На грани войны (ЛП)

— Мне нужно уйти, — повторила она, уже более твердо. — Я ухожу.
Он повернулся. Дверца шкафа позади него осталась открытой. На полках стояли коробки с продуктами — макароны с сыром, лапша рамен, спагетти.
Едкая кислота обожгла горло, желудок скрутило от тошноты. Она ела эту еду. Наслаждалась ею.
Откуда та взялась? Из кладовки в доме в Найлсе или Стивенсвилле? Или из семьи с голодными детьми? Живы ли они еще, или сражались за будущее своей семьи, но истекли кровью на снегу, застреленные ополченцами?
Она должна уйти.
— Я не могу оставаться в «Винтер Хейвене». Не с ополченцами. Не с Розамонд Синклер, сидящей в своем особняке через пять домов по соседству. Я ухожу.
Ноа застыл как камень. Все в нем напряглось, закрылось.
— Куда ты собираешься идти?
Ханна замешкалась.
— В наш старый дом.
— Ты имеешь в виду к Лиаму.
— Я имею в виду в мой дом. Лиам — вовсе не причина.
— Ты уверена в этом?
— Дело не в нем.
— Тогда, в чем же?
Она расправила плечи.
— Ты. Мы. Они. — Она помахала своей здоровой рукой. — Ополченцы, правящие этим городом. То, что они сделали. Ты позволил этому случиться.
Глаза Ноа потемнели.
— Я защищаю тебя! Я защищаю нас! Ты в безопасности…
— Этого недостаточно.
Он тупо уставился на нее.
— Что ты имеешь в виду…
— Этого недостаточно!
— Как это недостаточно? — прошипел Ноа. — Безопасность — это то, что они обещали. Безопасность — это то, что они нам дают. Майло должен быть в безопасности! Ты должна быть в безопасности!
— Безопасность — это еще не все. У тебя не может быть всего. Жизнь устроена иначе! Нет такой вещи, как абсолютная безопасность. Нет. Любой, кто обещает тебе это, — шарлатан, или еще хуже.
Ноа покачал головой, его челюсть сжалась, как будто, если он будет достаточно сильно верить в это, то всё так и окажется.
Ханна протянула к нему свою больную руку.
— Посмотри внимательно.
Он отвел глаза, его взгляд метался по комнате, останавливаясь где угодно, только не на ее уродливых, деформированных пальцах.
— Посмотри!
Молчание затянулось.
Наконец, он перевел взгляд на нее и опустил глаза на ее руку. У него хватило приличия выглядеть пристыженным.
— Мне жаль. Мне больно видеть то, что причиняет тебе боль.
— Это реальность, — отрезала она. — Боль — это часть жизни. Потери — это часть жизни. Риск, сдобренный умом и мудростью, — это часть жизни. Я не стану успокаивать себя или отгораживаться от мира ради иллюзии безопасности. Я не променяю себя на обещание, которое даже не реально. Нет.
— Это реально! Они защитят нас…
— Бред, и ты все прекрасно понимаешь. Эти люди — меркантильные пиявки. Социопаты, наживающиеся на менее удачливых. Они будут улыбаться в лицо до тех пор, пока могут использовать тебя. Положит ли кто-нибудь из них свою жизнь за тебя? За Майло?
Ноа сглотнул. Он не мог встретиться с ее горящими глазами.
— Лиам отдаст, — яростно добавила Ханна. — Бишоп не будет раздумывать. Молли и Квинн тоже. Это те друзья, которых я выбираю. Люди чести. Люди, которые заботятся друг о друге, не только когда им выгодно, но и когда это дорого обходится. Особенно, когда это им дорого обходится.
— Опять Лиам, — с отвращением произнес Ноа.
В ней вспыхнуло разочарование. Он даже не пытался ее услышать. Он ничего не хотел понимать.
— Есть вещи, которые стоят больше, чем безопасность, Ноа. Есть идеалы, за которые стоит умереть.
— Мир устроен иначе! У нас нет такой роскоши, как идеалы. Не после краха. А как насчет нашего ребенка? Ты готова рискнуть жизнью Майло ради своей морали? Своих убеждений?
— Мои убеждения — это я сама, — отчеканила Ханна. — Ничто, стоящее в этой жизни, не дается легко или бесплатно.
— Значит, ты готова умереть, только чтобы быть «свободной» от ополчения? Людей, которые кормят, согревают и поддерживают нашу жизнь?
— Людей, которые грабят и убивают невинных, хочешь сказать.
Ноа помрачнел.
— Они делают то, что должны делать.
Ханна замерла. Пульс стучал в ее ушах. Она положила обе руки на столешницу, чтобы успокоиться.
 
— Ты сказал, что это тебя возмущает. Сказал, что положишь этому конец.
Ноа задумался, тщательно подбирая слова.
— Мы все делаем то, что должны. Так устроен нынешний мир. Таким он стал. Тебе просто нужно это принять.
— Нет, — возразила Ханна. — Я не стану.
Глава 25
Ханна
День сорок восьмой
Ханна ошеломленно смотрела на Ноа.
Она подозревала, что все это время Ноа знал. Просто решил притвориться слепым. Он верил в Розамонд и ополчение — не потому, что поверил в их доброту, а потому, что иначе сам стал бы частью чего-то дурного.
Но услышать, как он говорит это вот так, признавая вслух…
Что-то в ней оборвалось, дверь в ее сердце захлопнулась. Если какая-то ее часть и оставалась открытой для него — ради старых времен, ради Майло, ради всего, через что они прошли, — она исчезла.
— Ты одобрил убийство своих соседей, — прошептала Ханна.
— Я не делал ничего подобного!
— Именно это ты и сделал. И делаешь.
Он вскинул руки.
— В мире осталось ровно столько еды. Ограниченное количество топлива. Если стоит выбор между голодом и воровством, то мы будем воровать.
— А убийства?
В глазах Ноа вспыхнули вина и гнев. Его лицо раскраснелось.
— Этим людям не стоило сопротивляться! Их предупреждали! Они должны были просто отступить! Они бы остались живы. Это их выбор!
— Ты слышишь себя? Ты говоришь, как все деспоты и кровавые убийцы. Ты не можешь оправдывать убийства. Этому нет оправдания.
— Конечно, оставайся в белых перчатках, Ханна! Тебе легко говорить. Ты не отвечаешь за целый город. Тебе не перед кем отвечать. Ты отвечаешь только за себя!
Она прикусила нижнюю губу. Еще один удар ниже пояса. Ханна не удостоила его ответом. Этот разговор не имел смысла. Теперь она это понимала.
Она пыталась заставить Ноа увидеть правду, думая, что он изменится, начнет действовать. В этом ее ошибка. Он действительно все понимал. Он знал правду и смирился с ней, даже принял ее.
В этом и заключался истинный ужас.
Огромный дом вдруг показался слишком маленьким, стены смыкались, воздух стал спертым и лишенным кислорода.
— Если выбирать между потерей сына и потерей души, — проговорил Ноа. — Я предпочту потерять свою душу.
Ханна покачала головой.
— Необязательно выбирать одно из двух.
— Для меня это так.
— Борись за то и другое.
Он направился к ней, двигаясь вокруг острова. Протянул обе руки, умоляя ее.
— Ханна, пожалуйста.
Она сделала шаг назад к прихожей. Если бы Призрак был здесь, он бы уже стоял между ними, рыча и огрызаясь. Как она жалела, что не взяла его с собой.
— Я делаю это ради Майло. Это все ради Майло.
— Майло не хотел бы, чтобы ты это делал. Он бы не хотел, чтобы люди умирали ради него.
— Он хочет жить! Каждое мое решение — ради него! Я думаю о Майло при каждом вздохе.
— Я тоже.
— Не похоже, — с горечью сказал он.
Его обвинение больно ранило Ханну. Ноа знал, что это худшее обвинение, которое он мог высказать в ее адрес. В его глазах вспыхнул стыд, но он не стал брать свои слова обратно.
Она и не ожидала от него этого. Это единственное оружие, которое у него осталось. Единственное, что он мог использовать, чтобы причинить ей боль.
— Это нечестно.
— Разве? Тогда зачем ты это делаешь? Ты собираешься бросить его — снова?
Ханна вздрогнула. Чувство вины пронзило ее.
— Я не бросаю его. Я забираю его с собой.
— Черта с два! — Ноа резко переменился в лице. Он прошел через гостиную, огибая Ханну. Остановился в коридоре между гостиной и спальней — спальней Майло — и преградил ей путь.
Вот чего она боялась. Что Ноа откажется внять голосу разума, что он не поймет, что она пытается сделать, что ей нужно сделать.