Поцелуй через стекло (СИ)

Вызванные полицейские устремляются с соседнего балкона в квартиру горе-мамаши. Они успевают вовремя, ибо малышка разбила бровь. Мальчик отделался ушибами. Хотя операция в целом завершилась без жертв, Тамаре Аркадьевне устроили разнос: почему женщину не остановили вовремя?
Этот инцидент и последующий разбор полётов занял достаточно много времени, так что наступила вполне законная пора вспомнить и о утехах дня шофёра. И первым в списке числилась баня. На даче в Лопуховке супруг Тамары Аркадьвны уже всё подготовил для совместного омовения.
А в это же самое время Лука навещает Мирру по новому месту лечения — в неврологическом отделении местной больницы. Одноместную палату ей оплатят из привезённых Лукой денег.
Помещение не отличается большими размерами, и консилиум (так Лука обозначает для себя группу людей в белых халатах) едва умещается в ней. Может быть, оттого дверь остаётся приоткрытой, и до слуха молодого человека долетают слова: шкала Глазго, речевая и двигательная реакция, открывание глаз. А он уже в курсе: шкалой врачи пользуются для оценки тяжести комы. Остальное — показатели нарушения сознания.
Сегодня Лука намерен вернуться в Москву, а потому ожидает завершения обсуждения. Тогда он сможет попрощаться с Миррой без свидетелей. Однако медики задерживаются у постели больной. Впрочем, на самом деле Лука не знает, сколько должен длиться данное мероприятие. Ему это ожидание под дверью кажется бесконечным.
Наконец, они выходят всей гурьбой, и Лука не без опаски отворяет дверь, чья белизна внушает уныние. «Недаром же на Востоке это цвет траура».
Мирра лежит на спине с вытянутыми по швам руками. На руках — что-то вроде полотняных рукавичек. Такие он видел у первенца деда, когда семья ездила поздравлять его с рождением сына. Вошедшая следом медсестра поясняет:
— Чтобы не расчёсывала себя.
— Она что, шевелится?
Сестра в ответ лишь пожала плечами.
Лука берёт стул, но к постели больной не придвигает, а просто стоит в замешательстве.
Времени в обрез. Обратный билет уже уютно уместился в его барсетке.
В последний раз поездка в поезде по степени негатива не напоминала путь его героя Харта на станцию «Конечная». Хотя в вагоне ехали вахтовики и, понятное дело, досуг заполняли не тихими настольными играми, но Луке не мешали. А даже наоборот, создав бодрый шумовой фон, навели на некоторые мысли. Про жизнь.
А потом он задремал. И под стук колёс и раскатистые мужские голоса ему привиделось, что он заглядывает через больничное окно. За которым — Мирра. И тут он делает совершенно невообразимую вещь. Нет, не воздушный поцелуй. А самый настоящий. Пусть и через стекло.
От этого воспоминания сейчас как-то неловко. Хотя это всего лишь сон. А что это такое на самом деле никто толком не знает. И зачем он нужен тоже. Ну кроме того, чтобы называться сном.
Признаться, он всё-таки кое-что почитал из специальной литературы. И доходчивее всего по этой части изъясняется Джеффри Армстронг в своей «Восточной мудрости для нового века». По мнению этого чувака, у человека три тела: духовное, которое подобно ядру внутри скорлупки — физического тела, ментальное(его ещё называют телом сновидения) и материальное. По мнению этого самого Армстронга, сны — это разновидность внетелесного опыта. Ну и далее — всё в том же духе.
До конца книжку Лука не осилил, хотя благодаря Альке, вернее картинам её матери, Востоком заинтересовался. Пожалуй, по возвращении в Москву стоит вернуться к этой теме.
Пока медсестра смачивала губы пациентке, Лука прислушался к доносившимся откуда-то из коридорам голосам. «Как будто из другой вселенной».
Когда медсестра, закончив с манипуляциями, двинулась к выходу, Лука поймал себя на мысли, что не хочет оставаться здесь в одиночестве.
«Как будто я здесь живой один!»
  
Глава 20
 
Да идите вы в баню, товарищ майор!
 
Вдали маячили корпуса предприятия по утилизации химического оружия. Мрачные, обезличенные коробки. Тамара Аркадьевна, притормозив на развилке, некоторое время смотрела прямо перед собой. Пока не послышался рёв мотоцикла: это гнал на дачу её коллега, получивший прозвище «Чингачгук». За папу-латиноамериканца. Ну и унаследованные соответственно черты лица.
 
Когда-то именно с ним у Тамары Аркадьевны случился роман, который прошёлся по ней этаким асфальтовым катком. И если б не доктор Хошабо…
Одно дело видеться с бывшим любовником в официальной обстановке. Но тэт-а-тэт! Да ещё на развилке. И Затопец резко повернула налево — прямиком в переулок Малиновый.
Мотоциклист не отставал. Что оставалось делать? Сделать вид, что ты при исполнении. Благо, здесь, если ей не изменяла профессиональная память, проживал бывший муж главного фигуранта закрытого, но памятного дела. Ох, никак не хотела её отпускать эта Грета Тунберг!
Дворик был так захламлён, что чёрт ногу сломит. И Затопец извлекла из сумочки очки.
Хозяин дома у оврага при виде визитёрши не высказал ни грамма удивления.
«Так хорошо владеет собой?»
Узнав о цели визита, широко распахнул дверь. Тамара Аркадьевна его приглашение приняла. Её женская, да и профессиональная интуиция, никаких сигналов не посылали.
Они прошли в комнату, именуемую «залой». Старый телевизор, накрытый вязаной салфеткой, на стене — ковёр с оленями на фоне изумрудного леса, круглый стол, покрытый давно забывшей свой изначальный цвет скатертью. За ним и устроились. Друг против друга.
У хозяина довольно густые бакенбарды. Во времена его молодости они были на пике моды и придавали их обладателю шарм. Видимо, за это он и прихватил их в зрелую пору жизни.
Тамара Аркадьевна сняла очки и положила их рядом со своей папочкой. Без своих окуляров она выглядела усталой и более уязвимой. Видимо, прочитав это в глазах своего визави, женщина снова надела их.
— И с чем вы ко мне, уважаемая, конкретно пожаловали?
«Уважаемая» обошлась без предисловий:
— Что вам известно о покушении на вашу внучку?
— Внучка? Никакая она мне не внучка! Это пункт один. А что касается остального, так девка сама напросилась.
От изумления гостья даже подалась вперёд:
— Как вас понимать?
— А так и понимать! — Пальцы мужчина касаются правого бакенбарда, словно проверяя — на месте ли. — Пожаловала ко мне и попросила: «Убери меня с этой земли!»
— Гражданка Потешкина, как явствует из материалов дела, уже продолжительное время находится в беспомощном состоянии и явиться к вам с визитом не в состоянии. — Здесь с противоположного конца стола последовал взгляд, каким умудрённые жизнью люди смотрят на юнцов и юниц.
— А сон на что?
— Вы хотите сказать, что гражданка Потешкина передвигается в сонном состоянии? Как лунатик?
— Ну в точности-то не могу сказать, только видел её — как вас сейчас.
— И где же это произошло? — Женский голос уже не маскировал иронии.
— В общаге. Я тогда приболел. Меня даже «Скорая» забирала. Чуть не окочурился.
В двери показалась рыжая кошка, но смерив гостью недовольным взглядом, удалилась.
— Вы утверждаете, что это был ваш личный сон? — Теперь в голосе прочитывалось явное нетерпение.
А чей же? Я один живу.
— И вы откликнулись на просьбу и отправились в больницу с намерением… — Последовала пауза.
— Пакет прихватил. Чтоб без шума и пыли.
— Поясните.
— Неужто не знаете, товарищ милиционер? Называется метод — «кошачьи ушки».
Икроножные мышцы следователя при этих словах напряглись. А хозяин продолжал бубнить:
— У Мирки и бабка умела сниться. А то бы разве я на ней- беременной, женился? Дак ни в жизнь!
Здесь Тамара Аркадьевна оперлась обеими ладонями о стол, давая знак: «С меня довольно!» Но сигнал проигнорировали:
— У лопуховских баб такой дар имеется — сниться и рулить. А всё потому, что радиация… А может, химия. В точности неизвестно. Но одно ясно — хрень!
Тамара Аркадьевна вскочила, ударившись о крестовину, поддерживавшую столешницу. Мужик явно бредил. Но здесь она была бессильна. Не её компетенция. А потому с чувством выполненного долга покинула дом у оврага. Села в своё авто и обмерла: в глаза ударил свет фар. Мотоцикл Чингачгука, которого на самом деле звали Ромеро Тальякагуа. Вот он спешился и зашагал к ней: