Веселые каникулы мажора (СИ)

В углу за дверью сумка действительно стоит. Верх не застёгнут, поэтому вижу знакомые разноцветные колготки, комком утрамбованные с блестящей кофтой. Тоже знакомой: в неё она была вчера.
— И?
— Присаживайся, поговорим.
— Поговорить надо, — вздыхаю. — Прости меня?
Вину за собой чувствую, поэтому начинаю с того, с чего начинаю.
— За что?
— За то… что так всё…
— Да ладно, — Маринка усмехается, но как-то не слишком весело. — Я сразу поняла. Была даже забавно, когда ты втирал про акклиматизацию. Обидно, конечно, что дурой меня считал, но забавно.
— Так ты…
— До твоих высот, конечно, не дотянусь, но вроде и не днище.
Некоторое время каждый молчит о своём.
— А она красивая, эта твоя рыжая девочка.
— Красивая.
— У меня тоже был… красивый… — глубокий вдох, который делают обычно перед тем, как признаться. — Пока папа не решил, что ему нужен бизнес твоего отца. Какие-то там схемы, а твой старик в них здорово преуспел.
Это я знаю. Из-за схем и мозгов, которые эти самые схемы проворачивали, за нами не один год и шла охота. Сначала с целью подмять под себя, потом уже с целью надавить. Савельев оказался дальновидным…
— Я как-нибудь… Слушай, если всё так, может, с ним можно договориться?
— Не знаю, Андрюш. У меня не получилось.
— То есть… Подожди… — сжимаю пальцами переносицу. — Получается, со мной ты тоже не хотела?
— Хотела, не хотела. Пришлось, Андрюш. Пришлось, — Маринка сдувается на глазах, превращаясь из журнальной красотки в растерянную обычную девчонку. — Мой папа умеет убеждать.
Умеет. Непроизвольно тру рубцы от ожогов.
— Марин, слушай, а тот парень? Которого ты любила? Он где?
Если у нас не получается, может, они тоже могут быть счастливы?
— Где? — Савельева отворачивается к окну и долго смотрит в него. Когда уже не жду ответа, выдыхает одно слово: — Убили.
* Исп. — Шура «Ты не верь слезам»
  
Глава 19
 
Лето 1998 год. Андрей.
По узкой горной дороге,
Что вьется как серпантин
Под месяцем одиноким
Я еду, как он, один.
Как он, молодой да ранний,
Влюбленный в одну звезду
Из тысяч других сияний
Я вижу ее одну.
© Дмитрий Маликов — «Звезда моя далёкая»
«Убили» звучит так буднично, что я вздрагиваю. Не от неожиданности, а от того, как спокойно произносит Маринка. Смирилась?
— Как давно это произошло? Ты знаешь того, кто…
— Кто убил? Какое это имеет значение? Я знаю того, кто приказал сделать.
Молчим, каждый понимая, чьё имя не было произнесено.
Удивлён? Совру, если скажу, что да. Не удивлён.
Более того, чего-то в этом духе ждал, наверное, учитывая, как настойчиво нас сводили.
Ну а методы Савельева известны не только узкому кругу: потушить окурок о мою руку ему показалось когда-то смешным. На тот момент отец только начинал мутить схемы, а я был подростком, который очень любил сунуть нос в чужие дела.
С тех пор тот подросток вырос, нарастил броню, поумнел, обзавёлся своими знакомствами и поддержкой, но против Савельева даже с этим запасом идти в открытую почти как с шашкой против танка.
— Что будем делать, Андрей?
Маринка присаживается рядом, опустив сложенные ладони между коленей. Её вид откровенно пугает — не привык видеть настоящей что ли…
— Не знаю, — признаюсь, — с наскока ничего решить не получится, нужен план. А лучше ещё и запасной, чтобы наверняка.
— Уверена, ты что-нибудь придумаешь, — слабо улыбается Савельева. Покусав ноготь, просит: — Расскажи мне о ней?
— О Василисе? — уточняю зачем-то, ведь и так понятно.
— О ней. Ты ведь давно её знаешь?
Давно? Сейчас, оглядываясь назад, кажется, что всю жизнь. Сначала слова подбираются с трудом, а позже не могу остановиться.
Рассказываю, как мелкой Васька меня раздражала, и я таскал жаб и ужей, чтобы её напугать, а она не боялась. Рассказываю, как следил за ней, как рвал ей клубнику, как дрался с другом, потому что тогда мне казалось, что она отбирает у меня Генку.
Про цветы, камушки, звёзды… Про яблоки у злого деда Вити, который гонял нас хворостиной, но мы упорно лезли в сад, потому что Василиса любила именно его яблоки. Про маки, которые мы нарвали с ней в поле и несли домой, чтобы сделать гербарий, но нас остановили как-то ненормальные парни и отобрали. Я был мелкий, но защищал девчонку. А она потом смеялась, как я упал от тычка, однако бегала за водой и делала холодные компрессы, безжалостно разрезав платье единственной куклы.
Про конфеты, которые Ваське было нельзя, поэтому свои я, став постарше, собирал и мы в конце недели делали тайники в огороде.
Про то, как Геныч рассказывал бабке, что женится на Василисе, а я дулся и не хотел с ними играть. И всё равно приходил и стоял у ворот, карауля их.
Как вырос и решил, что она мой враг, потому что занимает мысли. Потому что ей было всего двенадцать, а мне уже шестнадцать, и мысли начинали течь в другую сторону.
Мне хотелось полапать девчонок, поцеловаться за остановкой или углом клуба, а Васька играла в куклы, переписывала в дневник слезливые стишки и танцевала перед зеркалом…
— Получается, ты давно к ней привязался, просто не понимал?
— Наверное. Оно само как-то, — хмыкаю. — Даже не верится, что я тебе рассказываю. Никогда бы не подумал…
— В жизни и не такое происходит, — философски заключает Савельева, доламывая последний ноготь на руке и принимаясь ковырять краску на подоконнике. — Я тоже многое не представляла. Пока мама была с нами, папа сдерживался. А потом как с цепи сорвался. Говорил, что она ушла к другому, что теперь мы ей не нужны. Только, Андрюш, мне кажется, что никуда она не уходила…
— Ты… что он её тоже?
— Мне так кажется. Но точно я не знаю.
А вот я теперь однозначно должен узнать… И про того парня, и про родную Маринкину мать. Но сначала надо встретиться с папой.
— А с этим что будем делать? — собранная сумка мозолит глаза. — Останешься?
— Нет, Андрюш. Домой. Может, на настоящее море слетаю. Ты извини, — Марина морщит нос, — но ваше село это… это СЕЛО. А я хочу нормально искупаться, нормально погулять и не бояться пересечься с коровой или гусями твоей бабушки.
* * *
Провожаю глазами взлетевший самолёт. Курс — на родной город.
С Савельевой нам удалось расстаться мирно. По моему возвращению мы не раз пересечёмся с ней, а пока по легенде она устала от деревенского отдыха и решила сменить обстановку.
Без поддержки отца соваться в разборки не рискую, а потому, зажав в руке ладонь Васьки, веду её к другому входу. Через час должен приземлиться самолет с моими родителями. И мы их встречаем.
Вместе.
С нашей днюхи прошло два дня, но по ощущениям не меньше вечности. Хорошо, что Василиса вчера не стала меня прогонять, когда я пришёл вечером, чтобы объясниться.
Выслушала. Переварила. И утром позвонила, попросила приехать. Успел её забрать по дороге в аэропорт. Не самый, наверное, лучший вариант, но ждать уже не мог.
Глаза режет от недосыпа, голова тяжёлая, и общее состояние похоже больше на зомби, чем на человека.
— Сколько нам ждать? — Василисе явно не нравится шумная толпа, распивающая пиво в нескольких шагах от нас.
Я же их почти не слышу, погрузившись в полудрёму. Цветочек рядом, вкусно пахнет, греет своим дыханием… и мозг расслабленно уплывает в нирвану.
— Час, — смотрю на часы, зевая в кулак. — Хочешь погулять?
— Хочу мороженого, — смущённо улыбается Васька, и мой внутренний компас уже усиленно крутится в поисках палатки с холодильником.
— Кажется, я видел на углу, — тяну её за собой.
Вовремя мы уходим: шуточки подвыпившей толпы переходят рамки приличия, и если заденут Ваську… Я себя знаю… Но один против… Сколько их там? Восемь?