Красная королева (СИ)
— Ваше королевское величество, все в руках Божьих! Стрелу мы вынули и в рану положили целебный бальзам, но боюсь, что повреждены важнейшие внутренние органы и… Все в руках Божьих, ваше королевское величество! — лекарь старался не смотреть мне в глаза.
У королевской постели, прямо рядом с изголовьем, было поставлено достаточно удобное кресло, где сидел, молитвенно сложив руки, сухонький кардинал Ришон. Глаза его были закрыты, и весь он мысленно устремлялся к Отцу нашему небесному, не обращая внимания на то, что творилось вокруг. Даже вошедшая королева не отвлекла кардинала от его богоугодного занятия.
Я никогда не считала себя слишком умной, никогда не верила во всякие там знаки и пророчества. Но именно эта отрешенность кардинала что-то сдвинула в моих мыслях. Было ощущение, что прямо в мозгу раздался щелчок: «Церковь! Это церковь!».
Церковь никогда не пыталась наладить контакт со мной, скорее вежливо игнорируя факт моего существования. Церковь назначила духовником королевских детей весьма фанатичного святого отца Джонатана Бэнкстона. Мужчина был не стар и не глуп, но придерживался настолько радикальных взглядов, что последние пару лет между ним и мной без конца происходили мелкие стычки.
Дошло до того, что на всех его лекциях детям я сочла необходимым присутствовать лично. Я никогда не доверяла фанатикам и одержимым, а святой отец, к сожалению, относился именно к таким людям. Все его рассказы о религии неизменно вели к тому, что любой человек ничтожен перед ликом Господа, что только святая Матерь Церковь знает истину и имеет право нести ее в мир «заблудшим овцам». Если для Алехандро, Алекса, как я его называла, все это были просто страшноватые сказки, то принцесса Элиссон иногда задавала вопросы вроде такого:
— Мама, почему Господь создал всех людей ничтожными?
— Элли, радость моя, вовсе не ничтожными создал Господь людей. Господь дал человеку возможность стать любым, понимаешь? Каждый человек при рождении может стать как истинным праведником, так и вором, и даже убийцей. Господь просто дает нам свободу.
Разумеется, я приводила дочери пример с куклами, объясняя, что у куклы нет свободы воли. «Пойми, солнышко, — говорила я, — Господь не хочет, чтобы мы были куклами. Он дает нам право выбора, позволяя стать такими, какими мы сами желаем».
Именно из-за того, что мне бесконечно приходилось защищать ум и души детей от попыток внедрить туда мысль «Церковь превыше всего!», я и недолюбливала Джонатана Бэнкстона.
И вот сейчас, глядя на кардинала Ришона, главу столичной епархии, а следовательно, второго человека в церковной иерархии после короля, я отчетливо понимала: «Я бездарно пропустила одного из своих главных соперников! Я отвлекалась на фавориток и пижона де Богерта, не замечая, что главная-то змея тихо пригрелась на груди…»
Думаю, никто не смог бы прочитать по моему лицу эти мысли. Я подошла к кардиналу, слегка кашлянула и, когда святой отец не шевельнулся, демонстративно толкнула на пол тяжеленный бронзовый шандал со свечами. Случился маленький переполох, потому что шандал произвел громкий «бумс». Слуги засуетились, собирая свечи и оттирая растекшийся воск. Кардинал машинально встал с кресла и, открыв глаза, попытался сообразить, что здесь происходит. Глядя ему прямо в глаза, я сказала:
— Благословите меня, святой отец! Только Господь может утешить меня и мои тревоги, только Он может даровать исцеление моему мужу. И ваши наставления будут бесценны.
Пока кардинал торопливо бормотал слова одобрения, обещая денно и нощно молиться за здоровье Ангердо, я старательно выуживала из памяти все, что слышала о нем, продолжая мысленно ругать себя за беспечность и недальновидность.
«Он из очень знатной семьи, но, кажется, боковая ветвь… Тем не менее наверняка семья повязана вся и полностью. Знатность знатностью, а грызня за власть и деньги была всегда. Вряд ли пэры Луарона откажутся поддерживать родственные связи, особенно если родственничек — кардинал — человек, достигший вершины. Надо собрать данные обо всех семьях, что входят в этот клан. Да, в Луароне не клановая система, но сейчас именно эти люди — клан. Пробиваясь к власти, они пойдут по головам. Понять бы еще, что пообещал каждому из них Ришон…»
Конечно, это всего лишь мои шаткие размышления, но я подозревала, что отделенная от ромейского престола и выведенная из-под власти Папы Ромского церковь Луарона пытается сейчас стать номером один в государстве. То есть не король будет первым человеком в церковной иерархии, не он будет стоять над церковью, а церковь будет стоять над королем и по собственной воле выбирать правителей. Разумеется, тщательно следя, чтобы эти будущие правители никакой свободой воли не обладали вовсе.
Пусть на моем лице сейчас лежала приличествующая случаю маска скорби, пусть я крестилась в нужных местах и аккуратно подносила к глазам кружевной платочек, пусть мне даже жалко было Ангердо, к которому я привыкла за эти годы как к неизбежному злу, но все во мне в это время говорило: «Вот он, твой настоящий враг!».
Кардинал бормотал слова утешения, говорил, что Господь в своей мудрости сам решает, кому и сколько жить на этом свете, рассуждал о смирении и покорности…
Я смотрела в мудрое лицо сухонького кардинала и повторяла про себя фанатский лозунг: «Кто не с нами, тот против нас.* Об этом еще Христос предупреждал. Только, несвятой отец, работает это всегда в обе стороны!»
* * ** Кто не с нами, тот против нас — фраза, ставшая популярной в Советской России после Октябрьской революции. Её использовали как угрозу и предостережение для нейтралов в политике. Первоисточником считается фраза Христа, упомянутая в Евангелии от Матфея: «Кто не со Мною, тот против Меня.»
Глава 2
День похорон короля, дождливый и ветреный, стал для меня наглядным примером деления придворных на группировки. Как ни странно, самая скромная поддержка оказалась у герцога де Богерта. Зато к кардиналу Ришону, вышедшему, чтобы сесть в карету, союзники устремились со всех сторон: кланялись, заглядывали в глаза, целовали перстень кардинала и просили благословения. А я про себя отмечала как совершенно ожидаемых придворных вроде Этель Блайт и министра торговли, так и людей, которые до сих пор казались мне нейтральными.
Помимо привычной охраны из королевских гвардейцев меня и детей окружали еще два десятка молодых выпускников школы дофина. Одетые по всем правилам придворного этикета в черные траурные плащи, мальчишки все равно смотрелись именно мальчишками на фоне матерых гвардейцев. Все же в королевские гвардейцы отбирали людей определенной конституции и определенного же роста. На их фоне ученики школы смотрелись субтильными малолетками. Это было вполне объяснимо: самому старшему из них было всего восемнадцать. Сегодня, ввиду торжественности события, капитан Ханси сопровождал меня лично, так что за нашу охрану я была более-менее спокойна. Прямо на похоронах нас не убьют.
Мы уже отстояли молебен, и сейчас длиннющая вереница карет, затянутых в черное, должна была проводить королевский гроб до склепа, где покоились все умершие члены дома Солиго.
Алехандро немного капризничал: ему был утомителен и сам молебен, и долгое ожидание кардинала, который как будто нарочно задержался в храме. Марта подхватила дофина на руки, но он недовольно брыкался, пытаясь вырваться. Элиссон гораздо лучше, чем мой сын, понимала, что произошло что-то жуткое. Она невольно жалась ко мне, напуганная количеством траурных одежд и скорбными лицами вокруг. Пока охрана рассаживалась по коням, я тихо спросила Софи:
— Ты виделась с послом, дорогая?
— Да, я принесла вам ответ, моя королева.
Конечно, голубиную почту трудно сравнить с электронной. Но и посол Сан-Меризо, лорд Ферзон, занимался своим делом слишком давно, чтобы хоть что-то оставить на волю случая. Пока его величество Ангердо трое суток метался в агонии, пока проходили всевозможные молебны и богослужения, пока тело короля, уже несколько попахивающее, по старинной традиции семь дней лежало в открытом гробу в главном храме Сольгетто, дабы каждый подданный мог проститься с ним, почтовые голуби летели без остановки.