Золушки

— Да я же просто собирался на секунду сходить в соседний вагон! — Хенри трагически всплеснул руками. — Я думал… думал, что скоро вернусь! И вернулся очень быстро! Меня не было рядом с девочкой меньше трех минут, — продолжал он севшим голосом, — я вернулся, как только поезд остановился, пассажиры начали выходить из вагона, но ее уже не было, и никто не помнил, чтобы она выходила! Как же это возможно? — сдавленным голосом спросил он. — Почему никто ничего не заметил?
Об этом Петер мог бы рассказывать часами: поставьте десять человек, совершите у них на глазах преступление, и вы получите десять совершенно разных версий того, что произошло, в какой очередности и во что были одеты преступники.
А вот поведение Арвида Мелина наводило на размышления: сначала он дал сигнал к отправлению поезда из Флемингсберга, не дождавшись Сару Себастиансон, а потом не ответил на вызов Хенри…
Петер быстро разыскал Арвида, который в одиночестве сидел на скамейке на перроне. Молодой человек явно нервничал и, когда Петер подошел к нему, посмотрел на него и спросил:
— А скоро нас отпустят? У меня дела.
Петер с демонстративной неторопливостью присел рядом с Арвидом, заглянул ему в глаза и ответил:
— Пропал ребенок, и вы должны помочь нам найти ее! Или у вас есть дела поважнее? Какие, если не секрет?
После такой отповеди Арвид угрюмо замолчал и лишь кратко отвечал на прямые вопросы полицейского.
— Что вы сказали пассажирам, которые спрашивали, сколько продлится остановка во Флемингсберге? — строго спросил Петер, вдруг осознав, что обращается к Арвиду, как к какому-то нерадивому старшекласснику.
— Точно не помню, — уклончиво ответил проводник.
Петер отметил, что, хотя Арвиду уже под тридцать, отвечает он как подросток, как будут отвечать его собственные дети, когда подрастут. «Ты куда? — Гулять. — Когда придешь? — Поздно», — подумал он, а вслух спросил:
— Вы помните, как говорили с Сарой Себастиансон?
— Вообще не помню, — замотал головой Арвид.
Петер уже подумал вытрясти из проводника ответ вручную, когда тот продолжил:
— Ну, просто куча народа спрашивала одно и то же. Да, припоминаю, кажется, я разговаривал с ней, ну с мамой той девочки. Вообще-то родители должны вести себя ответственно, — сдавленно выдал он, и только сейчас Петер понял, насколько молодой проводник взволнован. — Я никому не говорил, что поезд простоит ровно десять минут, откуда мне знать? Ведь все пассажиры хотят побыстрее доехать куда им надо! Поэтому они всегда только рады, если поезд отправляется раньше, чем ожидалось! Почему она ушла с перрона? Если бы она осталась, то услышала бы, как я объявляю об отправлении по громкой связи! — воскликнул Арвид, пнув валявшуюся на земле банку из-под колы, она ударилась о поезд, отскочила и покатилась по перрону.
У Петера появились подозрения, что, пока девочка не найдется, ни Арвиду Мелину, ни Хенри Линдгрену, видимо, не удастся спокойно спать по ночам.
— То есть вы не видели, как Сара Себастиансон бежала за поездом? — уточнил Петер.
— Нет, ну что вы! — уверенно ответил Арвид. — Я посмотрел на перрон, как положено! Там никого не было, и я дал сигнал к отправлению. А еще Хенри говорит, что пытался вызвать меня по рации, но я не слышал… потому что забыл включить ее.
Петер посмотрел на темнеющее небо и захлопнул блокнот. Остается быстренько опросить остальной персонал. Если Фредрика уже закончила с мамой девочки, пусть поможет.
Краем глаза Петер заметил, как Фредрика и Сара Себастиансон обменялись еще парой фраз и разошлись в разные стороны. Сара выглядела совершенно потерянной. Петер нервно сглотнул, внезапно вспомнив о своей семье. Что бы он сделал, если бы кто-то попытался причинить вред его детям?
Полицейский покрепче сжал блокнот: надо поспешить, ему предстоит еще не один допрос, а Алекс ждать не любит.
* * *
Петер вез Фредрику в Управление на служебной машине. Колеса шуршали по мокрому после дождя асфальту, а молодые люди молчали, думая каждый о своем. Припарковавшись в подземном гараже, они, так и не сказав друг другу ни слова, сели в лифт и поднялись на этаж, где, рядом с уголовной полицией лена, Государственной уголовной полицией и Управлением полиции Стокгольма, располагались рабочие помещения следственной группы. Вслух эта тема обычно не обсуждалась, но следственная группа Алекса Рехта служила двум, если не трем, господам одновременно. Группа спецподдержки состояла из небольшого количества специально отобранных сотрудников с разным опытом и разной компетенцией и официально относилась к Управлению полиции Стокгольма, но на самом деле тесно сотрудничала как с уголовной полицией лена, так и с Государственной уголовной полицией, а те нередко прибегали к ее услугам — пример деликатного решения административной проблемы еще до ее возникновения.
 
Фредрика устало опустилась в офисное кресло за письменным столом. За столом и думается, и работается куда лучше, подумала она. Поначалу Фредрика наивно полагала, что ее профессионализм здесь пригодится и полиция примет ее с распростертыми объятиями. Она никак не могла понять, почему все полицейские испытывают столь неприкрытое отвращение к узким специалистам с высшим образованием. И отвращение ли это? Может, они просто видят в ней угрозу? Найти ответ на эти вопросы ей пока не удалось. В любом случае совершенно ясно, что ситуация на рабочем месте сложилась не в ее пользу.
В следственную группу Алекса Рехта Фредрика попала не сразу: сначала работала в следственном отделе Госсовета по профилактике преступности, а потом около года — экспертом в Комитете по социальным вопросам. Поработать в полиции она решила ради практического опыта, но совершенно не собиралась задерживаться здесь надолго. И собственное несколько подвешенное положение Фредрику не сильно волновало — знакомых в самых разных организациях у нее хватало. Капелька спокойствия и смелости — и новые возможности не заставят себя ждать.
Фредрика прекрасно знала, как к ней относятся коллеги-полицейские. Как к человеку тяжелому и неконтактному, лишенному чувства юмора, да и всех прочих чувств.
«Вот и неправда, — думала Фредрика, — вовсе я не бесчувственная, просто сейчас я основательно запуталась».
Друзья ведь считают ее теплым, участливым человеком. И в высшей степени верным. Но это в частной жизни. А тут и на работе, оказывается, принято общаться с коллегами, точно это твои приятели. Вещь для Фредрики просто неприемлемая!
Не то чтобы она не испытывала к коллегам никаких чувств — скорее она не давала воли этим чувствам.
— Я же не духовником работаю, — ответила она одному из друзей, удивившемуся, как ей удается сохранять подобную отстраненность на работе. — Я — следователь! Какая разница, что я за человек? Важно, что я делаю: я веду расследование, а утешать должен кто-то другой!
«Иначе увязнешь во всем этом с головой, — подумала Фредрика. — Если сочувствовать каждому пострадавшему, что от меня самой останется?»
Особого желания работать в полиции Фредрика не имела никогда — с детства она мечтала связать свою жизнь с музыкой и играть на скрипке. Музыка была у нее в крови, и именно эту мечту она лелеяла в своем сердце. Многие дети, вырастая, забывают, кем мечтали стать, но только не Фредрика: она взращивала свою мечту, все более конкретизируя, вместе с мамой выбирала музыкальную школу и долго обсуждала с ней, которая лучше. Свою первую пьесу она сочинила еще до окончания школы.
Однако, когда ей исполнилось пятнадцать, все резко изменилось, и, как оказалось, навсегда. Возвращаясь домой после каникул на горнолыжном курорте, она попала в аварию и получила тяжелую травму правой руки. Через год усиленной реабилитации стало ясно, что девушка уже никогда не сможет выдерживать многочасовую игру на скрипке.
Врачи, желая утешить, говорили, как ей повезло. Умом Фредрика понимала их правоту. Она поехала кататься на горных лыжах с подругой и ее родителями, по дороге обратно они попали в серьезное ДТП. У мамы подруги парализовало нижнюю часть тела, брат подруги погиб. Пресса окрестила ту аварию «Трагедией в Филипстаде».