Ты меня не забудешь (СИ)

— Не выгоняйте её, пожалуйста! – присоединилась Каринка дрожащим голосом. – Это и моя вина – я ведь тоже не уследила за Полей…
— Час от часу не легче! – сердито пробурчал Ломашов. Один просит не лишать Вьюгину грамоты, другие вообще нагнали драмы и умоляют не увольнять девушку… Завтра приедут третьи и будут наоборот жаждать, чтобы полетели головы. И причём не только Снежанкина, но и его, в том числе. И все от него чего-то хотят, всем им чего-то надо! Когда у него у самого сейчас было лишь одно единственное желание – добраться до дома и лечь спать! — Вы ещё мне тут митинг устройте в поддержку Вьюгиной!
— Да будь в них толк, может быть, и устроили бы, — пробурчал Некит.
— Так! Вы сейчас доведёте меня, и я не только Вьюгину, я вас всех поувольняю к чёртовой бабушке! А ну быстро разошлись по своим отрядам! И главного митингующего с собой захватите! – пробурчал Ломашов, кивая на Егора. И следом скрылся за дверью своего кабинета, тем самым ставя точку в этом бессмысленном для него разговоре. – Да чтоб я ещё раз связался с Педагогическим университетом на старости лет…
  
Глава 83
 
Снежана слышала всё. И как Егор на повышенных тонах разговаривал с Ломашовым, и как за неё приходили заступаться ребята. Спасибо картонным стенам в Пионервожасткой, которая граничила с кабинетом начальника лагеря: слышимость была такая, что ты невольно становился участником всех разворачивающихся событий. Хотел ты этого или не хотел.
Юлия Артуровна, старшая вожатая, вопреки опасениям Егора, на Снежку не наседала, а наоборот, успокаивала, как могла, вместе с Батиковой. И постоянно подсовывала девушке бокал воды, в который предварительно накапала успокоительного.
— Ишь твой как разбушевался, — усмехнулась Ольга Викторовна, кивая на стену, за которой Егор в очередной пытался достучаться до Ломашова.
Снежка улыбнулась сквозь слёзы.
Мой. 
Мой Егор. Мой защитник. Моя опора. Моя любовь. 
Она ведь так и не смогла ему сказать, что он ей больше не нужен. Просто не смогла и всё. Потому что сердце не обманешь. Потому что сквозь ворох обид и непониманий всё равно пробивалось самое сильное чувство на этом свете – любовь. И если бы не пропажа Поли, она тогда наверное бы кинулась в объятия Егора и разревелась. Но так бы не смогла его отпустить…
И ведь то, что он говорил про неё сейчас, и как он самоотверженно бросился спасать девочку – это было очередное доказательство, что она ошибалась – люди действительно могут измениться. Если это желание идёт искренне, от всего сердца. А у Егора это было именно так.
Снежана просто была слепа и ничего не замечала за своими обидами. Потому что она и не хотела видеть картину целиком, какая она есть на самом деле. Она была сконцентрирована на том, чтобы наказать Егора за его прошлую ошибку, совершенно не замечая, как сильно он изменился за последнее время. Она просто зачеркнула всё хорошее, что он делал для неё за эту смену и сосредоточилась на негативе – на Еве этой дурацкой, которая свалилась как снег на голову, на той аварии, за которую Егор на самом деле уже расплатился сполна. Он ведь достойно выдержал то испытание, что приготовил для него отец. И более того – перестал относиться к нему, как к испытанию, а действительно влился в рабочий процесс и сделал очень много хорошего и для ребят, и для лагеря…
И как после всего этого она может связать свою жизнь с юриспруденцией? Мечтать о том, чтобы стать прокурором или судьей, наказывать виновных, когда она совершенно не умеет быть объективной в обычной жизни? Как она может карать людей с помощью буквы закона, когда не в состоянии сохранять холодный рассудок и объективность в простых человеческих отношениях? Даже Потапин давно это понял и попытался донести до Снежки, что среди юристов ей делать нечего.
И как бы ей не больно было признаваться самой себе, но и в другом Миша тоже был прав – она действительно видела мир в чёрно-белых красках. И потому к людям относилась соответствующе. Если человек совершал какой-то проступок, она не могла относиться к нему, как прежде. И просто вычёркивала из своей жизни, не давая никакого шанса на исправление. В случае с Мишей – это было оправдано. В случае с Егором – очень глупо и жестоко. Тем более по отношению к любимому человеку. Ведь умение прощать не менее важно качество, как и умение любить…
 
— О, и группа поддержки явилась, — вздохнула Юлия Артуровна, наливая и себе успокоительного. Совсем скоро должно было начаться экстренное совещание, и значит, впереди её ожидала очень долгая и напряжённая ночь. Утро также обещало быть максимально паршивым с учётом предстоящих проверок, разборок с полицией и родителями девочки.
Снежка посмотрела на дверь поплывшим взглядом, едва заметно качая головой.
Как они могут за неё заступаться и говорить, какая она хорошая и добрая, если на самом деле она ужасный, отвратительный человек?!
Снежана горько всхлипнула, зажав рот рукой, и вновь залилась слезами. Как же ей хотелось сейчас выйти к ребятам и сказать, чтобы они перестали за неё просить Ломашова! Она не заслуживает к себе такого отношения! И в том, что произошло с девочкой виновата в первую очередь она и только она! И никакие предыдущие её заслуги не могут перекрыть то, что случилось с Полей.
— Господи, эти капли когда-нибудь уже начнут действовать или нет? – воскликнула Водянова. – Так, Снежан, давай, бери себя в руки и успокаивайся!
— Хорошо, — прохрипела Снежка, прикусывая себе указательный палец, чтобы хоть как-то сдержать свои рыдания.
— Юль, пускай идёт спать. А вы тут сами посовещайтесь, без молодежи, — вздохнула Батикова. – Завтра всё равно им тридцать три раза предстоит давать показания.
Старшая вожатая в ответ лишь неопределённо взмахнула рукой, мол делайте, что хотите. И Ольга Викторовна поспешила увести Вьюгину в корпус.
Да, не таким представляла Снежана конец смены.
Весь следующий день был одним сплошным кошмаром – с самого утра и до позднего вечера. Проверки из министерства здравоохранения и образования, дача показаний сотрудникам полиции, разговор с родителями Мошковой – для Снежки все эти события слились в одно, в какое-то гнетущее чувство, состоящее из вины, страха и бесконечной тревоги.
Тяжелее всего ей дался разговор с родителями Полины, которые кричали на всех – на руководство, на Снежану с Егором, на собственную дочь. Даже нет, не просто кричали, а истошно орали и грозились затаскать по судам всех виновных, а Полю вернуть домой на несколько дней раньше окончания смены. За то, что та была «безмозглой дурой, которая совершенно не умеет себя вести».
— Я никуда не поеду! – уперлась Полина. – Вы сами… это вы виноваты, что я боюсь воды!
— Что ты несёшь?? – вскричала мама Мошковой.
— Я помню, как вы оставили меня у воды! – заплакала Поля. – В том году на озере! А сами напились!.. Вы все были пьяные тогда! Все! И если бы не дядя Толя, который полез в воду, чтобы охладиться… Он меня вытащил, а вы… вы даже не заметили, что я тонула!! А потом меня просто отругали!
— Так заткнулась быстро!! Чтобы я эту херь от тебя больше не слышал! – заорал отец Поли, багровея прямо на глазах, и замахнулся, чтобы влепить ей пощёчину. Снежана в ужасе ахнула и уже приготовилась оттащить девочку от взбешённых родителей, но Егор среагировал быстрее и перехватил руку Мошкова. От очень крепкого болезненного захвата отец Поли едва слышно вскрикнул.
— Я бы вам посоветовал не распускать руки, — хрипло проговорил Егор, не сводя с мужчины своего яростного взгляда.
— Я сам разберусь, как мне воспитывать свою дочь! – прошипел Мошков.
— Прекратите! Поля остаётся в лагере до конца смены! – прогремел рядом громкий бас Юрия Петровича. Может быть, он и не имел полномочий решать такие дела, но уж очень хотелось, чтобы от девочки отстали хотя бы на несколько дней. Ей ещё предстоит вернуться домой к этим… этим монстрам. Которым явно бы не помешал визит из Центра опеки. – Согласно подписанному вами договору, мы исполним все свои обязательства. Будем ждать вас у Дворца Культуры в четверг в пять вечера, чтобы забрать дочку. И попрошу вас не опаздывать. Всего хорошего!