Неистинная (СИ)

Да, Арчибальд испытал облегчение, когда понял, что со стороны Арена это был блеф. И настолько грамотный, что ничего не заподозрил даже сам принц, что уж говорить об остальных архимагистрах! Те только пыхтели от возмущения и пучили глаза, не понимая, что император пытается поймать их на крючок страха за будущее. И не безрезультатно…
Будь на месте Арена кто-то другой, Арчибальд, скорее всего, высказал бы ему много всего после подобного использования собственной персоны, пусть и в государственно важных целях. Но высказывать что-либо Арену было бесполезно. Не потому, что он ничего не понимал — как раз он прекрасно всё понимал. Но всегда делал так, как было выгоднее ему и лучше для страны.
Но настоящее «веселье» началось после Совета архимагистров. Они с Ареном только начали обсуждать возможность отмены налогов для нетитулованных охранителей, когда брату на браслет пришёл сигнал тревоги особой важности. Такой сигнал отправлялся охраной только в том случае, если один из членов семьи находился в смертельной опасности. И Арен, приняв вызов от начальника охраны дворца, выяснил, что было совершено покушение на его дочь. Семилетнюю Агату пытались отравить.
Что началось после этого, сложно поддаётся описанию. Дознавательский комитет буквально перевернул вверх дном весь дворец. Всех опрашивали, обыскивали, никуда толком не выпускали… Даже Арчибальд был вынужден сидеть у себя и ждать распоряжений. Он не жаловался, понимая, что это необходимость, но и удовольствия не испытывал. Сама ситуация была на редкость неприятной, и его высочество морщился: во дворце есть предатель, а возможно, и не один. А если судить по тому, как резво Гектор Дайд, начальник дознавательского комитета, принялся опрашивать родственников императора, подозрения у того были вполне конкретные. И обоснованные.
Как бы хорошо Арчибальд ни относился к жене и детям Аарона, он всё же считал, что брат совершил ошибку, оставив их во дворце после случившегося на День Альганны. Да, они не были замешаны в заговоре, но они любили Аарона, и уже по этой причине можно было отправить их подальше от столицы. Однако Арен этого не сделал и теперь пожинал плоды собственного милосердия. Хотя, когда Арчибальд задал Гектору Дайду вопрос о том, знает ли он, кто хотел убить Агату, главный дознаватель кратко ответил:
— Пока нет. Но подозреваемых навалом.
— И я? — усмехнулся Арчибальд и ничуть не удивился, когда Гектор кивнул. Это была его особенность — Дайд всегда подозревал всех, в том числе тех, с кем у него были хорошие отношения. Арчибальд был уверен, что он даже императрицу будет проверять. И это его как раз не удивляло. Зато реакция Арена, сразу и безоговорочно поверившего в невиновность аньян Агаты, которая и подарила эти злосчастные конфеты, удивила до крайности. Да, Арчибальд тоже не подозревал Софию Тали — точнее, считал, что её участие маловероятно, — но Арен отреагировал так, словно был абсолютно уверен в честности девушки. Это было необычно, но Арчибальд промолчал — во-первых, не его дело, а во-вторых, задавать Арену вопросы бессмысленно — тот ответит только в том случае, если будет заинтересован в получении Арчибальдом ответа. И сейчас явно не та ситуация.
Дознавательский комитет отпустил Арчибальда за полчаса до начала спектакля, и после дня, проведённого взаперти в собственных покоях, у его высочества не осталось сомнений — в театр он всё-таки пойдёт. Нужно было развеяться и проветрить задохнувшиеся за сутки мозги. Несколько часов кряду Арчибальд размышлял о случившемся с Агатой — слава Защитнику, девочка выжила, но по счастливой случайности. А значит, дети императора, и не только они, по-прежнему в опасности. Пока Дайд не определит предателя. Это тревожило и заставляло слегка нервничать, поэтому музыкальный спектакль в «Варьете Родерика» пришёлся кстати.
Сюжет был детективный и действительно увлекательный — через пять минут после начала Арчибальд забыл обо всём и погрузился в происходящее на сцене. Удивительно, но постановка вполне могла конкурировать с лучшими спектаклями Императорского театра — хотя, естественно, и костюмы были проще, и сам зал меньше, но в остальном… вполне достойно. Хотя Арчибальд заметил, что актёры порой отвлекались на него, но это было объяснимо — к ним наверняка и аристократы-то почти не заходили, а тут сразу целый Альго с охраной.
 
И Айрин… Не зря она привлекла внимание Арчибальда ещё накануне. Она просто блистала, причём во всём — и в игре, и в том, как танцевала, легко и плавно, словно это не доставляло ей никаких усилий, а уж её голос и вовсе пробирал до дрожи. Во время вчерашнего разговора Арчибальд подумал, что она должна брать очень высокие ноты — так в итоге и оказалось. Айрин забиралась на такие верхи, что даже не верилось в её человеческое происхождение и отсутствие магии. Однако Арчибальд ясно видел, что амулетов девушка не носит, если не считать небольшого защитного.
Голос Айрин звенел, как колокольчик, переливался, словно вода в весеннем ручейке, и разливался, будто полноводное море, заполняя собой пространство. Его хотелось слушать бесконечно, он завораживал. И настолько, что Арчибальд даже забеспокоился — а не занята ли эта прекрасная девушка кем-то другим? Да, она «пустышка», но в театре аристократы и не работают, а принятый недавно закон о титулах позволяет не только держать Айрин в любовницах, но и жениться на ней. Более того, с точки зрения некоторых нетитулованных — охотников за титулом, — брак с Айрин Вилиус может считаться выгодным. Титул-то к мужу перейдёт, даже несмотря на отсутствие у девушки обычной магии. Кровная есть — значит, перейдёт. Лакомый кусочек…
Решив попросить у службы безопасности досье на Айрин, Арчибальд ненадолго зашёл к ней, чтобы поздороваться и выразить своё восхищение, а затем пригласить девушку на прогулку. Её эмоции, так же, как и накануне, были полны и трепетной страсти, и страха. Они одновременно и обжигали, и охлаждали, создавая настолько неповторимый сладко-пряный контраст, что Арчибальд едва удержался от поцелуя.
Но всё-таки удержался. Потому что понимал: в таком случае страх усилится. А надо, чтобы наоборот…
.
Дознавательский комитет поразительно быстро справился с досье на Айрин Вилиус, и Арчибальд смог ознакомиться с ним уже в субботу утром, даже до завтрака. И от содержимого этого досье у него в буквальном смысле глаза полезли на лоб.
В день встречи он нисколько не удивился, выяснив, что Айрин живёт не в отдельном доме, как обычно бывало у аристократов, а в квартире. Такое было вполне возможно, особенно если девушка сирота. Но сиротой Айрин не была…
Значит, Алан Вилиус, сотрудник судебного комитета, законник… Специалист по архивному делу. Раньше, до судебной тяжбы с дочерью, айл Вилиус носил почётное звание «старший специалист», но потом его понизили в должности и урезали допуск. Что ж, учитывая тяжесть провинности — наказание более чем справедливое, и это не считая штрафа и лишения родительских прав. Не был бы аристократом — наверняка вылетел бы со службы в два счёта, а то и сел в тюрьму на пару лет. К титулованным законы были куда менее строгими, и этот момент Арен и Арчибальд планировали начать прорабатывать уже сейчас. Титул титулом, но всё-таки не должны аристократов и нетитулованных судить по разным законам за одни и те же преступления.
Вот и Алан Вилиус легко отделался. Почему-то Арчибальд не сомневался, что он действительно бил Айрин, что дело не было сфабриковано, не являлось подставой. Иначе откуда у девушки этот сковывающий её чувства страх? Удивительно, как она при его наличии вообще умудрилась влюбиться… Ещё и когда Арчибальд был под иллюзорным амулетом. Хотя молодым девушкам — а Айрин всё-таки была очень молоденькой, всего двадцать два года, — свойственно влюбляться с первого взгляда. Тем более в своих спасителей.
Да, как это он умудрился забыть?.. Ведь среди охранителей у Арчибальда тоже была такая вот влюблённая с первого взгляда девушка. Но, в отличие от чувств Айрин, чувства той девушки его скорее раздражали. Может, потому что в них не было страха? Арчибальд затруднялся с ответом, но то, что Леона не вызывала у него желания обнять или поцеловать её, — это точно. Хотя, в отличие от Айрин, которой в голову не пришло бы навязываться, Леона крутилась в поле зрения его высочества каждый раз, когда они пересекались в ставке или при штабе. И это раздражало.