Гений (СИ)

— Я так и поняла, что тебя переклинило. Давай забудем об этом.
Барт улыбнулся и промолчал, потому что забывать не планировал, а врать не хотел — ответа всё равно не требовалось. Эльви осмотрела его с ног до головы и спросила:
— А откуда у тебя сестра? Ты никогда о ней не говорил.
«Из другого мира. Но это секретная информация, чёрт… Была бы такая тема для разговора.»
— Она мне не родная, — вильнул он, — но у нас хорошие отношения. Это она пекла, — он кивнул на тортик и хитро усмехнулся: — Не для меня, правда, но если я прошу, она не отказывает. За то и обожаю. И готовит вкусно. Можешь, например, чаем меня угостить, и заодно попробовать. Хоть сейчас.
Эльви молчала и выглядела так, как будто хочет, чтобы он ушёл, а лучше вообще не приходил, это задевало, но Барт продолжал делать вид, что ничего не понимает и не замечает, так было проще. Наконец, она развернулась, взяла со стола свечу и пошла в сторону двери, буркнув через плечо:
— Пойдём.
Барт пошёл. На ходу осмотрел комнату — типичный третий этаж, почти чердак, он уже бывал в таких квартирах, они все были одинаковые. Доски на полу, доски на потолке, на стенах краска, которая остаётся на пальцах, если провести по ней рукой. Из мебели только стол со стулом, книжная полка и покосившийся шкаф, всё очень старое, и всё это он уже видел — эта мебель была ровесницей этих домов, её тогда выпускали очень много, совершенно одинаковой, дерево брали самое дешёвое, обрабатывали его плохо, квалификация мастеров тоже была на троечку, поэтому изделия уже с фабрики выходили кривенькие, а время перекашивало их ещё сильнее. Проходя мимо стола, Барт провёл пальцем по спинке стула, воскрешая из глубин памяти ощущение и звук, с которым кожа скользит по некрашеному дереву — у его сестры был точно такой же стул, она на его спинке нитки растягивала, там были удобные торчащие штуки…
Эльви остановилась у выхода и обернулась, с удивлением глаза на Барта, он убрал руку, сказал немного виноватым шёпотом:
— У меня был такой стул, один в один такой же.
— Они здесь у всех, — мрачно ответила Эльви, Барт посмотрел на неё, невольно заметил ещё один предмет мебели, который попал в круг света от свечи — кровать, в углу у входа, застеленная лоскутным одеялом, его тоже жутко захотелось потрогать, оно выглядело так интересно… И тут он понял, где находится.
«Мужчина, женщина, спальня.»
От этой мысли он так покраснел, что ощутил это всей головой, как будто кровь не просто к щекам прилила, а долбанула по мозгам, глазам и всему лицу, очень горячо, ужасно стыдно.
Эльви молча открыла дверь и вышла из комнаты, продолжая держать дверь для него, Барт вышел следом, быстро осмотрел коридор, закрытую дверь в ещё одну спальню, приоткрытую дверь в уборную и проём без двери, ведущий в кухню — типовая планировка, как у всех. Перед дверью стояли бидоны с водой, они здесь у всех стояли перед дверью, чтобы не носить далеко. Рядом два ведра, маленькие, как будто в доме не было никого достаточно сильного, чтобы принести большое.
«У неё нет отца? Или он болен? Или далеко?»
Ему хотелось узнать, но не хотелось спрашивать, и он молча шёл за ней, глядя на её спину.
«Мужчина-женщина-спальня… Нет, это не так. Нет. Какая она женщина, я в ней вообще женщину не вижу. Я даже не могу сказать, есть ли у неё фигура, и какое у неё лицо, только и ясно, что недовольное. И цвет волос непонятный. Нет. Точно нет. Я просто пришёл за конспектом. То есть, я пришёл извиниться. В смысле… Зачем я пришёл?»
Он понял, что не помнит. Весь вечер был какой-то дикий, странный и неправильный, он увидел её в библиотеке, потом пошёл за ней, и она привела его в его старый дом, а потом он везде опоздал, и потом Вера с этим тортом, и теперь вот.
«Чай, наверное, будет. Страшно, капец.»
  
3.27.7Б Попытка стырить тефтели не у того человека
 
Кухня оказалась такая крохотная, что в ней было сложно развернуться вдвоём, Эльви молча кивнула Барту на табуретку, он сел, поставил на стол торт. Она поставила на стол свечу, достала два блюдца, ложки, чашки, нож, переложила торт на большое плоское блюдо, разрезала на крохотные кусочки, взяла с плиты чайник и тут же поставила обратно, тихо сказала, таким голосом, как будто сообщала о том, что кто-то смертельно болен:
 
— Воды нет.
— Я сейчас принесу! — вскочил Барт, табуретка стала медленно падать, он поймал её и поставил ровно, схватил со стола Верину тарелку и с улыбкой показал Эльви: — Заодно отнесу. Скоро буду, две минуты.
Она кивнула, не поднимая глаз, он телепортировался на крышу общежития и вдохнул максимально глубоко раз десять, медленно выдыхая и пытаясь что-то сделать с этим пожаром в голове, который уже растёкся на всё тело. Он вёл себя отвратительно, он знал об этом, глупо, непоследовательно, безответственно и по-детски, он знал, он ничего не мог сделать с этим, и не мог понять, почему это вообще происходит.
Телепортировался к Вере, и мгновенно понял, что он тут лишний — его просили не телепортироваться к Вере никогда, если нет приказа, а телепортироваться в библиотеку, и стучать, как нормальный воспитанный человек, потому что Вера тоже человек, и может находиться, например, в ванной, и вряд ли будет рада, если он там возникнет, его сто раз просили. Он не понимал, почему об этом забыл. Реальность поставила его перед фактом — «мужчина, женщина, кухня» и Барт, пятое колесо, третья нога, здравствуйте.
Он улыбнулся как жизнерадостный придурок и сказал:
— А я тарелку принёс!
Шен посмотрел на него как на идиота, Вера улыбнулась и опустила глаза, она вообще никогда не злилась. Он посмотрел на тарелку на столе и радостно схватил с неё что-то маленькое и круглое, похожее на котлету:
— О! А можно и мне?
— Нельзя! — сказал Шен, но Барт уже сунул котлету в рот, и в этот момент как раз вспомнил всё то интересное, что рассказывали про вещи Шена и еду Шена.
«Это не просто тарелка, это его тарелка. Чёрт…»
Еда замерла где-то в горле, намертво вцепившись и не торопясь ни туда, ни обратно, он закашлялся, пытаясь найти хоть что-нибудь, чем можно это заесть или запить, но здесь вся еда была едой Шена, который Барту был совершенно не рад и помогать не собирался. На столах ничего подходящего не было, он уже начал думать о том, что более идиотскую смерть, чем подавиться котлетой, трудно представить, когда кусок удалось наконец-то проглотить. Вера за спиной тихо сказала Шену, тем странным голосом, которым она разговаривала только с Шеном, невинно-детским и одновременно эротично-хитрым, он всегда в такие моменты чувствовал себя лишним:
— Пожалели ребёнку тефтельку?
Шен не ответил.
«Какой я тебе, к чёрту, ребёнок, мне восемнадцать лет, у моей матери в восемнадцать было двое детей.»
Он прочистил горло и обернулся, тихо сказал:
— Я сам виноват.
Вера недовольно поджала губы, но промолчала, его это всегда напрягало, как будто она знала больше, чем говорила, и просто приберегала это знание до поры, ему каждый раз хотелось сказать: «Говори уже!», чтобы избавиться от этой натянутой атмосферы. В данный момент это было бы ужасно неуместно и глупо, и он промолчал. Нашёл себе чашку, налил воды, выпил, легче особенно не стало, но он выпил ещё. Посмотрел на Шена и неуверенно усмехнулся, спрашивая, как о чём-то несущественном:
— Я думал, они все шутят.
— Не шутят, — тихо ответил Шен, даже не глядя на него, — в холодильнике есть ещё.
По его тону было понятно, что где угодно в этом городе есть ещё, и лучше бы он поел там. Барт понятливо ответил:
— Да я не голодный, в общем-то.
Шен едва заметно кивнул, как будто это был правильный ответ, и следующим очень правильным решением будет исчезнуть. Барт попытался вспомнить, зачем он вообще пришёл.
«Вода. Я должен был принести воду, для чая. Каким образом я оказался здесь? Где я вообще сейчас возьму воду, не к реке же идти… Чёрт.»