«Желтая смерть» (СИ)
— Ты сможешь вернуть себе восточную часть Фракии — она населена по преимуществу болгарами. Что касается Македонии, то сербы пойдут тебе на уступки ради создания себе общего королевства всех славянских земель, под властью Габсбургов находящихся. Так что идея «Великой Болгарии» будет воплощена в жизнь, вот только не стоит стремиться к такому «величию».
— А почему, хотелось бы узнать?
— Маленькая страна не может быть великой державой, а «великие амбиции» скорее погубят, чем помогут.
Император тяжело вздохнул и посмотрел на бескрайнюю гладь Черного моря. Со стороны площадки послышались звонкие девичьи голоса — дочери императора играли, и взгляд Бориса остановился на Ольге, что была его младше почти на два года. Принцесса ему нравилась с юности, но матримониальные планы нужно корректировать — не такая его страна и «великая», хотя мысленно он рассчитывал на благосклонность старшей дочери императора, с которой был неразлучен все эти дни.
— Но обретя не только покровительство могущественной державы, но искреннюю и родственную дружбу с ней, твоя страна на долгие десятилетия будет оставаться во благе, что приведет к ее расцвету. А что касается турок, то скажу тебе следующее, мой сын…
Император редко использовал такое обращение, на которое имел право как крестный отец. И только тогда, когда беседа становилась исключительно доверительной. Причем сам Борис чувствовал тепло от произнесенных слов — сам лишенный с детства отцовской ласки и доброты, он ее порой чувствовал от «Ники», что одинаково говорил со своими девочками, и с ним.
— Мы взяли весь Понт, высадив целую армию. Еще семь наших корпусов теснят турок на армянском нагорье, дабы пресечь избиение несчастных единоверцев. Но нужно окончить войну одним ударом — взять Константинополь, для чего у нас есть флот и армия. Но совершенно нет времени, ибо мы далеко от Царьграда. Зато близко болгары…
Император остановился, он вообще говорил медленно, постоянно подбирая слова. Борис только кивнул в ответ — он все прекрасно понял. После мобилизации, которая пройдет за две недели, в восточную Фракию могут пойти все шестнадцать дивизий, причем усиленного состава — в 12 батальонов, а не в 9, как у русских, при соответствующем числе орудий. Учитывая, что турки ведут отчаянную борьбу на Кавказе и на всем побережье Понта, а также держат значительное число дивизий на покоренных ими арабских землях, то болгарская армия достаточно быстро дойдет до Константинополя. На этот шаг толкали его советники и генералы.
— В войну ведь могут вступить и греки — их единоплеменники на той стороне Эгейского моря, на древних эллинских землях…
— Пусть вступают — обретут единое государство. Но Константинополь мой, как и Понт — там иные греки. И они будут под моим скипетром, как императора всероссийского и ромейского, ведь Константинополь «Второй Рим» — и так будет, поверь. Как и императора Трапезунда, каковым я уже являюсь по праву владения. А когда мой флот будет стоять в Мраморном море, а на Галлиполи береговые батареи, то вот это море, которое ты сейчас видишь, будет самым мирным. И нарушить оное состояние уже никто не сможет, ибо союзники сами отдали его мне, признав мое право!
Сказано было более чем достаточно, практически открыто и без экивоков. Борис прекрасно осознавал, что стоит за этими словами, и решился:
— Я признаю это право за вашим императорским величеством! Самодержцем Всероссийским, Константинопольским и Трапезундским, наследником великой империи ромеев.
— Ты поступил верно, Борис, и я был бы счастлив, если бы твой наследник, мой внук, принял Болгарию, состоящую в родственном союзе с Россией. А что касается идущей войны, то в ней мы победим. Да, Германия сильна, но она не может быть могущественной везде, чтобы защитить от нас своих союзников. Думаю, что наша объединившаяся здесь армия уже с юга пойдет на Будапешт и Вену — пятидесяти союзных дивизий для этого похода вполне хватит, тем более, его не ожидают.
Сказано было все предельно четко, и подчеркнуто при этом. И оговорено вознаграждение за участие в войне, и его лично, и страны. Такого ни Франция, ни Англия предложить не могли, только русский император. Он показал, что не просто защитит от немцев, сам настроен на скорую победу над ними. Остался единственный вопрос, и Борис его произнес:
— А как румынский король Фердинанд?
— Пусть сам решает. Мои генералы заверили, что нам потребуется тридцать дивизий, чтобы разгромить румынскую армию, если она дерзнет выступить против нас. И нужно будет тридцать дивизий, чтобы предотвратить ее разгром германцами и мадьярами, если Румыния выступит на нашей стороне. Такие войска у меня в резерве есть, даже вдвое больше…
Болгарский царь Борис, третий этого имени. 1915 год.
Глава 42
— Румыния, государь, и в той войне выжидала удобного момента. Перебирала предложения женихов, как старая, охреневшая от чувства собственной важности, гулящая девица. Старая и некрасивая, со скверной репутацией, и к тому же без приданного…
От такого сравнения император фыркнул, а Ренненкампф словно не заметив такой веселой реакции, продолжил говорить дальше:
— И выбрала самый худший вариант, вступив в войну в самый неудачный момент, когда луцкий прорыв уже выдохся. И была разгромлена молниеносно — ведь ее противники уже долго воевали, а она нет. И вообще, в тот раз именно выбор неправильной стратегии и привел к тому, что война сопровождалась страшными потерями с обеих сторон и при этом мизерности достигнутых результатов. Ведь «германский блок» потерпел поражение, воюя на чужой территории, чего прежде в истории вообще никогда не бывало.
— Да мне самому пока в это не верится, Павел Карлович, хотя сейчас мы воюем не у Риги и Минска.
— Не было «великого отступления», не расшатывали либералы в газетах устои империи громогласно, нет вспышки шпиономании, когда любой человек с немецкой фамилией попадает в «подозрительный элемент». Нет этого всего, и благодаря этому, к нынешней войне Россия впервые в своей истории подготовилась. Но если мы напряжемся и начнем милитаризацию экономики в полном объеме, то получим тот результат, который тогда и случился.
— Если бы не новые казенные заводы, то в газетах наперебой бы требовали «ответственного министерства» — Петр Аркадьевич мне уже не раз докладывал, что представители Думы сильно недовольны, что правительство не отдает заказы на производство снарядов частным фабрикам.
— Так они потребуют массу денег на реконструкцию, потом проведут калькуляцию расходов и выставят цену втрое больше от казенной. Для них нажиться на войне и чужой крови дело наиважнейшее, а оно надо «кормить» буржуазию деньгами, чтобы она охренела от ожирения, принялась уничтожать собственную страну, растаскивая ее на куски. Учтите, государь — поражение и Германии, и России в этой войне великолепно укладывается в долгосрочные планы Антанты.
— Такой подход наших «союзников» уже прекрасно виден, Павел Карлович. Париж требует — вы представляете такую наглость, чтобы мы не преследовали собственные цели, а воевали исключительно против немцев, дабы спасти Париж от разрушений. Но я сам хорошо помню, кто сжег Москву и не терзался по этому поводу сомнениями!
На лице обычно сдержанного в собственных чувствах Николая Александровича отобразилась целая гамма эмоций, от искреннего возмущения, до сильнейшего недовольства.
— Все правильно, государь — в Лондоне и Париже теперь прекрасно понимают, что нас теперь не «запрячь» в повозку их интересов, вот и беснуются. Но долбить русскими солдатами германские укрепления бессмысленно — кроме напрасных потерь без всякого положительного результата, это приведет к недоверию верноподданных империи к вашему величеству как к Верховному Главнокомандующему. «Ахиллесова пята» Германии — это ее союзники, выводя их одного за другим, мы добьемся победы, причем без обильно пролитой русской крови!