Ты моя, Птичка! (СИ)

— Лизка, всегда ты была такой. За что сестру то не любишь? Батя твой мировой мужик был. Только вот тебя приструнить не успел. У тебя теперь муж есть, вот родители его сидят. Семья. Уж наскребете как-нибудь. — возмутилась одна из соседок.
— Ой, что вы. Мы Коленьке и Лизе медовый месяц на последние копейки оплатили.
Разговоры велись дальше. И чем больше времени проходило, тем градус уже спора продолжался. Через какое-то время родители Коли засобирались домой, Лиза вновь впала в слезы. Жалеть ее уже никто не спешил. Соседи тоже поднялись.
— Вась, я тысячи три могу дать, ну, и по деревне пройдемся, наскребем чего. На работу к Андрею своего мужа отправлю, там может тоже коллектив соберет чего. Ты только Лизке деньги не давай, сама займись всем. Смышленая, справишься. — сказала женщина, что больше всех ругала сестру.
— Хорошо, спасибо.
Уже ближе к полуночи, сидя в своей старой комнате, я думала о том, где взять денег, чтоб достойно похоронить родителей. Но в голову будто ваты напихали, а в глаза океан налили и он рвался наружу.
Говорят, болит душа. Никогда не понимала этого значения. Не чувствовала я, как болит душа, когда меня предал Антон, потом Коля. Когда предала сестра и мама. Не болела у меня душа даже тогда, когда я сделала аборт, а потом профессор сказал, что я не смогу больше никогда родить. Не болела ДУША!
А сейчас? Боль в груди была настолько сильной, что не будь я будущим медиком, подумала бы, что сердце по шву разошлось. Заглушая рыдания одной рукой, а давила сомкнутой в кулак рукой на грудную клетку, пытаясь дать толчок для полноценного вздоха.
Задыхалась. От боли. В мутном океане слез я видела лица своих родителей. Мамы, в редкие моменты ее улыбки, обращенной на меня. Ее руки, обнимающие меня в детстве, слова похвалы за отличную учебу.
Папа… папа сидел в своем кресле в большой комнате и смотрел телевизор. Иногда смеялся над шутками или ругался на футбольную команду, которая не могла забить нужный гол. Он всегда кивал головой, когда в эти моменты подходили к нему и что то спрашивали. Настолько он был отключен от реальности. А потом резкие перепады в поведение, когда я попала в больницу. Будто подменили человека. Его строгая забота, всегда грубые, но с большим смыслом слова. Его единственные объятия, тогда на вокзале.
— Господи, да за что все это…
…Утром я поехала в город и зашла в первый попавшийся банк. Естественно, в кредите мне отказали. Но неподалеку находилась контора «быстрые деньги». В которой мне сказали, что я спокойно могу получить сто тысяч рублей, только процент будет побольше, чем в обычной банке. Не глядя, беру договор и подписываю. Забираю сумму и бегу договариваться на счет кладбища, отпевания, стола для поминок, вещи в морг, справки, свидетельства, паспорта, забежать в полицию, затем гробы, венки, заказать транспорт для перевозки.
К вечеру я выжита была, как лимон, но все готово и сделано, в кармане две тысячи и то оставшиеся еще с зарплаты.
Придя в дом, застаю картину маслом. Лиза с муженьком сидят на кухне, кушают бутерброды с красной икрой, запивают все это дорогим вином. А уж работая в супермаркете, я смогу отличить дорогое от дешевого пойла. Рядом на полу стоит ядовито розовый чемодан и пара туфель, небрежно засунутых в коробку.
— Что это? — шепчу я, потому что голос отказывался появляться.
— Поминаем, — отсалютовав мне бокалом, ляпнула полупьяная сестра.
— Кого? — не поняла я. — Откуда все это? Ты же сказала у тебя нет денег.
— Как кого? Родителей, дурочка. А это, — она махнула на стол и чемодан с туфлями, — я пошарила по тумбочкам, у отца десятку нашла. Вот и прикупилась.
Гнев затопил меня такой лавиной, что хотелось порвать последнего родного человека в клочья. Убить, чтоб никогда не видеть.
Я подошла к сестре и влепила ей пощечину, такую, что у меня загорела огнем ладонь. И мне было совершенно плевать на то, что она слетела со стула, начала орать и плакать. Я просто устала, устала от ее поведения, от нее…
— А ты их похоронила, чтоб поминать. Ты хоть что-то сегодня сделала для похорон, кроме того что купила себе чемодан для медового месяца? — кричала я.
 
— Ты мне просто завидуешь и всегда завидовала, — орала в ответ сестра.
Коля, которого я уже стала принимать за предмет мебели, продолжал молчать, но хоть голову поднял, когда Лизка со стула грохнулась.
— Чему завидовать? Чему? Тому, что ты не образованная дурра, да выезжала лишь за счет других все свои девятнадцать лет? Чему? Тому, что еще до совершеннолетия тебя попробовал каждый парень в нашей деревне? Чему? Объясни мне, чему я должна завидовать, дуреха?
— Заткнись, заткнись. Иди к черту отсюда. Это мой дом, я оформлю его на себя, а ты сюда даже не суйся больше.
— Глупая, глупая, Лиза! — горько рассмеялась я. — Дом оформлен на папу и, зная его, он никогда бы не отписал его на тебя. А значит, по наследству он переходит на нас двоих и то, вступить в права мы сможем не раньше полугода после смерти.
— Ты это придумала. — закричала сестра.
— Делать мне больше нечего. Так, иди спать, завтра в девять нужно забирать родителей, затем проводы у дома, после церковь и стол. И чтоб больше не устраивала истерики, иначе, клянусь, ты получишь еще раз, но уже при всей нашей деревне.
— Да чтоб ты и твоя деревня сгнили в сточной канаве.
— Аминь, сестренка. — прошептала я, хлопая дверь в свою комнату.
Не знаю, что, наконец, повлияло на сестру, но день похорон прошел без сучка и задоринки. Соседка, как и обещала собрала хорошую сумму и передала мне. Я из них отложила на девять дней, собрать небольшой стол дома для ближних и на сорок дней, накрыть стол тоже дома. Памятники решила ставить через год. А там поднакоплю с зарплаты.
После отпевания ко мне подошел профессор в моем бывшем медучилище и тот самый врач, что отнесся ко мне и моим проблемам с пониманием.
— Привет, Вася. Соболезную.
— Здравствуйте, спасибо.
— Как ты? Держишься?
— Пока да.
— Я к тебе не просто так подошел. Разговор есть.
— Да.
— Вась, папа твой… не знаю, может и не нужно тебе это знать, но, может, будет полегче, хоть немного.
— В чем дело?
— Андрей пришел ко мне после твоего отъезда в Краснодар, просил посоветовать онколога.
— Кого? — сердце ушло в пятки.
— У твоего папы нашли неоперабельную опухоль легкого. Ему оставалось не более полугода.
— Но… он… он не говорил. Не сказал же ничего…
— Последний раз я его видел, за пару дней до свадьбы твоей сестры. Мы говорили. Он сказал, что… что стал себя чувствовать значительно хуже. Были постоянные боли. Лекарства не справлялись. Говорил, что мечтает лишь о том, чтоб тебя еще раз увидеть, да младшую уже пристроить, хоть к кому-нибудь.
— Папа… папа говорил, что если я не хочу, я могу не приезжать на свадьбу. Как же я не заметила ухудшения его здоровья.
— Он был сильным человеком и ни за что бы не позволил тебе понять, что его что-то беспокоит. Я понимаю, терять обоих родителей тяжело, но твоего папы бы все равно скоро не стало.
Вечером этого же дня я ехала в Краснодар. Ушла в работу, почти не находясь дома.
Процент в «быстрых деньгах» был заоблачный, я не представляла, как я буду расплачиваться. На звонки Лизы не отвечала. Вернулась на девять дней, приготовила небольшой стол, напекла блинов, посидела с соседями и снова к работе. Потом сорок дней, к которым вернулись из медового месяца Лиза и Коля.
Что творилось в деревне не объяснить. Жители чуть ли не в спину сестре плевали. Мол, родителей потеряла, а она на развлекаловки ездит. Я с ней не общалась.
На поминках ко мне подошли родители Коли.
— Васенька, здравствуй, как дела?
— Хорошо, спасибо.
Желания общаться не было. Я вообще стала замечать за собой, что после той пощечины сестре, я стала груба, невежлива, мне на многое стало все равно. Будто какая-то частичка меня потерялась. Где то упала вместе с сестрой на пол и я про нее забыла, а потом, не заметив, вымела вместе с осколками разбившегося бокала. Не понимала, что со мной, но было легче. Все ушло будто на второй план. Я стремилась к одному. Отучиться и закрыть кредит. Все.