Ребёнок моего мужа (СИ)
Лана думала и никак не могла понять, как такое могло случиться. Она хорошо помнила свекровь на даче, сильную и бойкую, пышущую здоровьем. Они сидели на огороде каких-то два месяца назад, срезали с моркови ботву и говорили о смородине и приёмных детях. У Александры Фёдоровны всё было отлично, или Лане казалось, что у неё всё отлично. Возможно, уже тогда она начала худеть, бледнеть и хиреть, но у Ланы было так много своих проблем и волнений, что она не обращала внимание на других. Кашляла ли её свекровь при их последней встрече? Она не помнила. Она помнила только её слова.
Но что такого сказала Александра Фёдоровна? Умирающая женщина, сидящая на иммунотерапии. Женщина, которой оставалось жить несколько недель. Врач ей попался грамотный и честный. Выдавая длиннющий список анализов, он не стал её жалеть и сказал как есть: «Вряд ли Вы успеете пройти всё». Но врач ошибся: Александра Фёдоровна не только успела пройтивсё, но и дождалась всех результатов. Однако она ошиблась так же, как и её лечащий врач. Многое не так как кажется, теперь и Лана убедилась в этом на собственном опыте. Её свекровь ухватилась за Вику и за «Серёженьку», как за соломинку. Она хотела перед смертью понянчить внука, и ей это почти удалось. Поэтому шестидесятилетняя женщина всю жизнь, проработавшая врачом, попалась в западню молоденькой аферистки. Александра Фёдоровна простохотела ей верить. А сильнодействующие лекарства и лживый Викин голосок довели начатое до конца.
За все тринадцать лет, что они были знакомы, Лана ни разу не ругалась со свекровью. Александра Фёдоровна никогда не лезла в дела сына и невестки. До того проклятого дня никогда. А в тот день она искренне считала, что поступает правильно, что защищает ребёнка. Она не желала Лане плохого, она не плела против неё интриг. Доживая свои последние дни, она влезла туда, куда лезть не имела права, но сделала это из-за любви и отчаяния.
– Это она сказала, когда и во сколько прилетает твой самолёт, – признался Влад, прочитав заключение врача о причине смерти. – Твоя мать проболталась ей случайно, а она позвонила мне. Ведь могла сказать о болезни хотя бы тогда, но промолчала. Знала, что я брошусь тебя встречать, знала, что сделаю всё, чтобы ты осталась со мной, но даже словом не обмолвилась. Привыкла всё решать сама…
О мёртвых либо хорошо, либо ничего. Лана помнила об этом принципе, когда держала в руках записку. Она больше не злилась, не могла злиться. Даже на новые платье и пальто, которые Александра Фёдоровна надевала, когда навещала Вику. Второе она, скорее всего, купила ещё до болезни. А первое… Наверное, просто хотела, чтобы её запомнили красивой, а не изнурённой болезнью…
Влад переживал смерть матери тяжело. Лана замечала это по мелким деталям в его поведении. Он то гипнотизировал проклятый план действий, то смотрел на часы и никак не мог определить время. Порой он даже ложку держал неправильно и часто блуждал взглядом по стенам, будто ждал, что в одной из них образуется дверь, и оттуда выйдет его мать. Живая и здоровая.
Первые два дня Лана только и делала, что спрашивала себя, что бы было с ней, если бы скончалась её мать. И в голову приходил лишь один ответ. Рыдала. Рыдала бы не переставая. Терять родителей тяжело в любом возрасте. Поэтому она не понимала, как Влад держится? Как не теряет самообладание? За долгие годы брака Лана повидала мужа всяким: и пьяным, и злым, и растерянным, даже стоящим на коленях – любым, но только не плачущим. Не плакал он и сейчас. И Лане было жаль, что он держит эту боль в себе и не даёт выплеснуться.
На три дня он взял отгулы. Все на работе знали, что он хоронит мать, но продолжали названивать. Без него на фирме снова всё встало. А у него хватало сил им отвечать. На утро третьего дня Лана не выдержала и вырвала из его рук трубку. Звонил какой-то менеджер с писклявым голосом.
– У Вас совесть есть? – взорвалась она. – Есть? Вы не понимаете, что у Вашего незаменимого Владислава Сергеевича мать умерла? А Вы звоните и звоните, у Вас там хоть кто-то, кроме него, работает? Вы вообще ничего сами решить не можете. Оставьте его в покое хотя бы на день.
Ответить что-либо менеджер не сумел. От такого натиска он растерялся и повесил трубку. Лана положила телефон на стол, но Влад тут же набрал менеджеру сам и проинструктировал ровным и спокойным голосом.
Телефонный разговор, однако, закончился быстро, и остаток дня Влада больше никто не трогал.
***
– Хорошо, хоть она вас не намучила, – шепнула Юлька, погладив Облонскую по плечу. – Ушла тихо, без фейерверков, истерик и капризов.
– Да, хорошо… – протянула Лана. Юлька знала, о чём говорит. Когда-то она сильно настрадалась из-за своей свекрови. Та родила Максима поздно, почти в сорок. В семьдесят четыре её ударил инсульт. Женщину парализовало. Долгие пятнадцать месяцев Юлька и Макс ходили за ней, как за ребёнком. Кормили с ложки, переворачивали, мыли, возились с пелёнками и памперсами. Сначала ездили к ней домой, потом забрали к себе. Это было страшное время. За несколько недель до смерти у Нины Евгеньевны вконец испортился характер. Всю жизнь тихая и спокойная, точно удав, она начала громко ругаться матом и кричать, что родной сын хочет её отравить. Один раз каким-то образом вызвала полицию. Юлька с Максимом тогда тоже едва не развелись. – Да, хорошо, – вспомнив всё это, согласилась Лана и посмотрела в толпу.
Прощание с Александрой Фёдоровной проходило в специальном помещении неподалёку от морга на Бульваре Гагарина. Лана самолично написала некролог и опубликовала его на своей странице «Вконтакте». Со страницей Влада она проделала то же самое, поэтому народа в зале было видимо-невидимо.
Высказаться хотели многие – Лана к гробу не подходила. «У меня ещё будет время. На кладбище и в церкви», – убеждала себя она и внимательно наблюдала за мужем. Прощающиеся подлетали к нему, жали руку и говорили слова утешения. Влад, будто робот, жал их руки в ответ и благодарил. На большее его не хватало. Многих он вообще не узнавал, но всё равно кивал и приглашал на поминки. Через сорок минут в зале стало настолько душно, что Лана решила выйти на улицу. Юлька уже убежала на «репу». Надежда Константиновна, Николай Львович и Валя должны были подъехать в церковь, и Лана думала, где встать, чтобы не видеть сестру.
На улице с утра подморозило. Снега не было, но лужи и грязь застыли. До начала календарной зимы оставались считанные дни. Особенно мерзлявые переоделись в пуховики и обмотались шарфами. Вслед за Ланой вышли ещё три женщины. Первые две, чтобы покурить, а последней, видимо, тоже не хватило воздуха. Едва оказавшись на улице, она стянула шапку и принялась обмахиваться ладонями. Русые волосы рассыпались по плечам, худые щёки на морозе быстро раскраснелись. Лана узнала её не сразу, но узнала. Влад был прав:она изменилась. В лучшую сторону. Годы пошли ей на пользу. Черты лица сделались мягче, кожа – чище, ресницы – гуще. Да, она определенно похорошела, стала женственнее и интереснее. Вроде без единого грамма косметики и в простом чёрном пуховике, а что-то в ней есть. В мимике, во взгляде и даже в том, как держит спину и голову.
– Здравствуй, Арина. – Накинув на волосы капюшон, Лана подошла к ней первой.
– Здравствуй, Лана. Давно не виделись.
Несколько минут они молчали и разглядывали друг друга, будто бойцы на ринге. Лана была одета в норковую шубу, шерстяной свитер и болоньевые брюки, но всё равно чувствовала дрожь. Её колотило так, будто на улице было минус тридцать.
– Не думала, что ты знала Александру Фёдоровну, – произнесла она и услышала в своём голосе упрёк.
Арина чуть повела плечом.
– Мы жили в Чусовом* по соседству. Она работала в районной поликлинике и лечила меня с Игорем от пневмонии. Хорошая женщина. Жаль её. Шестьдесят лет – это не возраст.
– Игорь – это, кажется, твой старший брат?
Арина кивнула. Лана помнила Игоря. В годы юности на сестру он был похож мало. Высокий, красивый, статный.
– Сейчас Игорь в Москве. Приехать не смог, но передавал Владу соболезнования. Я ему сказала, однако, думаю, он не понял. Он сейчас в таком состоянии. Ты ему потом ещё раз скажи. Просто они с Игорем лет пятнадцать дружили.