Ночь падающих звезд. Три женщины
— Вы говорили, что дважды влюблялись в своей жизни. И что же вторая любовь? О Господи, до чего же я назойлива!
От нее не укрылось недовольство, промелькнувшее на его лице, и она решила сменить тему. Ей не хотелось вмешиваться в его жизнь. У нее своих проблем хватало.
Однако он продолжил разговор о любви, и нельзя сказать, чтобы воспоминания его огорчали.
— Вторым был Бэла. Эмигрант из Венгрии. Мы познакомились в Вене. Он был журналистом и брал у меня интервью во время одного из благотворительных мероприятий, посвященных… Бог его теперь знает, чему. Бэла стал моим спутником до конца своей жизни. Он скончался восемь лет назад. Здесь он писал свои книги, политические книги о своей родине и режиме.
Генри встал и подошел к книжным полкам полированного дерева, занимавшим стену от пола до потолка. Каждая полка была выполнена в виде арки в стиле Тюдор, как будто это был вход в собор. Положив руку на книги, он закрыл глаза, как бы почувствовав присутствие Бэлы. Но книги не доставал.
— Спасибо, Генри, — тихо произнесла Дуня, когда он вновь сел. — Спасибо за краткий экскурс в свои сердечные дела. Достоевский посвятил бы этому восемьсот двадцать страниц.
— Он же был писателем.
Они молчали, каждый погруженный в свои мысли. Жаль, что в камине не горел огонь, думала Дуня, как было бы красиво.
— А ваша история? — через некоторое время спросил Генри. — Что мистер Фокс? — Он имел обыкновение именно так называть профессора Фукса. Все противилось в нем называть того просто «Тео». — Почему он не здесь, ведь он приехал за вами? Он выглядел сбитым с толку, когда я с ним разговаривал. Абсолютно разочарованным. Вы его заставили долго ждать? — Она не отвечала. — Я чувствую себя виновным в отложенной — или даже расстроенной? — свадьбе. Мне очень жаль, я не хотел этого. Боюсь, что здесь я наломал дров.
Он начал упрекать себя, взял со столика бутылку скотча, что приготовил Джордж, и разлил в бокалы. Они выпили виски без льда.
— Вероятно, мистер Фокс очень любит вас, если не счел за труд приехать за вами. Счастье, что леди Штанци взяла его с собой. Она привела его ко мне, но вас здесь не было.
— Никола Штанци? — наклонившись вперед, Дуня удивленно смотрела на него. — Вы знакомы с ней?
— Не очень близко, — ответил Генри, в свою очередь удивленный ее горячностью. — Она регулярно привозит сюда туристические группы.
Красивая, интеллигентная леди. Я даже нахожу, что вы чем-то похожи.
— Может быть. — Дуня рассеянно поигрывала бокалом. Скотч немного согрел ее, но она все еще чувствовала внутренний холод.
— Так в чем дело? — настаивал Генри, в свою очередь рассчитывавший на ее откровенность. — Что с вашей историей?
Она попыталась придать событиям забавный оттенок, ибо любовные и жизненные истории, если рассказывать их серьезно, не шутливо, становятся такими же серьезными, как сообщения об уровне воды.
— Тео, то есть мистер Фукс, приехал сюда не сам по себе. Я попросила подругу завлечь его обманным путем. И это сработало, но…
— Но? — Генри не ухватывал сути, а, может, эта история вообще ее не имела.
— Но, образно выражаясь, в пути случилось непредвиденное, и он отдал сердце моей подруге.
— Фу! — возмутился Генри. — Что за банальная история!
— Мировая литература сплошь насыщена банальными историями, — задумчиво констатировала Дуня. — Возьмите «Дона Карлоса» [43]. Отец женится на женщине, которая любит его сына и становится тому мачехой. Сюжет как в мыльных операх, не правда ли? Или «Страдания молодого Вертера» [44]. Молодой человек безумно влюблен в замужнюю женщину и из-за несчастной любви стреляет себе в висок. А «Отелло» [45]? Патологически ревнивый муж убивает супругу, а потом себя. Ну, и если вы не признаете истории с трагическим финалом: юная дворянка едет за своим женихом, который отказался от нее из ложного чувства чести. Она устраивает заговор, не с подругой, как сделала я, а со своей умной камеристкой Франциской. И таким образом вновь завоевывает его. И все это описал Лессинг [46] в своей комедии «Минна фон Барнхельм». Так что, если мы свои собственные истории начнем пересказывать, — вздохнув, заключила Дуня, — то не будет в них ни блеска, ни трагизма. Одна банальность.
Генри печально согласился с ней.
— И все-таки немного остроты вашей истории не повредило бы.
— В ней и есть острота.
— А именно?
— Подруга, с которой я учинила заговор и которая привезла с собой мистера Фукса, чтобы возложить его к моим стопам, и есть руководительница туристической группы.
— Леди Штанци?
Генри поперхнулся виски, кинул взгляд на Дуню и приоткрыл рот, что сразу лишило его лицо привычного налета аристократизма.
— Да, Никола — моя подруга, — Дуню рассмешила реакция Генри. — Большего сюрприза вам я, кажется, не могла преподнести.
— И все-таки он остается верен своему типу, — пробормотал Генри. — А дальше? Хотите благородно уступить его своей подруге или будете бороться за него?
При этом выражение лица его было таково, словно он собрался вводить в боевые действия свою личную армию.
— Пусть решает моя подруга, — ответила Дуня, — Я доверяю ей…
Генри вопреки своим правилам налил себе еще виски — третью порцию! — подлил немного Дуне и заявил:
— Либо вы невероятно великодушны, либо…
— Что именно?
— Либо он вам безразличен.
Дуня, возражая, попыталась объяснить: конечно, он ей не безразличен, ведь это «ее Тео», не правда ли, еще с ранней юности… О другом мужчине вообще не может быть и речи, она уже в этом убедилась, не стоит о них даже говорить, только время терять, с ними неинтересно и скучно. Но Тео — он был первой любовью с муками и почти физической болью, страданиями от тоски, ревности и вожделения. Вот как это было.
Генри внимательно слушал. Взгляд его блуждал по стене, где висел портрет Вильяма, его первой большой любви, со скептическим выражением лица. И потом он сказал:
— Дуня, вы любите юность, вашу юность, любите воспоминания, но не мистера Фокса.
— Вы глубоко заблуждаетесь, — сердито возразила Дуня, с шумом поставив бокал на стол. С нее достаточно и скотча, и дружеских замечаний пожилого господина, сравнивавшего свои чувства с её. — Я не могу представить себе жизни без профессора Теобальда Фукса. Поэтому я и хочу выйти за него замуж. Но если он передумал, я буду великодушна.
— В любви великодушие самое глупое, что может быть, — презрительно заключил герцог.
В этот момент зазвонил телефон на столике рядом с ним. Генри вздрогнул, снял трубку и передал Дуне:
— Наверняка это вас!
Это была Никола. Она звонила из Лидса, где группа остановилась на ночь перед возвращением на родину.
Генри удобно откинулся на спинку кресла, скрестил руки и слушал. Он устал от поездки верхом и долгих разговоров. Любовные истории всегда утомляют, независимо от того, сам ты их пережил или выслушал от кого-нибудь. Кроме того, разговор с Дуней всколыхнул его воспоминания, разворошил его прошлое. Прошлое восстало как затонувший город Бридждун из небытия, ожило, он мог ощущать и осязать его. Но фонари погасли, и он почувствовал себя разбитым.
Генри напряженно вслушивался: Дуня долго разговаривала с леди Штанци. К сожалению, он не все мог понять.
В конце разговора Дуня сказала:
— Никола, поступай так, как тебе хочется, действительно хочется. А что я больше всего ненавижу, так это отречение из благородных побуждений, да к тому же из-за меня. Это меня только обяжет, и мне придется постоянно повторять себе: ты должна быть снисходительна к ним обоим, о небо, да разве они не из-за тебя расстались? Великодушие вас объединяет, делает вас ближе, окружает ореолом святости. И такое дружное отречение порождает комплексы, а жертвой становится тот, ради кого жертвуют. Прости, дорогая, но эта роль не для меня. Говорю без горечи. Ты всегда поступаешь правильно, что бы ни делала.