Невидимый

Он повернул голову, взглянул на нее:
— О чем ты думаешь?
Она покраснела:
— Да так, ни о чем.
Улыбка расползлась от уха до уха, и она ничего не могла с собой поделать.
Не говоря ни слова, он свернул с шоссе, ведущею в сторону Ромы, на проселочную дорогу. Остановился на опушке леса. Она не удивилась и не испугалась. Ощутила лишь легкую вибрацию внизу живота.
Он не сказал ни слова. Просто наклонился к ней и поцеловал. Она ответила на его поцелуй. Страстность этого поцелуя потрясла его. Он гладил ее волосы, руки, колени. Эмма почувствовала, как ее охватывает возбуждение. «Еще чуть-чуть, — думала она, в то время как ее язык вступил в сладкую борьбу с его языком. — Еще немножко». Когда его рука стала забираться ей под джемпер, она оттолкнула его:
— Послушай, мы не должны этого делать. Так нельзя.
— Ну пожалуйста, ну еще немножко! — умолял он.
Но Эмма была непреклонна. Разум начал возвращаться к ней.
Оставшаяся дорога до Ромы прошла в полном молчании. Затормозив у школы, он повернулся к ней:
— Когда мы снова увидимся?
— Пока не знаю. Дети ждут. Мне надо подумать. Я позвоню.
Увидев на школьном дворе Сару, которая махала ей рукой, Эмма испытала большое облегчение.
 По дороге в школу боль в животе усиливалась. С каждым шагом ему становилось все хуже и хуже. Свернув на Брёмсебрувеген и увидев красное кирпичное здание Норрбаккаскулан, он снова почувствовал, как грудь сдавило и стало трудно дышать. Он пытался побороть это чувство, держаться как обычно. Делать вид, что ему все равно. Вот идут Юнас и Пелле. Болтают, наподдают ногами камешки, шутя, толкают друг друга. Раскованные и уверенные в себе. Всего несколько месяцев назад он был таким же. Теперь все переменилось. Они дошли до школьного двора одновременно. Он выпрямился, сплюнул на дорогу. Искоса взглянул на одноклассников. Парни делали вид, что не замечают его. Краснея, он опустил глаза. Быстрыми шагами преодолел школьный двор. Внутри разрасталось отчаяние. Как все могло так резко измениться? Теперь школа стала черной дырой, источником мучений, объектом ненависти. Неужели это никогда не кончится? 
 Как ему хотелось бы повернуть время вспять! Вернуться к тому, что было прошлой осенью. Тогда он с радостью бежал в школу и играл с приятелями — что может быть естественнее! На переменках они играли в футбол или в хоккей на траве. Тогда школа здорово скрашивала его жизнь. Дома он всегда скучал по школе. Там все вели себя нормально. Все были приветливые и веселые. Не то что дома, где всегда царило странное напряжение, которого он до конца не понимал. И не знал, как к этому относиться. Дома он все время был как на иголках. Пытался угодить маме. Не создавать никому проблем. Он уже привык к тому, что родители практически не разговаривают друг с другом и что за обеденным столом всегда воцаряется гнетущее молчание. Хотелось куда-нибудь забиться, пока не вызвал ни у кого раздражения. Раньше дома было не так тоскливо — он всегда мог пойти поиграть к друзьям. Теперь у него не было друзей. Тем сильнее его угнетала тяжелая атмосфера в доме. Ему некуда было убежать. Оставалось только спрятаться в своей комнате. Замкнуться в себе. Читать книги. Складывать огромные сложные пазлы, отнимавшие много времени. Старательно делать уроки. Лежать на кровати и смотреть в потолок. Он чувствовал себя одиноким и никчемным. Никто его не искал, никому он не был нужен — ни дома, ни в школе. У сестры были подружки, к тому же она проводила б ольшую часть времени на конюшне. А кто захочет общаться с ним? 
 Вот он и дошел до двери класса. Повесил рюкзак и куртку на вешалку. 
 Когда прозвучал звонок на первый урок, он испытал облегчение. Хотя и знал, что это лишь временная передышка. 
В галерее, где-то в отдалении, звучали позывные радио «Микс мегапол». Карин вошла в салон красоты. Единственной посетительницей оказалась пожилая женщина, которой красили волосы.
В корзинке на полу лежала мохнатая собачонка, которая весело завиляла хвостом при виде Карин.
 
Парикмахерша была в бежевой юбке и кремовой блузке, на стройных загорелых ногах красовались красные туфли. Она повернулась в сторону двери, когда Карин вошла.
— Добрый день, — сказала она и вопросительно посмотрела на Карин.
Та представилась.
— Я скоро закончу с этой клиенткой, — приветливо сказала парикмахерша. — Присядьте, пожалуйста, подождите минутку. — Она кивнула на коричневый диванчик.
Карин присела, взяв в руки глянцевый журнал с фотографиями причесок.
Помещение было небольшое. По одной стене стояли в ряд три парикмахерских кресла. Дама, сидевшая в одном из них, поглядывала на Карин с любопытством.
Стены светлые, но ничем не украшенные. Здесь не тратились на излишества. Зеркала, часы на стене — и ничего более. Все это напоминало скорее мужской зал — строгий, несколько старомодный интерьер. Через пару минут мастер закончила окраску. Надев на голову клиентке стеганый колпак и снабдив ее кофе и журналами, она кивнула Карин и увела ее за занавесочку в комнату для персонала.
— Чем могу помочь? — спросила она, когда они уселись за маленький журнальный столик.
— Я хотела бы, чтобы вы рассказали о Фриде Линд.
— Ну что вам сказать? Она проработала у меня полгода. Когда я брала ее, то пошла на определенный риск. Она приехала из Стокгольма, и я ничего о ней не знала. Единственный опыт, которым она могла похвастаться, — это работа на полставки в каком-то салоне в Стокгольме в течение двух лет, да и то давно, так что я колебалась. Но потом оказалось, что я вытянула счастливый билет. Во всяком случае в финансовом плане. Она отлично и быстро работала, прекрасно ладила с клиентами, ее сразу полюбили. Уже через несколько недель у нее была запись на месяц вперед. Она привлекала и новых клиентов, которыми занимались мы, если она была занята.
— Как вы к ней относились?
— Честно говоря, я ее недолюбливала. За то, что она ворковала с мужчинами. К ней и шли в основном мужчины.
— Почему это вас раздражало?
— Понимаете, для меня само собой разумеется, что парикмахеры дружески общаются с посетителями. Но Фрида не знала меры. Она хихикала, во весь голос болтала с клиентами обо всем на свете, и мне зачастую казалось, что разговоры приобретают слишком личный характер. Здесь поневоле слушаешь, что говорят другие, и временами мне было просто стыдно за нее. Она явно выходила за рамки.
— В каком смысле?
— Например, иногда они с клиентом смеялись и шутили, и шутки были не совсем приличными. Мне кажется, это недопустимо. Висбю — город маленький. Здесь многие друг друга знают.
— Вы говорили с ней на эту тему?
— Да, у нас был разговор, всего неделю назад. Фрида и ее клиент стали перешучиваться, и она так хохотала, что не могла стричь. Дело было в субботу, мы обслуживали без записи, люди сидели в очереди. А она вела себя так, словно ничего не замечала. Клиента ее реакция еще больше раззадорила, и он продолжал отпускать шуточки. На обычную мужскую стрижку у нее ушло больше часа. Тогда я поняла, что придется поговорить с ней.
— Как отреагировала Фрида?
— Она извинилась и пообещала, что такое больше не повторится. Я поверила ей.
— Когда это было? Вы сказали — неделю назад?
— Да, должно быть, в прошлую субботу.
— Вы видели этого посетителя раньше?
— Нет, это было новое лицо. Я никогда его раньше не видела.
— Вы можете описать его?
— Он был немного старше ее. Высокий, привлекательный. Наверное, поэтому она так и завелась.
— На ваш взгляд, он местный?
— Нет, у него не было готландского диалекта. Я обратила на это внимание, потому что они так громко разговаривали. Произношение у него было стокгольмское.
— Как вам показалось, они знали друг друга раньше?
— Не думаю.
— Вы можете вспомнить, как он был одет?
— В деталях не помню, но достаточно элегантно. Я как раз подумала, что в его одежде есть что-то особенное.