищ полковник, воспользовались своим служебным положением и устроили, сейчас процитирую, «разнузданную пьянку с песнями и плясками», приказав выделить для этого продукты, предназначенные для питания бойцов. Произошло это… – и прокурорский сообщил дату и время, а также место проведения.
Запорожец постарался. Сразу видно опытного кляузника, да еще при этом и политработника. И партию приплел, и лишения, которые вынуждены испытывать советские граждане, положившие все силы, и так далее. Я сразу вспомнил, как Евсеев про него сказал – неприятности может доставить.
– Записывайте, товарищ военюрист второго ранга, – сказал я, когда Дмитрак закончил с подробностями.
– Сейчас, секундочку, – он вытащил из папки листик бумаги, положил сверху, достал из кармана самописку и посмотрел мне прямо в глаза.
– Я занимаю должность помощника по особым поручениям при командующем войсками Волховского фронта. Вы извините, даты и номера приказов я сейчас дать не могу – не совсем еще пришел в себя после болезни. Думаю, при необходимости вы пошлете запрос и выписки предоставят.
Я ступил на привычный для себя грунт. Еще в Киеве мне пришлось постигать эту нудноватую науку. Зато я выяснил, что считается только то, от чего остался письменный след. В приказе, распоряжении, протоколе, журнале боевых действий. Так что я четко знал, что рассказывать. Прокурору по барабану, сволочь Запорожец или нет. Есть бумага – надо реагировать. Вот я сейчас и поставлю самую надежную в мире защиту – бумажную. И он скрипел ручкой, не перебивая меня.
– Командующий поставил задачу провести маскировку объекта, имеющего стратегическое значение, – я подождал, когда военюрист запишет. – Я был назначен ответственным за проведение. Приказ имеется…
Я не пропускал ничего. Сыпал сведениями о требованиях и отгруженных стройматериалах, количестве задействованных военнослужащих, объеме вынутого грунта и прочих заморочках, ответственных за каждый чих отдельно и все вместе взятое. Как знал, отчет три раза проверял. Потому что понятно – где тыща кубов леса, там вопросов может быть много. Пригодилось.
Дмитрак, удовлетворенно кивая, записывал за мной. Ему останется только поднять номера приказов и сверить. Плевая работа, потом выписки писаря подготовят, он их в папочку сложит – и ответ готов. Мы пахали, да.
– …Учитывая досрочное окончание работ, получивших высокую оценку члена Военсовета Волховского фронта армейского комиссара первого ранга Запорожца, – я не удержался, чтобы не вернуть стукачу подачу, – мною было принято решение поощрить коллектив. На имя помпотыла фронта Грачева я написал требование, и для бойцов маскировочного взвода выделили двадцать три банки трофейной тушенки и пять килограммов рисовой сечки. Трофейные продукты прошли соответствующую проверку и были признаны пригодными для употребления в пищу. Ну и два литра спирта я из своих запасов дал, можете не писать. Песни пели, было дело. «Три танкиста», «Катюша» и «Землянка», вроде как два раза. Плясок не случилось.
Военюрист открыл рот, наверное, дополнительные вопросы хотел задать, но в это мгновение дверь позади меня резко распахнулась, и он посмотрел, кто посмел потревожить нас. Впрочем, тут же начал вставать. Ну раз прокурорский в немалых чинах встает, то и мне, наверное, тоже.
– Вот ваш полковник, никуда не делся, – услышал я от двери.
– Това… – тут же начал доклад Дмитрак, но, видать, ему дали отмашку замолчать.
Тут и я успел развернуться и увидел целого генерала армии. Ну и своего прямого начальника в то же время.
– Здравствуй, Петр Николаевич, – пожал мне руку Кирпонос. – Говорят, выздоровел уже?
– Жду выписки, – ответил я. – Вот, товарищ военюрист решил времени не терять, некоторые вопросы уточняет.
– Знаю, – немного скривился командующий, будто съел что-то несвежее. – Разберемся на месте… с этими вопросами. Вы закончили? – спросил он у Дмитрака. Причем тоном, не предполагающим отрицательного ответа. – Если что, полковника Соловьева можно будет найти по месту службы. Оно вам известно?
– Да, товарищ генерал, – кивнул прокурорский. Руки у него при этом жили своей жизнью, быстро и тщательно собирая бумаги в аккуратную стопочку.