Легионер
Эрнестина бесцеремонно приподняла подбородок девушки и накрепко поймала её взгляд своим.
— В одиночку ты выбралась бы вчетверо быстрее. Это как минимум. Девчонка, салага, весишь чуть не вдвое меньше Кристенсена, он был уже практически трупом… кто бы тебя осудил?
— Я! — резко мотнула головой ощерившаяся девушка, высвобождая подбородок из захвата. — Я осудила бы!
— Вот именно, — внушительно подвела итог Эрнестина. — Ты осудила бы. И я ещё раз говорю — ты нам подходишь. Локи, ну что ты хвостом крутишь, как нецелованная! Соглашайся! Дивизион, конечно, то ещё веселье, и долгой жизни я тебе обещать не могу, но скучно точно не будет.
Негодная девчонка склонила голову к плечу и сузила глаза:
— Могу себе представить. Хотя… вы правы, мэм, что это я, в самом деле…
Она резко выпрямилась и словно подросла. Щёлкнула каблуками:
— Мэм, рядовая Дитц в вашем распоряжении, мэм!
Лейтенант Дюпре, краем глаза косясь на приближающегося адъютанта, извлекла из кармана заранее заготовленную эмблему и резко хлопнула Дитц по левой стороне груди. Отняла ладонь и кивнула, с удовольствием слушая раздавшиеся со всех сторон вопли и свист.
Чуть повыше сердца рядовой Ланы Дитц сиял "Золотой Грифон". И с точки зрения Эрнестины Дюпре, там ему было самое место.
— Три!..
Курсант Дитц колоссальным усилием воли постаралась сдержать предстартовый мандраж. В абордажной капсуле она выбрасывалась всего седьмой раз, но и предыдущих шести хватило, чтобы понять — не нравится ей эта затея.
Одно дело, когда подвесом или крылом управляешь ты сама. А тут приходится доверять выпускающему, в процессе обучения — такому же курсанту. И что-то изменить невозможно в принципе, потому что от тебя практически ничего не зависит. Маневренность капсул более чем ограниченна. Хотя ради нынешнего случая за пульт сел инструктор, так что надежда есть. По крайней мере, для тех, кто выбрасывается. Для тех же, кто остается на борту… не думать!
В "Крыле", куда её отправили непосредственно из "Роузхилла" на предмет поучиться взаимодействию в десантном подразделении, ей поначалу не понравилось. Разумеется, и в "Сан-Квентине" хватало самого разнообразного народа. Но в тренировочном лагере Планетарно-десантного Дивизиона количество отморозков на единицу площади было, на скромный вкус Ланы, явно чрезмерным.
Причём если со старшими, уже чего-то повидавшими в жизни (а то и на войне), можно было договориться, то молодняк Лана Дитц бесила в силу самого факта своего существования.
Самая младшая во всем лагере (по земным меркам едва-едва девятнадцать), а уже "знаменитость". Чего-то там нашла, кого-то там спасла (или её спасли), самому Старику понравилась, в действующую роту "перехватили" без надлежащей подготовки…
Последний фактор, собственно, большой роли не играл: сводная группа, в которую попала Лана, целиком состояла из таких же, "перехваченных". И как раз там-то её не задевали. Народ подобрался тёртый, а потому относительно спокойный. Или дело заключалось в том, что им попросту нечего было делить.
У каждого из них, в отличие от обычных курсантов, на левой стороне груди помимо личного номера красовались "грифоны" и номера частей. Тех самых частей, в которые правдами и неправдами перетащили их нынешние командиры. Частей, в которых их ждали.
— Два!..
Программа обучения в группе заметно отличалась от общей. К примеру, никто и не думал донимать их строевой подготовкой. Правду сказать, шагистикой в "Крыле" вообще не увлекались, но "перехваченные" и вовсе были от неё избавлены. Зато было довольно много индивидуальных занятий.
Инструкторы виртуозно находили слабые места и старательно их выправляли. К немалой досаде Ланы, у неё одним из таких мест признали фехтование.
После первого же спарринга седой дядька раза в три старше неё, легкий на ногу и гибкий как молодой мрин, недовольно покачал головой и потребовал показать руки. После чего тихо, но предельно зло поинтересовался, где сейчас находится нехороший человек, изрезавший "клинку" запястья… чем? Наручниками?! Урыть сволоту! Ах, расследование, с трибуналом в перспективе? Ну, хоть что-то.
Восстановишься, восстановишься, никуда не денешься, не дёргайся. Скажи-ка лучше, где ты своего "рубаку" потеряла. А что тут знать, я же не слепой. В офицерскую школу взяли? Кретины! Разбить "клинковую пару"! Офицеров хоть жопой жуй, а они… хреново, курсант. Хреново. Ладно, попробуем компенсировать. Ты ведь обоерукая? А двумя клинками работать не пробовала? Ясно, пошли, посмотрим, что у нас есть.
И жизнь превратилась в ад.
Боязнь не справиться и вылезшая из подсознания неуверенность в себе обеспечили всё, что смогли: глупейшие ошибки; прорывающееся всё чаще раздражение по пустякам; отсутствие аппетита; бессонницу. Лану мучили кошмары, она отчаянно не высыпалась. Попытки поправить дело дополнительными тренировками ничего не дали: уставала она до того, что ноги подкашивались, но сон не шёл. А когда приходил…
К концу третьей недели Лана вымоталась до предела, и ей уже было абсолютно всё равно, кто вошел в фехтовальный зал, в котором она сидела, уткнувшись лицом в колени и бессильно уронив руки. До отбоя оставалось около часа и следовало, по идее, использовать время и пространство для отработки навыков владения двумя клинками, но силы уже окончательно покинули ее.
— Так я и думал, — укоризненно произнес знакомый голос, и Лана, подняв голову, увидела перед собой Хесуса Вилью.
Черноволосый, смуглый в красноту обладатель медального профиля вроде бы подбивал к ней клинья. Вроде бы — потому что в отличие от завсегдатаев "Белого котёнка" и, скажем, того же покойного Проныры и доброго десятка здешних красавцев, действовал не напролом. Описываемые им деликатные круги сужались очень медленно, и Лана уже отчаялась понять, чего ему, собственно, от неё надо.
Присев на корточки, одногруппник, с явным неодобрением покачивая головой, расстегнул утяжеляющий браслет сначала на левой руке, потом на правой. Вздохнул, подхватил Лану под мышки и прислонил к стене. Обнял, бережно прижимая к себе.
— Загонишь ты себя, — серьёзно, как ставящий диагноз врач, произнес он. — Тренируешься как проклятая, не спишь… нельзя так. Сдохнешь же, дурочка!
И Лана вдруг разревелась, уткнувшись в так вовремя оказавшееся поблизости плечо. С детства не приученная ныть по поводу жизненных трудностей, она и теперь не жаловалась. Просто плакала.
А потом дружеские объятия стали недвусмысленно настойчивыми… губы, шепчущее какую-то утешительную чепуху, всё чаще начали задевать ухо… стена за спиной пришлась как нельзя более кстати, потому что ноги вдруг перестали держать девушку…
Больше у неё проблем со сном не было.
— Раз!..
Как это ни удивительно, мгновенно разнесшаяся по лагерю весть о том, что Дитц не такая уж недотрога (попробуйте что-то утаить в таком коллективе!), сыграла ей на руку. Начавшая было создаваться у неё репутация выскочки, задаваки и где-то даже стервы канула в небытие, толком не оформившись. Вместо этого очень быстро заговорили о том, что "эта рыжая — правильная девчонка и своя в доску".
Был и ещё один положительный момент. Женский контингент "Крыла", крайне немногочисленный в силу специфики обучения и последующей службы, состоял исключительно из мрин. Независимые, самодостаточные, из тех обухов, на которые не напасешься никаких плетей, женщины-курсанты сами выбирали себе мужчин. И после того, как выбор состоялся, оспаривать его было не принято. Во избежание. Дама выбрала? Жди, пока ей или мужчине не надоест её выбор.
Так что Вилья махом решил не одну проблему, а две. За что, с точки зрения Ланы, заслуживал всяческого поощрения. Даже если вовсе не имел в виду решать ЕЁ проблемы.