Король Теней (ЛП)
Шерифу понадобилось некоторое время, чтобы ответить, потому что он, казалось, был куда больше заинтересован в том, чтобы ковырять ботинком пол.
— Ну… — протянул он наконец. — Может быть, в том, что она говорит, есть смысл. Я имею в виду, может, за всю ту хорошую работу, что они проделали, они заслуживают некоторого… послабления, и стоит дать ей то, что она просит?
— Моя жена Люси сейчас сидит с нашим ослепшим сыном, который корчится от боли, и ей плевать на «хорошую работу» этих двоих! Пошли они на хер со своими запросами!
— Следите за языком! — сказал Оксли, вложив в это все свои силы. — Вы находитесь в святом доме!
— Если ты позволишь этому мальчишке остаться здесь, он уйдет. Запомни это!
— Куда ему идти? — спросила Эстер. — Ему же всего четырнадцать лет.
— Когда мне было четырнадцать, я уже два года работал в угольной шахте! — зарычал Килер. Его гневное опухшее лицо повернулось к Еноху. — А что скажете вы?
Язык Черного Ворона высунулся, чтобы облизать губы. Он хотел заговорить, но не произнес ни слова и продолжил стоять — безмолвно, как каменные плиты, усеивающие кладбище шахтеров, от которых отвернулась удача.
— Вот, что я скажу, — объявил Оксли. — Как шериф, я здесь принимаю решения. Эстер, вы с Енохом подготовите мальчика к рассвету?
— Подготовим.
— Для меня этого достаточно. Наше время здесь истекло, мэр.
— Вы пожалеете, Оксли! Вы совершаете большую ошибку и, клянусь Богом, вы за это заплатите!
— Я даю им ночь, — сказал шериф, его тон был бескомпромиссным. — Мне жаль Дэви, и судья Гатри назначит приговор, когда приедет сюда в следующем месяце. Но на сегодня наше время здесь истекло. Идемте. Я не хочу, чтобы вы возвращались сюда без меня сегодня вечером, вы поняли? Я серьезно, Джеррод. Давайте оставим их в покое.
Килер мог бы продолжить свирепствовать, но вместо того, подобно Черному Ворону, превратился в соляной столп. Каким бы могущественным ни был мэр, последнее слово и окончательная власть принадлежали шерифу.
Оксли подошел к двери, открыл ее навстречу ветреному вечеру и придержал ее для Килера, который повернулся к Эстер и сказал:
— С первыми лучами солнца я вернусь. Попомни мои слова, женщина.
Дверь закрылась.
В камине тихо потрескивали дрова. Несколько минут в комнате царила тишина, затем раздался хриплый надтреснутый голос:
— Встань.
— Енох! Оставь его в покое! Разве он не...
— Ты, заткни свой рот! Господи Боже, посмотри, в какую беду мы попали! Встань, я сказал!
Адам неспешно поднялся на ноги. Его первым побуждением было опустить подбородок в знак покорности, потому что его отца настиг «момент безумия», и запах его был страшен, почти как вонь горящего масла, пролитого из разбитой лампы, но вместо того он поднял голову и посмотрел в разъяренные, покрасневшие глаза.
— Ты, — процедил Черный Ворон сквозь зубы, — опозорил нас. Хуже! Ты принес сомнения в этот дом. В мой дом. В мою церковь. Ты хоть представляешь себе, что будут говорить люди о нас — обо мне — с этого дня и до следующей субботы? Неужели ты думаешь, что хоть кто-то продолжит слушать меня, когда узнает, что в сыне Еноха Блэка столько жестокости?! Не смей открывать свой поганый рот! — Он поднял руку и остановил ее у самого лица своей жены, которая и вправду открыла рот, чтобы возразить. Рука задрожала, сжалась в кулак и уперлась обратно в бок. —Ты слышал, что сказал Килер? Дьявол в душе. Ты слышал это, мальчик? На рассвете не он один будет говорить такое. Ты заставил их засомневаться в том, что я смогу вести к Богу свою паству, потому что я не могу привести к нему даже свою семью! Ты хоть представляешь себе, что ты наделал?! Вред, который ты причинил каждому мужчине, женщине и ребенку в этом городе?
— На меня напали, — сказал Адам. — Я должен был защищаться…
— ТЫ НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ НИЧЕГО ДЕЛАТЬ! — взревел Енох, и от ярости у него изо рта полетела слюна, а водянистые глаза вылезли из орбит. — ТЕБЕ НУЖНО БЫЛО ТОЛЬКО УЙТИ!
— Я не мог, — последовал спокойный ответ.
— Ты мог! Господи Боже, лучше бы они действительно бросили тебя в это проклятое озеро! О, Господи… о, Господи, что ты натворил… ты даже не понимаешь… — Енох приложил руку к своему влажному лбу и пошатнулся.
Эстер подалась вперед и сказала:
— Енох... пожалуйста, позволь ему... — Но она резко замолчала, когда рука, только что утиравшая лоб Черного Ворона, внезапно сжала ее горло. Со сдавленным вздохом она отстранилась, запнулась и чуть не упала на пол. Отступив назад, она оказалась в том участке комнаты, что был плотнее всего укрыт тенями.
Енох обратился к своей жене, глядя на сына пустыми и мертвыми глазами:
— Принеси ремень.
Она заколебалась, прижав обе руки к горлу, а затем отступила еще на несколько неуверенных шагов в угол и прижалась спиной к камням.
Черный Ворон прошел мимо нее к настенному крюку, на котором висел трехфутовый кусок кожи. Он снял его и приказал своему сыну:
— Сними рубашку и повернись.
Адам понял, что в его короткой жизни настал тот момент, когда пора отличать истинное от ложного. Странно, что он чувствовал себя настолько спокойным, настолько… контролирующим эту ситуацию, что его сердце почти не билось. Ему предстояло выбирать, что будет дальше. Только ему и никому больше. Он посмотрел на свою мать, съежившуюся в углу, затем на отца. Он увидел в глазах Еноха гнев и отвращение, но ни капли любви. Нет. Черный Ворон мог бы произнести множество слов во время своих шестичасовых субботних тирад, которые должны были вызвать страх перед Богом-разрушителем в его пастве, но этот маленький испуганный человек ни одного слова не сказал мэру и шерифу в защиту своего сына.
Нет, Адам больше не будет подчиняться приказам этого труса.
Когда он произнес это слово, его вытянутое лицо было спокойным, а голос тихим:
— Нет.
— Что ты сказал?
— Я повторю это, если нужно. Я сказал…
— Как ты смеешь!
— Что? — хмыкнул Адам. — Бросать тебе вызов? О, да. Я смею.
Услышав эти слова, Енох Блэк громко ахнул. Он отшатнулся на шаг, как будто его ударили по лицу острым камнем, но он выпрямился, стиснул зубы, обернул ремень вокруг своей руки и закрепил его.
— Так тому и быть, — сказал он.
Первый удар пришелся по левому плечу Адама. Второй по правому. Третий снова по левому плечу, а четвертый ужалил правую руку.
Адам вздрогнул от боли, но усилием воли удержал на лице полуулыбку-полугримасу. Будь он проклят, если прольет хоть одну слезинку. Он сказал:
— Это лучшее, что ты можешь сделать, отец? Я думаю, что Бог разочарован в тебе.
После этого замечания удар пришелся Адаму в грудь, как и следующий. Когда мальчик выпятил грудь в еще большем неповиновении, Черный Ворон зарычал от усилившейся ярости, и его бледные щеки запылали. Он отвел руку назад и ударил сына по лицу.
— Енох! — в ужасе закричала Эстер — Остановись, я тебя умоляю!
Но просьб и причитаний было недостаточно, чтобы остановить праведный гнев Черного Ворона. Мальчишка должен был понести наказание за такое зло… за дьявола в душе, который так запятнал семью Блэков. Теперь Еноху никогда не добиться продвижения в церкви — он так и будет влачить жалкое существование, проповедуя шахтерам и пропойцам… если, конечно, те станут его слушать.
Викарий снова замахнулся. Удар по левой щеке заставил Адама отшатнуться назад, но он ухватился за край стола и не упал. Кожа снова издала свой низкий свист обещанной боли и вновь угодила Адаму в левую щеку. Когда Енох замахнулся для следующего удара, Эстер внезапно выскочила из угла и схватила его за запястье. Несколько секунд они ожесточенно боролись, а Адам наблюдал за ними, чувствуя вкус крови во рту. Затем его отец оттолкнул Эстер и повернулся к сыну, чтобы продолжить наказание, однако обнаружил, что пустой взгляд последнего совершенно лишен раскаяния или страха перед плетью. Рука Еноха задрожала. Он поднял ее для удара, но мальчик склонил свою уродливую вытянутую голову набок и холодно улыбнулся. Его зубы были окрашены кровью.