Тренировочные часы (ЛП)

— Наверняка, — соглашаюсь я.
Мы входим в здание через вход для спортсменов, сверкая пропусками, которые тренер Доннелли дал Анабелль, чтобы дать нам особые привилегии, пока мы здесь. Ни очереди, ни толпы, ни шума.
Пока не добираемся до арены.
Помещение переполнено, но наши места внизу, и ее отец ни за что не пропустит этот неоновый плакат. На самом деле, никто не пропустит ее — ни Доннелли, ни Гандерсон, ни Джонсон.
И вся банда здесь.
Анабелль ждет.
Ждет в течение всей встречи, пока последний человек не прижат на матах, и борцы стоят на коленях, опрокидывая воду, слушая последнюю лекцию, прежде чем отправиться в раздевалки.
Вывеска неоново-розовая с блестящими буквами, как пылающий маяк в комнате, полной черного и желтого, который почти сразу же бросается в глаза тренеру Доннелли, когда Анабелль держит его над головой. Качает его взад и вперед, блески ловят свет в правильном направлении, чтобы буквы сияли.
Тренер смотрит вверх, ища в толпе свою дочь.
Я смотрю, как бедняга приглядывается.
Щурится.
Читает.
Перечитывает еще раз, наклоняется вперед, бросает планшет и подходит к Рексу Гандерсону. Он хватает его за воротник рубашки и указывает туда, где стоим мы с Анабелль, заставляя Рекса прочитать надпись. Указывая в нашу сторону.
— Да, — бормочет Анабелль. — Похоже, у него будет сердечный приступ.
— Это выглядит очень вероятным сценарием.
Она шлепает меня по животу.
— Вот дерьмо. Он идет сюда.
Анабелль
— Какого черта это значит? — Отец топает ко мне, глядя на нелепый плакат.
Вырывает его у меня из рук и бросает на пол стадиона к прочему мусору, который выбросили студенты нашей секции.
— Эй! Я очень много над ним работала!
— Думаешь, это смешно, Анабелль Джульетта? — Мой отец так зол. Но опять же, что еще нового? — У тебя есть две секунды, чтобы рассказать мне, что, черт возьми, происходит. Потом я притащу сюда костлявую задницу мистера Гандерсона, а ты ему это повторишь.
Я делаю глубокий вдох, Эллиот стоит рядом, положив руку мне на поясницу.
— Есть кое-что, что Гандерсон и Эрик Джонсон должны сказать тебе.
— Они геи? — кричит папа сквозь шум, оглядываясь на Рекса.
— Что? Нет! — Я смеюсь над замешательством отца. — Я имею в виду, может, и так, кто знает, но сейчас я не это пытаюсь сказать.
— К чему ты клонишь? Если ты вошла в мой дом — на мою арену — с этим безвкусным плакатом, чтобы вызвать шумиху, тебе лучше иметь чертовски хорошую причину для этого, юная леди.
Густые брови отца выжидательно приподнимаются, взгляд переходит от Эллиота ко мне. Он не оставил без внимания узкое пространство между нашими телами, и наши руки — они висят по бокам, но почти соприкасаются. Между нами висит ощутимая атмосфера близости.
— Переходи к делу, Анабелль, у меня в раздевалке несколько дел по раскалыванию черепа, и времени на это не так уж много.
Я открываю рот, чтобы сказать ему…
...и вся история выходит наружу.
Ставка. Подслушанный разговор в спортзале. Рыдание в библиотеке, потом поход в бар, чтобы напиться. Эллиот, который привез меня домой, к себе домой. Фальшивое свидание с Рексом, которое прошло не так уж и плохо.
Папа зол, но слушает, не перебивая, ноздри раздуваются от неудовольствия. Руки скрещены, из ушей валит пар.
Когда я заканчиваю, он коротко кивает и, прищурившись, смотрит на нервничающего в стороне Рекса Гандерсона, у которого не хватило духу присоединиться к нам.
Два дня спустя мы услышали от одного из борцов моего отца, что Рекса уволили с поста менеджера команды, отстранили на оставшуюся часть семестра, и больше он не сможет работать в кампусе. Эрик Джонсон потерял свою частичную стипендию и право бороться в любой школе Первого Дивизиона.
Мои чувства варьируются от радости до вины и всех эмоций между ними, но это не то, что меня волнует в данный момент.
Эллиот, наконец, выпускается, конец семестра нависает над нами, как грозовая туча, преследуя нас, куда бы мы ни пошли. С каждой коробкой, которую он упаковывает, с каждым звонком от мамы, чтобы узнать, когда он будет дома, все становится более реальным.
 
Все между нами было слишком просто. Все в нем слишком постоянно и хорошо. Он красивый и забавный и заставляет меня чувствовать себя…
Он заставляет меня чувствовать…
Я смотрю на него со своего места за библиотечным столом с неуверенной улыбкой, держа ручку над блокнотом. Когда он замечает, что мои глаза наполняются слезами, то быстро протягивает руку через стол и смахивает слезы большим пальцем.
И сегодня, после того, как мы займемся любовью, он обнимет меня своими сильными, крепкими руками. Это заставит меня почувствовать себя лучше, на несколько минут.
Пока не придет время отпустить его.
ГЛАВА 22
Анабелль
— Какие у тебя планы на лето?
Я не могу встретиться с ним взглядом, когда парень поднимает большую коробку и ставит ее рядом с дверью. Куча коробок Эллиота растет в гостиной.
Семестр закончился, он собрал вещи и готов к отъезду, летняя стажировка уже ждет его в нескольких штатах.
— Работа. — Я шаркаю босыми ногами. — Наверное, постараюсь повидаться с мамой в Массачусетсе хотя бы недельку или две. Она ждет, что я приеду, мы не виделись целый семестр, что делает меня самой дерьмовой дочерью в мире.
— Вряд ли ты самая дерьмовая. — Эллиот смеется. — Уверен, что на свете есть дочери и похуже.
Не знаю, что сказать дальше, поэтому продолжаю:
— Спасибо, что оставил диван. Было бы отстойно сидеть на полу.
— Без проблем. Мне все равно не взять его с собой.
Все, что он берет с собой в путешествие, должно поместиться в его машине, и это не так много. Всего несколько коробок, постельное белье, компьютер и туалетные принадлежности из ванной.
— Как бы то ни было, у меня есть место только для нескольких коробок, так что... — Его огромные руки глубоко засунуты в карманы шорт.
Я оглядываюсь вокруг, обозревая помещение. Голые стены, почти пустые комнаты.
— А как насчет телевизора?
Он еще не вынес его из своей комнаты.
— Я оставляю его тебе.
— Боже, Эллиот, я не приму твой телевизор.
— Анабелль, давай не делать из этого большой спектакль? Ты можешь взять мою кровать и телевизор, и тебе больше не придется спать на той дерьмовой.
— Она не дерьмовая! Просто крошечная.
Так как у меня есть еще один год до выпуска, я остаюсь, в этом городе и в этом доме. Кто знает, возможно, даже найду себе соседа по комнате, чтобы сдать свою старую комнату.
— Итак. Ты делаешь это.
Собирает вещи и переезжает в Мичиган.
— На самом деле это не так далеко.
Шесть часов и сорок три минуты, или час и сорок пять минут полета... не то чтобы я гуглила или что-то в этом роде.
— Нет. Думаю, не так далеко. Я рада за тебя.
Но не за себя. Буду скучать по нему, потеряю частичку себя, когда он, наконец, повернется и выйдет за дверь в последний раз.
— Мы можем переписываться и следить друг за другом в социальных сетях.
— Отлично.
— Ты не выглядишь взволнованной.
«Это не так!» — хочется кричать мне. — «Я опустошена, что ты уезжаешь! Мой лучший друг уезжает, чтобы создать новую жизнь для себя, которая не включает меня».
— Я взволнована, конечно, не глупи. Просто... не знаю, Эллиот. Я злюсь. Даже не слушай меня, ладно? Не дай мне испортить тебе день.
 
— Испортить мне день? Думаешь, мне это нравится?
Тогда останься!
Останься и закончи свое образование здесь.
Я опускаю голову, не в силах смотреть ему в глаза, боясь того, что увижу там.
— Я просто эгоистка.
— Это не эгоизм, Анабелль. Это значит, что тебе не все равно.