Останься со мной (СИ)
Завидев Василису, дознаватель вернула утерянное самообладание и молча кивнула на стул.
«Час тишины какой-то», — хмыкнула про себя боярыня. Вчерашние вопросы больше не кружили над ней жалящим роем. Она знала, что получит ответ. Домовой Огана оказался на удивление полезным собеседником. И успел поведать много занимательных вещей. Например, о том, что никто не может запретить приговоренному к смертной казни требовать ордалии. И в таком случае решение богов будет считаться выше людского суда.
— Василиса Сабурова, ознакомьтесь с обвинениями и распишитесь. Уведомляю, что здесь присутствует ваш защитник. Действительный статский советник Сираж Кучугов.
Василиса удивлённо вскинула брови. Имя царского милостника, получившего наследный титул на государственной службе, знала самая распоследняя навка. Поговаривали также, что Василий Премудрый приблизил его за отменную игру в карты. Тугарин обладал феноменальной памятью и поразительной выдержкой.
По его бесстрастному лицу было совершенно не понять, с какой целью он прибыл сюда. Боярыня не столько читала бумаги, сколько размышляла, чем ей грозит подобная защита. Во-первых, отец знает. Плохо это или хорошо? Хорошо в том плане, что ее постараются вызволить отсюда. Плохо, потому что ценой жизни будет свобода. Запрут в одном из святилищ Макоши и заставят дни напролет нити прясть да полотна ткать. От подобной перспективы под коленями противно захолодело. Единственный вид рукоделия, который Василиса признавала, было шитье ран. К остальным ни душа, ни руки не лежали.
«Так, а во-вторых, получив царскую амнистию, я не смогу вернуть Велимира. Но если верить моим снам, то у него есть шанс. А у меня надежда отчистить свое имя», — она отложила писало. Оперла локти на стол, водрузила на кулаки подбородок и выдала:
— Расскажите мне об упирах.
Яга взвилась, словно ее ужалили:
— А больше тебе ничего не надо? Гуслей-самогудов, например, или пареной брюквы с калиной.
— Ну, поесть б я не отказалась, вторые сутки одними допросами кормите.
Ох, что за удовольствие видеть, как сужаются в щели глаза тугарина, как бледнеют от страха ведьмины скулы. А ведь она его действительно боится. Держится, но все равно боится.
«Да, ягушка, теперь на моей улице праздник. Я не злопамятная. Но ты читала мое дело, знала, на что давить, теперь расхлёбывай».
— Хорошо, — Василиса повернулась к защитнику, — пойдем длинным путем. Велимир — маг, слабосильный, но тем не менее. Как его погребли? Кто тризну ставил? Кто плакал? Я говорю, он сам упал, дознаватель — что убит. Трех дней еще не прошло, а обвинение написано, каждый знает, что если не похоронить, как подобает, то мертвяк через три дня своего убийцу преследовать начинает. А если это было самоубийство и у души не хватает сил, чтобы перейти Калин-мост, то она появляется на месте гибели своего тела.
— Вы не имеете права задавать мне вопросы! — Шрам под носом у яги побелел. На висках заискрился пот.
— Не стоит злиться, сударыня, коллежский асессор. Еще печати слетят. — Предостерег защитник, — Эти вопросы вполне могу задать вам и я.
— Мы не стали дожидаться появления неприкаянной души. Все обряды провели за счет казны. Под протокол. Дух Порошина отошел правильно, поэтому нигде возникнуть не должен. Так что допросить его, увы не выйдет.
— Как неосмотрительно, — вытянул в тонкую линию губы, тугарин.
— Вам не удастся сыграть на этом. От сударыни Сабуровой поступали угрозы.
— Между «обещать» и «сделать» целая пропасть. Я вон сколько раз обещал жениться, и все еще холост. Ну же, факты, давайте мне факты. Снятой головы к плечам не приставишь. А невинно убиенные имеют паскудную привычку донимать своих палачей. И ягья кровь вас не спасет.
— Она созналась городовому.
— Но экспертизу о вменяемости вы не проводили, значит, я буду требовать суда присяжных. И они оправдают девчонку. Она лекарь, ветеран осады Тмутаракани, а вы ее морили голодом. Уже чувствуете, как трещит под вами кресло?
— Вам нужен скандал? Вы хотите прессу? О, думаете, я не нашла? Представляю утренние заголовки: «Царская дочь – убийца»!
— Хватит! — выкрикнула Василиса. — Я требую не человеческого суда, а божественного. Если дух Велимира в Нави, то я имею право на ордалию. Я желаю отправиться в мир мертвых и там получить ответы.
В допросной повисло молчание. Казалось, его, как тот поминальный кисель, можно было черпать ложкой.
— Это лишнее, я выиграю дело. В крайнем случае, Василий Премудрый своей великой амнистией…
Василиса предупреждающе подняла руку.
— Нет, передайте его царскому величеству благодарность, но я откажусь.
Тугарин хотел возразить, но она покачала головой и обратилась к яге:
— Посудите сами, в случае моей правоты у вас будет закрытое дело и долгоживущий маг-упир. Сколько их в Гардарике, меньше десяти? А у меня жених или хотя бы ответ на вопрос, что значит эта кутерьма с письмами и заявлениями. Если же я не смогу вернуться, так тому и быть. Только палач и расстроится, но я могу завещать ему положенный гонорар. Все в выигрыше.
— А ваша фамилия? — тугарин все еще хмурился, но уже не спешил разубеждать клиентку.
— Моя фамилия отправится со мной в Навь, опекунам я ее не собираюсь оставлять. А вещи мои, раз уж про то разговор пошел, завещаю госпиталю Тмутараканскому. Еще что?
Дознаватель постучала короткими ногтями по столу.
— Я не понимаю, зачем вам рисковать своей жизнью? Не думаю, что статский советник слова на ветер бросает.
Василиса хотела пафосно ответить, что честь дороже жизни, сказать, что не хочет быть обязанной князю, или объяснить, что наверное все еще любит Велимира, но все слова, прокатанные на языке, явственно отдавали тленом, и она не стала. Вместо этого спросила:
— Мне нужно произнести клятву или какую-то словесную формулу? И как вообще будет проходить переход? Портальные избушки меня не пропускают.
— Ничего такого не нужно. Ты пожелала ордалию. Это слышала я, твой защитник и боги. Достаточно. Пойдем. Есть у нас самый прямой путь к Калин-мосту. Там тебя встретят. Вернешься с магом — будешь чиста перед людьми и богами.
Кучугов больше не проронил ни слова. Словно своим решением Василиса отсекла его компетенции от себя. От этого стало неуютно, она с мольбой посмотрела на защитника, но тугарин лишь головой покачал да спрятал руки в рукава халата.
Яга сама отворила дверь допросной и провела их по тускло освещенным коридорам. Под самым потолком ржавым цветом горели мутные лампы накаливания. Одна из них конвульсивно мигала, не выдержав казенной службы. Василиса считала ровные провалы дверей с маленькими решетчатыми окнами. Один, два, три… «Интересно, зажег Смогич фонари на центральной улице? Жаль во сне спросить не успела». Василиса улыбнулась. Ночной поцелуй растекся по венам горячим золотом, согрел изнутри.
Наконец дознаватель толкнула последнюю дверь, придержала пропуская Василису и тугарина, а после с грохотом захлопнула, породив быстрозвучное эхо.
Холод осенней ночи тут же пробрался под тонкую девичью блузу, но там же и потерялся, уступив другому — душевному.
Василиса огляделась. Типичный задний двор, характерный для любой казарменной постройки, будь то больница или тюрьма. Вечно тлеющая выгребная яма, пара деревянных нужников, кирпичные, кое-где вывалившие кладку стены с подтеками и срамными надписями. А посередине двора колодец. Нет, не так. Колодец. От него веяло тьмой и потусторонней жутью. Василиса невольно попятилась и уткнулась спиной в тугарина. Тот положил ей руки на плечи и нервно ударил хвостом, кроша щербатую брусчатку.
— Назад пути нет, боярыня. Мне жаль. Ты сама решила отдать жизнь на суд богов.
В Василису вошел страх. Так запросто, без приглашения. Легко вонзился раскаленной вязальной спицей в живот и вышел в районе колен, сделав их мягкими, непослушными. Идея, выношенная и рожденная за безопасными стенами тюрьмы, под открытым небом показалась до боли глупой. И почему ее никто не отговорил?