Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья (СИ)

Кладбище, расположенное практически в центре Москвы, открывалось в девять, а поскольку на моих «Командирских» было уже четверть десятого, то я спокойно миновал раскрытые ворота и замер, размышляя, куда идти. Хотелось посмотреть на могилы известных людей, которые уже успели покинуть этот мир. Того же Есенина, например, я точно знал, что его могила находится на этом кладбище. Только где? Некрополь огромен.
— Молодой человек!
Я обернулся на прокуренный, хрипловатый голос. Справа от меня стоял небритый, весьма скромно одетый мужичонка неопределённого возраста, довольно-таки помятого вида. Шея была обмотана длинным шарфом, а голова с большой залысиной и седоватыми, длинными волосами, обходилась без головного убора. В первый момент он показался мне таким похожим на пензенского, а потом и московского актера Александра Куприянова, что я невольно вздрогнул. Правда, приглядевшись повнимательнее, понял, что есть некое сходство, но не более того.
— Молодой человек, — повторил незнакомец, — я вижу, вы здесь впервые, верно?
— Впервые, — согласился я, ожидая, что последует дальше.
— У вас тут родственники лежат или вы из праздного любопытства? Есть и такие, благо что некоторые захоронения по-своему интересны.
— Родственников у меня здесь нет, я вообще из другого города. Просто выдавал пара свободных часов, решил прогуляться по самому знаменитому кладбищу Москвы, поотмереть на могилы известных людей. Например, на могилу Сергея Есенина. Знать бы ещё, где она находится…
— О, так я вас провожу! — тут же оживился мужичок. — Тут идти десять минут, и то не спеша… Меня, кстати, Порфирием звать. Порфирий Львович, но можно без отчества. Я тут при кладбище уже лет двадцать обитаю, как развёлся и из дома ушёл. Помогаю, кому надо, могилку найти. Нюх у меня такой, сам не знаю, откуда что берётся, но даже если человек не знает, где могила его родственника или знакомого, ну или вообще незнакомого человека, которую он хотел бы посетить — я всё равно её нахожу.
— И почём? — с лёгкой улыбкой спросил я.
— А я денег не беру, — пожал тот плечами. — Нет, ну если папироской угостят или тем более чекушкой — не отказываюсь. Чай не на последние угощают.
— Курить — не курю, чекушки с собой тоже нет, могу деньгами дать.
Я уже сунул было руку во внутренний карман пальто, где лежало портмоне с парой сотен рублей разного номинала, но Порфирий вдруг замахал руками:
— Нет, нет, что вы… Я деньгами не беру! Упаси боже!
— А что так? — удивился я.
— Деньги — творение нечистого, дабы вводить человека во искушение.
— Но без денег вы же не сможете себе ни еду, ни одежду купить…
— Добрых людей хватает, — туманно ответил Порфирий.
— Угу… А пить и курить — вроде бы тоже грех, — попытался я подловить собеседника.
— Грех, — тяжко вздохнул тот. — Так ведь не бывает безгрешных, разве что святые. Есть тут такой, Валентин Амфитеатров, могу могилку показать. Он и после смерти людям помогает, чудеса всякие случаются. Церковь его, правда, не канонизировала, потому как могила батюшки была осквернена — на ней был возведён мемориал воинам Великой Отечественной. Другого места не смогли найти, что ли, вот именно там надо было его поставить. Недаром перед смертью он попросил похоронить его поглубже, как предвидел… А вон могила Сергея Столярова. Ну, того самого, что в фильме «Цирк» вместе с Любой Орловой снимался. А рядом — вон памятник большой — могила знаменитой конькобежки Инги Артамоновой, которую муж убил.
— Любопытно, — пробормотал я, окидывая взглядом надгробия.
— Ладно, идёмте к Есенину.
Шли минут двадцать, прежде чем добрели до могилы поэта. По снимаемом в интернете я помнил, что это была белая скульптура по пояс, со сложенными на груди руками. Но видно, появится в будущем, пока же тут находился черный прямоугольный памятник с круглым бронзовым барельефом. Рассыпавшийся букет алых роз на белом снегу у подножия памятника казался пятнами крови.
— Есть тут одна престарелая поклонница, почти каждый день свежие розы приносит, — услышал я тихий голос Порфирия. — Приходит, кладёт розы, и читает стихи.
  
И сам же продекламировал:
Устал я жить в родном краю
В тоске по гречневым просторам,
Покину хижину мою,
Уйду бродягою и вором…
Постоял в задумчивости, вздохнул, кивнул куда-то в сторону:
— А вон там лежит Галина Бениславская. Слышали про такую?
— Что-то такое в памяти всплывает…
— Была любовницей Есенина, застрелилась на его могиле 3 декабря 1926 года. Один повесился, вторая застрелилась…
— Вообще-то поговаривают, что Есенину помогли, скажем так, повеситься.
— Я тоже слышал эту версию. Но всё же склоняюсь к официальной. Кому мог помешать простой поэт? Он же никакой антисоветской деятельности не вёл. Ну да, любил в ресторанах посиживать, с женщинами гулял, но за такое, поверьте, не убивают.
Говорит-то как… Словно слегка опустившийся интеллигент. Может и впрямь в прошлом какой-нибудь инженер или литератор.
— Могу показать могилу ещё одной музы Есенина — Зинаиды Райх. Она там с их общими детьми покоится.
Я посмотрел на часы.
— Как-нибудь в следующий раз. Погощу пока пока у самого Сергея Александровича.
— Ну что ж, не буду вам мешать…
— Постойте, мне же вас нужно как-то отблагодарить.
Порфирий посмотрел на меня, и его лицо расплылось в улыбке:
— Мне уже оттого радостно, что я вижу в вас хорошего, доброго человека, радеющего за других.
В этот момент, хлопая мощными крыльями, на голову Есенина уселась огромная чёрная ворона. Покосилась на меня одним глазом-бусинкой и так громко каркнула, что моя кожа в районе спины покрылась мурашками.
— Какая большая, — сказал я, поворачиваясь к Порфирию.
Вот только его здесь уже не было. Я растерянно закрутил головой. Не мог человек вот так моментально взять и исчезнуть, буквально раствориться в воздухе, стоило отвернуться на несколько секунд.
Ворона снова каркнула, после чего спрыгнула с есенинской головы, расправила крылья и полетела куда-то по своим делам, низко планируя между памятниками. Вот же, чертовщина какая-то…
Я постоял ещё немного, но в голове был какой-то сумбур. Ещё эта загадочная фраза Прокофия про то, какой я добрый, радеющий за других… У меня это на лбу, что ли, написано? Или Порфирий не тот, за кого себя выдаёт… А за кого он себя, собственно, выдаёт? Может, он просто живёт, как ему живётся, не задумываясь о дне завтрашнем, и его это вполне устраивает. Каким-нибудь дворником подрабатывает, чтобы за тунеядство не привлекли, ну и на папироску с чекушкой халтурит, выступая в роли местного Харона. Только не перевозя души умерших через мифический Стикс, а помогая отыскивать захоронения.
У ворот кладбища я Порфирия не увидел. Почему-то был уверен, что так и будет. Он уже виделся мне каким-то мистическо-сказочным персонажем, с какой-то целью помаячившим на моём жизненном пути.
Без трёх минут полдень я переступил порог ресторана «Арагви». Джапаридзе и его бодигард сидели за тем же столиком, и еды перед ними было не в пример меньше, чем накануне вечером. Как и посетителей, были заняты только ещё два столика. Вчерашние «собутыльники» встретили меня хмурыми взглядами, я же сохранял на лице полную невозмутимость.
— Добрый день, товарищи! — не без доли издёвки в голосе произнёс я, усаживаясь на свободный стул. — Сегодня обойдусь без возлияний, времени, да и желания особо нет. Как ваша рука, Георгий Зурабович?
— Издэваешься? — тихо прорычал Джапаридзе.
— Ничуть! Мой долг как врача — интересоваться состоянием больного. А вы в данной ситуации с вашей рукой как раз больной и есть. Ну так что, будем лечиться?
Джапаридзе, раздувая ноздри, левой рукой достал из левого же кармана пиджака перетянутую резинкой пачку денег и швырнул на стол. Я не спеша взял и сунул её в портфель.
— Надеюсь на вашу честность, пересчитывать не буду. А вот так швырять на глазах у всех… Согласен, народу пока в зале не так много, но и у стен бывают глаза и уши. Вам, может, и всё равно, однако мне не хотелось бы становиться фигурантом в деле о передаче с рук на урки крупной суммы денег. Впрочем, сделанного не вернуть, будем надеяться, что эта операция останется без последствий. Что ж, давайте приступим к возвращению вашей руке работоспособности. Для удобства предлагаю встать и выйти из-за стола.