Шемяка (СИ)
Дружно тренькнули арбалеты. Раз, другой! Арбалетчики стояли в две линии, вторая подавала первой заряженные арбалеты, оттого между первым и вторым залпом прошло всего несколько секунд.
Над полем пронеслись вопли и ржание. Лошади бились в тщетных попытках вырваться из грязи, седоки соскальзывали с седел и пытались убежать пешим ходом, но...
Но один за другим умирали.
Сбежать смогла едва ли половина, да и то почти все потеряли коней.
Грянул торжествующий рев, но он очень быстро стих, при виде ускорившихся плотных рядов рати Сигизмунда.
Его воевода сделал поправку, пехота в очередной раз начала перестраиваться, на этот раз нацелившись уже на наш правый фланг.
Со стороны литвинов густо полетели стрелы, наши арбалетчики не отвечали, прячась за павезами. Лучники пускали стрелы из последнего ряда строя, но вся эта ответная пальба видимого массового результата не давала.
Васька и Федька, сыны боярина Тетюха, мои рынды, попытались прикрыть меня щитами, но я их зло шуганул и послал резервы усилить правую сторону. Ближников пока приберег на тот случай, если станет совсем хреново.
Жеребец вдруг испуганно прянул, я скосил глаза на него и увидел торчащую из стеганного накрупника стрелу с черным оперением. Облегченно ругнулся, сообразив, что, что коня не достало, приметил, что литвины перешли на бег и гаркнул на Федьку.
— Крути, мать твою!
Тот быстро закрутил флажком на длинном древке.
Ожидал, что тюфяки тут же выпалят, но они почему-то молчали.
— Запорю!!! — я чуть не потерял сознание от злости. — Твою же мать...
Но тут, наконец, оглушительно грохнуло, в сторону атакующих протянулось четыре длинных языка пламени. Почти все затянуло вонючим дымом, но мне с холма было отчетливо видно, что по рядам вражеской пехоты словно провели гигантскими граблями.
Их правый фланг смешался, другая сторона, наоборот, ускорилась, но тут выпалили тюфяки слева.
Но... одновременно одни из саней исчезли во вспышке пламени — судя по всему гребанную пушчонку разорвало.
Вражеский строй ломанулся назад, заревели трубы призывая к порядку, но пехотинцы все равно начали откатываться.
— Батюшка! — горячо зашептал Вакула, горяча коня. — Вдарим вслед! Прикажи...
Я молча мотнул головой, тронул поводья и подъехал к пушкарям на левом фланге.
Сани превратились в груду обломков среди которых валялся разорванный тюфяк. Колоду-станину с него сорвало, а ствол весь топорщился скрученными железными полосами, из которых он был сварен.
Один из пушкарей валялся рядышком, похожий на комок окровавленного тряпья, второй тихо поскуливая, пытался собрать руками вывалившиеся из распоротого живота сизые внутренности.
Вторые сани с тюфяками стояли поодаль и, на первый взгляд, выглядели целыми.
Оставшийся в живых расчет повинно попадал на колени. Мне дико хотелось отходить их плетью, но сдержался и лишь бросил:
— Порох уцелел? Добро. Чего застыли? Палить за вас я буду? Заряжайте...
— Признаюсь, я недооценил ваши примитивные фальконеты, — сообщил мне фон Книпроде. — А они позволили нам выиграть время. — Он посмотрел на перестраивающихся вдалеке литвинов. — Но враг скоро опять пойдет в атаку.
— Пойдут — встретим, — отрезал я. — Господь за нами.
Тевтонец улыбнулся и кивнул мне.
Неожиданно к нам донесся рев «человека духовного звания».
— Потеряла милка целку, не сыскать таперича...
Ипатий бодро приплясывал, выделывая замысловатые коленца ногами.
Ратники вокруг него грохнули смехом.
— О чем он поет? — заинтересовался комтур.
— Ободряет людей...
— Что-то божественное? Но почему они смеются?
Ответить я не успел, литвины опять поперли в атаку. Передышки хватило, чтобы тюфяки снова перезарядили, но очередной залп только замедлил пехоту.
Арбалетчики выпалили в упор, отошли и влились в строй, наши ряды ощетинились копьями.
Сшибка! Треск, грохот щитов, яростные вопли — наш строй прогнулся, но выдержал.
Неожиданно громыхнул еще один тюфяк, прорубив целую просеку, но литвины все равно напирали.
Я поколебался и дал отмашку огнеметчикам.
В воздухе с ревом пронеслись огненные росчерки, закончившиеся ослепительными вспышками, мгновенно отогнавшие серую, мрачную мглу. С визгом заметались охваченные пламенем люди, в нос ударил смрад горелой плоти.
Центр атакующих снова смешался, но фланги продолжали нажимать, а еще через несколько минут ратники справа дрогнули и попятились.
Уже было собрался приказать Вакуле с личной дружиной ударить, но тут, совершенно неожиданно для меня, в тылу литвинов, откуда не возьмись, заметались русские флажки.
А еще через несколько минут, из леска справа выметнулась еще одна лава всадников и словно нож в масло врезалась в пехоту Сигизмунда.
Атакующий порыв литвинов резко иссяк.
— Шило? — я озадаченно протер глаза. — А он-то откуда взялся?
— Княже! — чуть ли не взвыл стремянной. — Прикажи вдарить!!! Молю, прикажи!!!
Сквозь вопли и грохот неожиданно снова прорвался медвежий рев Ипатия.
— Господи, Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли, яко взяться великолепие Твое превыше небес...
Монах пер прямо на литвинов высоко вздернув свой крест. Ратники подхватилии псалом и тоже подались вперед. Причем не только мои, но и тевтонские кнехты. А литвинская пехота наоборот, попятилась назад.
В мозгах отчаянно бунтовал инстинкт самосохранения, но сердце радостно забухало в жажде крови.
И я поддался.
Опустил личину на шлеме и дернул за рукав рынду.
— Крути наступ!
Заметался флажок, дробно стуча копытами лошадей по мерзлой земле, личная дружина слетела с холма и врезалась в пехоту Сигизмунда.
На этот раз литвины сразу побежали.
Меня ближники опять оттерли в середину строя, но я заблажил матом и под счастливый визг аланки вырвался вперед.
Вбитое в грудь литвинского пехотинца копье вырвалось из руки, с лязгом выхватил саблю, рубанул раз, другой — взвыл от дикой радости, но тут же вместе с жеребцом кубарем полетел на землю — кто-то подсек ему ноги.
В глазах все потемнело, тело взорвалось болью, на несколько мгновений я даже потерял сознание.
— Княже, княже... — кто-то вздернул меня на ноги. — Цел? Ох ти, обзовись, батюшка...
— М-мать... — я помотал головой, разгоняя кровавый туман, отпихнул отроков и бешено заревел. — Коня, мать вашу!!! Ну, живо!
Запасного коня немедленно подали. Пока влезал в седло, пока пытался сориентироваться, сеча превратилось в тотальное избиение Сигизмундовой рати. Литвины даже не помышляли об сопротивлении, их загоняли и резали как баранов.
— Дай хмельного! — я протянул руку к отроку, выдернул у него флягу и жадно присосался к ней.
Васькин самогон мгновенно привел в порядок мозги.
Я быстро подавил в себе желание снова ввязаться в битву и, шипя от боли при каждом шаге жеребца, медленно поехал к ставке воеводы Сигизмунда.
По пути ко мне присоединился фон Книпроде. Тевтонец весь скособочился в седле, видимо тоже успел попасть под раздачу.
— Поздравляю с победой... — он со скрежетом поднял помятое забрало и криво усмехнулся.
— И я вас, — скупо ответил я.
— Признаюсь, я теряюсь в догадках, откуда взялись ваши конные отряды?
— Вот сейчас и узнаем...
Комтур сообразил, что я отвечаю ему без переводчика и хмыкнул:
— Вы меня понимаете? Вы полны неожиданностей, князь.
Я пожал плечами:
— Понимаю, но говорю плохо. Но мне с вами еще часто придется общаться, так что со временем у меня будет получаться лучше.
— У вас получится, — убежденно кивнул комтур. — Хотелось бы признаться... — он сделал паузу, словно колеблясь, признаваться или нет. — Скажу честно... я не питаю особой приязни к вам, но... можете быть уверены в моем уважении. Величайшем уважении! К вам и вашим людям...
— Взаимно.
Тем временем, побоище начало стихать, раненых литвинов добивали и тут же обдирали как липку, а пленных сгоняли в гурты и тоже обдирали.