Шемяка (СИ)
— Вишь, почуяла... — в толпе прогудел чей-то густой бас. — Это дочура младшая, князя Михаил Львовича Вяземского, сорванец, не девка, а душа добрая...
Я наклонился, подхватил ее и посадил впереди себя в седле.
Над домами плеснулся радостный гул.
Я шепнул девушке:
— Как величают тебя, красавица?
— Стаська! — хихикнула она и насмешливо пропищала. — Посадил к себе, таперича сватайся, княже...
Я невольно улыбнулся и поудобней перехватил девчонку.
Показался величественный собор Успения Пресвятой Богородицы, где уже выстроилась встречающая делегация, грянул колокольный звон, сырой, моросящий дождик неожиданно прекратился и над Смоленском проявилась огромная дуга радуги.
— Знамение!!! — взвыла толпа. — Знамение Божье! Господь нам князя прислал...
И тут...
Тут что-то металлически лязгнуло, Стаська дернулась и обмякла в моих руках.
Вкруг меня с грохотом сомкнулись щиты.
— С крыши! — гаркнул Вакула, тыкая рукой. — Пошли, пошли...
Ближники сорвались с места, но толпа уже сама ринулась в ту сторону огромной волной.
— Сука... — зашипел я, слетел с седла и положил девчонку на расстеленные плащи. Рванул на ней летник и облегченно перекрестился — стрела попала в массивный колт на монисте, соскользнула и застряла в швах летника, сарафана и рубахи подмышкой.
колт — древнерусское женское украшение XI—XIII вв., полая металлическая подвеска, прикреплявшаяся к головному убору или нашейным украшениям.
летник — старинная женская лёгкая верхняя одежда покроя с длинными широкими рукавами
— Куда лезешь, охальник?!! — вдруг заверещала Анастасия и выставила вперед руки со скрюченными пальцами, словно дикая кошка свои лапы. — Ишь, скорый какой!!!
Ближники заржали словно кони.
— Ты смотри, какая...
— Огонь, девка...
— Везучая оторва...
— Славная девка, что кошка дикая...
Я тоже улыбнулся.
— Не боись, малая. Не замаю...
— То-то же, — сердито заворчала девчонка, кутаясь в просторный летник. — А что было то? — увидела стрелу, ойкнула и испуганно зажала себе рот ладошкой.
Тут примчались встречающие бояре со своими людьми и меня препроводили в собор. А там, почти все дружно попадали на колени.
— Прости княже, за недосмотр...
— Бог простит... — сухо ответил я и завертел головой. — Где девица? Чья будет?
Вперед выступил мордатый мужик в богатом кафтане и с полным достоинства поклоном признался:
— Моя, княже. Я князь Михаил Львович Вяземский. Младшенькая моя, Стаська. Анастасия, значитца. Пострелица, не удержишь. Уж прости...
Договорить не дали, примчались ближники. Один из них, десятник Фома Палец развел руками:
— Не взяли, княже, уж прости, люди разорвали. Грят, звали Никиткой, в услужении был у купца Петруся Пшека, а тот Петрусь шашни водит ...
Договорить не успел, появился городской войт и маршалок Петрыка, наместник Свидригайло в Смоленске со своими людьми.
— Княже! — затараторил он, часто кланяясь на западный манер. — Не сомневайся, дознание проведем как положено. Наша вина, разбаловались людишки...
Русские бояре встретили Петрыку мрачными взглядами, чувствовалось, что между ними нет согласия.
— Дознание? — я ухватил его за пояс и притянул к себе. — Дознание, говоришь?
Ближники лязгнули мечами, свита маршалка и войта отпрянула, но потом тоже положила руки на сабли.
— Княже... — примиряюще забубнил войт. — Мы все решим, слово даю. Мы здесь на то и поставлены...
— А не вы ли с Петрусем литвином шашни водили? — Вяземский обличающе ткнул пальцем в Петрыку и войта. — Его человечек стрелу в князя пустил! Не лги, пес!!!
Бояре обличающе загомонили.
— Да что вы мелете?! — взвился Петрыка. — Я со всеми шашни вожу, ибо положено мне...
Я с трудом сдержался, чтобы не свернуть шею маршалку, хотя от него прямо несло предательством. Все дело в том, что хренов Свидригайло, так и не отдал мне Полоцк и Смоленск. Пообещал, сука, а потом начал резко сдавать назад. Риторика сменилась от «отдам» до «отдам после того, как Сигизмунда победим». Видимо почувствовал неладное, говорил же отец, что тот по-звериному чует опасность. А приехал я в Смоленск, как его посланник, проследить за тем, чтобы город выделил свой контингент на предстоящий поход. Впрочем, статус личного посланника дает мне право вершить правосудие от имени Свидригайлы. Если все замаскировать под выявление предательского заговора, можно очень качественно очистить город от литовской партии. Но, черт побери, я пока очень слабо представляю политическую расстановку. Татищев однозначно из русской стороны, а остальные?
Подумал и отпустил маршалка, решив сначала провентилировать обстановку.
— Вечером доложишь по дознанию...
— Как прикажешь, княже, как прикажешь... — зачастил Петрыка, зло стрельнув на меня глазами. — Все в лучшем виде устроим...
— Иди...
На постой стал специально на городском дворе Вяземского.
— Ты же наш, княже... — за обедом тот сокрушенно вздохнул. — Ить князя Юрия Святославовича, внук. Не пора ли вернуть все взад...
— А тебе зачем это? — нарочито грубо поинтересовался я. Хотя сам прекрасно понимал, что князь рвет банк, в надежде возвыситься. Так-то он кто? Удельный князек, ни власти, ни особого богатства — рулит Вязьмой, во всем вынужден подчинятся. А если сесть на Смоленск, хотя бы князем-наместником от меня — все резко меняется.
— Дык, нету жизни уже от кафоликов, притесняют православных... — начал тот. — Люди ждут, когда их ослобонят.
Я его оборвал.
— Ты понимаешь, что будет если мы сейчас возьмем город под себя? Свидригайло против Сигизмунда стоит, а ежели не выстоит?
Вяземский стрельнул на меня глазами.
— А я слышал, что вы с великим князем Василием раздор по-братски уладили и крест целовали? Нешто бросит нас? А ежели с Полоцком объединимся? Там свои люди есть.
— Не бросит, — сухо бросил я. — Но пока рано. А теперь рассказывай, кто в городе за нас, а кто против...
— Дык, Алексиевичи, Амбросовы, Бесищевы и Юрьевы и Бабоедовы, верно глаголю. Да я сам всю свою Вязьму под копье поставлю!
Вяземский дал полный расклад, выходило, что верных людей хватало, в том числе и в городской верхушке.
В голове постепенно сложился план, как одним махом выбить из Смоленска сторонников литвинской партии. Не для того, чтобы сейчас подмять город под себя, а на будущее.
Забрать под себя что Полоцк, что Смоленск сейчас не составляет никакого труда — население и большая часть боярства, которым литвины надоели хуже редьки, приняло меня как родного. Но в стратегическом плане ослаблять Свидригайло перед решающей схваткой с Сигизмундом уж вовсе глупо. Опять же, Василю в Москве сейчас совсем не с руки сюда соваться — своих важных хлопот хватает. Вот разберемся с Жигимонтом и поляками — тогда посмотрим. А сейчас надо заразу с корнем выкорчевывать.
Для того, чтобы отдать нужные распоряжения ушло немного времени. Вечером приперся маршалок с присными для доклада:
— Оного Никитку подрядил Высогода, купчина польский, стоял в Борисоглебской слободе, но не успели, ушел уже... — уверенно бубнил маршалок. — Но не сомневайся, догоним, послали уже людей...
— Обязательно догоним! — вторил войт.
— Догоните? Ну что же... — я кивнул и глянул на Вакулу.
В тот же момент ближники налетели на сопровождение Петрыки. Хруст, лязг, сдавленные вопли, перешедшие в предсмертные хрипы — все было кончено за считанные секунды. Маршалка и войта поставили на колени, задрав им подбородки кинжалами.
— За что, княже, я же верой и правдой... — заныл Петрыка, но Вакула лениво ткнул его носком сапога под дых и тот тут захлебнулся рвотой.
— К кату, на дознание, — спокойно распорядился я. — И пошлите людей за остальными...
Через час в темницу притащили кучу народу, а самого Петрыку вздернули на дыбу.
Пытошная слегка огорчила: ну никакой фантазии в людей и инструментарии убогий: дыбы, плети да примитивные клещи. Правда, при этот я прекрасно понимал, что и этого минимума вполне хватает, чтобы достучаться до истины.