Уездный врач (СИ)
Сергей же Анатольевич Светлов где-то не уберегся и тиф подхватил. Болел он тяжело, долго, происходящее вокруг его из-за хвори доктора не интересовало. Прекрасно понимал судебно-медицинский эксперт из нашего времени, что медицина тут, куда он попал, находится ещё не на самом высоком уровне, и выздоровеет ли он — это вилами по воде писано.
Глава 14
Глава 14 Начало расследования Тимофеева
— Вотяки, говоришь…
Пристав Тимофеев не откладывая дела в долгий ящик приступил к опросу возможных свидетелей. Начал он с крестьян из Аныка.
Первой он опрос учинил девке Марфе Головизниной, которая труп без головы на лесной тропинке нашла. Та, то краснела, то бледнела, околесицу какую-то несла. Волновалась очень — не каждый день ей приходилось с приставом беседовать.
Следующим был опрошен Куприян Головизнин — отец Марфы. Тот глаза в пол упёр, отвечал неохотно. Каждое слово приходилось из него как клещами тянуть. Мужик он был тертый и в трёх водах вареный. Прекрасно знал, что лучше молчать чем говорить. Иной раз лишнее слово скажешь и потянется веревочка… Хоть ни в чем ты и не виноват, но лучше рот на замке держать — так целее будешь.
Мать Марфы… Только зря Тимофеев на неё время потратил.
Другие опрашиваемые крестьяне ясности опять же не внесли.
Сейчас пристав проводил опрос очередного. Как там его? А — Кобылина. Вот ведь, дал Бог человеку какую фамилию…
Этот болтал без умолку, как копейки во все стороны горстями разбрасывал.
— Вотяки, это мужика уханькали… Как есть они…
Приставу во всех возможных подробностях Кобылиным были поведаны пристрастия местных язычников к жертвоприношениях.
— Замаливают они людишек…
Тимофеев только кивал на слова Кобылина — пусть говорит. Хоть какое-то да развлечение.
Пристав уже далеко не первый год занимался расследованиями убийств, поэтому версия говорливого крестьянина его особо не впечатляла. Не такое он ещё слышал.
— Вотяки часто просят своих злых духов помочь им в том или ином деле. — Кобылин перекрестился. — Принесли они в жертву мужика в благодарность старым богам… Все болеют, а они — нет. Хлебушко у них ещё хорошо родится…
Если глаза закрыть и стоящего перед ним не видеть, пришло в мысли Тимофееву, то совсем не крестьянин сейчас супротив него находится. Складно всё как говорит! Не хуже иного гимназиста.
Так, так, так… Убийство ради «всеобщего блага».
Приходилось приставу о таком уже слышать.
— Ладно, всё, хватит. — Тимофеев махнул на дверь говоруну.
Кобылин замолчал, глазами похлопал, повернулся и вышел. Обиделся даже на пристава. Он к нему со всей душой, а тот — не верит… Подкуплен, скорее всего.
В Аныке дело о трупе без головы ни на шаг не продвинулось и пристав решил перебраться в Старый Мултан. Завозился всё же у него где-то внутри червячок сомнения.
А, вдруг?
Да, нет…
Ну, а всё же?
Свят, свят… Чертовщина какая!
Труп уже начинал пованивать, поэтому по приезду в Старый Мултан он был помещен в ледник. Хозяин ледника упирался всеми четырьмя конечностями, пришлось приставу на него даже прикрикнуть.
— К телу никого не подпускать! — таково было строгое распоряжение пристава. Уездный врач был им давным-давно уже вызван, но…
— Эпидемия, на тифе занят…
Такое положение дел Тимофееву крайне не понравилось. Мало ли, что на тифе занят. Тут-то дело неотложное.
— Из соседнего уезда тогда нужно позвать, — предложил пристав ещё один вариант ускорения расследования дела.
— Светловский болен, — последовал ответ от осведомленного непонятно откуда криминалиста из губернского города. В Старом Мултане сейчас уже целая делегация приехавших по поводу трупа квартировала и о спокойной жизни Тимофееву оставалось теперь только мечтать.
День ото дня у него к тому же формировалось всё более и более неприязненное отношение к местным вотякам.
Тимофеев уже который день наблюдал текущую вокруг него мултанскую жизнь и в душе не уставал поражаться вотякам. Они совершенно не скрывали ни от кого своих старых языческих верований, но вместе с тем и дружно ходили в православную церковь и там усердно молились чуть не расшибая лоб.
Мултанские же русские, а пристав продолжал проводить опросы, в один голос твердили, что вотяки в своей обыденной жизни совместили у себя две религии, поэтому могли одной рукой ставить в церкви свечку за упокой, а другой — приносить по старой памяти в жертву какое-либо домашнее животное. Тимофееву сообщали, что козе или корове при этом в обязательном порядке отрубали голову, после чего потрошили тушу. Мултанские вотяки, так у них ведётся, забирали внутренности из обезглавленных животных при проведении своих языческих обрядов.
Шепотком, даже оглядываясь, доброхоты сообщали приставу, что в последний год количество жертвоприношений у вотяков сильно выросло, поскольку они все настойчивее выпрашивают у своих старых богов послать им урожайный год.
— Одних животных их духам мало… Стали они посматривать в сторону людей… — уже не первый раз слышал в Старом Мултане пристав Тимофеев.
Его всем этим как бы наталкивали на напрашивающийся логический вывод — мултанские вотяки на это раз все же перешли дозволенную черту и совершили ритуальное убийство.
Как будто сговорившись, русские семьи Старого Мултана, а их насчитывалось около сорока, совместно ополчились против местных вотяков, которых было почти в три раза больше. Православные всячески старались навредить соседям-язычникам.
Тимофеев принял решение в это дело глубоко не лезть, разумно предпочитая оставаться в стороне. Он даже пока не стал лично осматривать шалаши, в которых мултанские удмурты молились своим богам. Пристав решил, что это занятие для помощника окружного прокурора Раевского.
Да, в эти самые дни появилась неприязнь к мултанским вотякам и у ещё одного человека, прибывшего на расследование данного уголовного дела.
Участвовавший в сем дознании полицейский урядник Жуков настоятельно попросил у самого состоятельного жителя села Василия Кузнецова денег «на мундир» и, получив от него десять рублей, туже попросил еще восемнадцать. Чай не обеднеет инородец! Когда же Кузнецов ему в этом отказал, обиженный урядник тут же накатал рапорт начальству о том, что Кузнецов пытался его подкупить с целью замять расследуемое дело.
Глава 15
Глава 15 Раевский, молельный шалаш и корыто
Жизнь в Вятской губернии в конце девятнадцатого века текла неспешно — куда торопиться-то? Вятчане последовательно следовали пословице — воробей торопился, да мал уродился…
В последних числах мая в Старый Мултан прибыл помощник, товарищ — как в то время значили, окружного прокурора Раевский. Сразу же с порога он выразил недовольство, что Тимофеевым до сих пор не осмотрены шалаши, где вотяки своим старым богам молятся.
— Как не осмотрели? Почему? Что думали?
Тимофеев только руками развел…
— Сейчас же приступаем!
Ну, как скажете…
В одном из шалашей помощник окружного прокурора и нашел испачканное кровью корыто.
— Вот! Всё самому делать надо!
Остается всем нам только с ним согласиться — хочешь, чтобы что-то было хорошо сделано — сделай это сам. Правда, работает это правило только в том случае, когда на своих помощников ты совсем не можешь понадеяться и нет совершенно никакого смысла делегировать им полномочия.
Кровь на корыте давным-давно высохла, но ведь и Матюнина Конона Дмитриевича не вчера головы лишили!
— Чей шалаш⁈
Полицейские чины с ответом на этот вопрос затруднились.
— Моисея Дмитриева, — пояснил сельский староста Андриан Александров.
— Доставить его сюда!
Помощник окружного прокурора для вида тяжело вздохнул — сам же был он собой всемерно доволен. Бестолочи! Без него элементарных вещей сделать не могли!
Тут же притащили указанного старостой вотяка, по дороге ему ещё и тумаков надавали.