Неукротимая Сюзи

Она решила отвести Мартину и Жана-Батиста в свой дом. Они послушно последовали за ней: юноша нес на руках старушку. У Сюзанны дома они искупались, причесались, сменили свои лохмотья на приличную одежду. Мартине досталось платье, которое не взяла с собой Кимба, а Жан-Батист натянул штаны и камзол, имевшиеся в гардеробе шевалье де Лере. Его новая одежда вызвала у него довольную улыбку, хотя и была ему маловата: камзол сильно сдавливал его грудную клетку, а штаны почти целиком оставляли икры голыми.
Сюзи пожалела о том, что у нее нет возможности обратиться к Николя Гамару де ла Планшу, который был врачом на «Шутнице» и который смог бы должным образом обработать язвы на ногах Мартины. Она также пожалела и о том, что рядом с ней нет больше Кимбы: негритянка, наверное, смогла бы исцелить юношу от немоты, обратившись за помощью к Нганге Маринде и попросив ее изгнать из него злых духов.
Однако у Мартины по данному поводу имелось собственное мнение.
– Чтобы я снова смогла ходить, а к Жану-Батисту вернулся дар речи, требуется настоящее чудо, – заявила она вечером того же дня, – и я знаю, кто совершает чудеса… и где их совершают: на церковном кладбище Сен-Медар, возле могилы диакона Франсуа де Пари…
– Я не верю в чудеса, – возразила Сюзи, вспомнив при этом, однако, как год назад кто-то рассказывал ей об усопшем, который считался святым и возле могилы которого многие больные исцелялись.
Мартина попыталась переубедить Сюзанну:
– Там уже много раз происходили чудесные исцеления. У больных золотухой кожа снова приобретала нормальный цвет, к слепым возвращалось зрение, парализованные вставали на ноги и начинали ходить… А одну даму, которая не верила в чудеса и всячески их поносила – причем в том самом месте, где они совершались, – разбил паралич, и ее унесли с кладбища на носилках…
– Вздор! – заявила Сюзи.
Однако Мартина не унималась: она стала красочно расписывать, какое облегчение она испытала бы, если бы избавилась от своих язв, мешавших ей ходить, и какой счастливой она себя почувствовала бы, если бы снова услышала голос Жана-Батиста.
Сюзи в конце концов сдалась. Она раздобыла повозку, и все трое поехали на кладбище Сен-Медар. Сюзи отправилась туда в женской одежде – к превеликой радости своей бывшей кормилицы, которая отказывалась понимать, зачем Сюзанне нужно переодеваться в мужчину, тем самым совершая противоестественный и явно не богоугодный поступок. Сюзи облачилась в скромную женскую одежду, которая делала ее похожей на самую обычную мещанку. Жан-Батист тоже был рад увидеть Сюзанну не в мужской, а в женской одежде. Он уже успел привыкнуть к ее появлению в его жизни и теперь соглашался отвечать на ее вопросы и выполнять ее требования, общаясь с ней при помощи жестов и мимики.
Они все трое вышли из повозки у входа на кладбище: сводные брат и сестра придерживали с двух сторон старушку, чтобы она смогла доковылять до могилы, вокруг которой уже собралась большая толпа. Такая толпа вызывала и сострадание, и ужас: одноглазые, однорукие, безногие, умалишенные… Все они, совершая хаотические движения, громко каялись в своих грехах и бубнили молитвы. От этой умопомрачительной какофонии и от вида этих людей волосы на голове едва не становились дыбом.
– Что это? Кто они, эти несчастные? – спросила Сюзи, останавливаясь из-за охватившего ее чувства отвращения.
– Это те, кто, как и я, надеется на чудесное исцеление, – ответила Мартина.
В ноздри ударил тяжелый и едкий запах дыма. Что это был за запах – запах святости или зловонных миазмов? Сюзи увидела человека, махавшего кадилом. Из этого кадила извергались серые клубы дыма, которые, задержавшись на миг над могилой покойного диакона Франсуа де Пари, расползались в разные стороны и устремлялись к свинцовому небу. Зрелище это было одновременно и впечатляющим, и жутким. Сюзи, Мартина и Жан-Батист подошли как можно ближе к могиле.
И тут бывшую кормилицу охватили конвульсии. Она вырвалась из рук поддерживавших ее Сюзанны и Жана-Батиста и – под их удивленными взглядами – стала всячески изгибаться под одобрительные возгласы тут же заплясавших вокруг нее исступленных старух. Затем, похоже, к ней полностью вернулась способность передвигаться на ногах: она присоединилась к танцу старушенций, выкрикивающих какие-то заклинания, и стала кружиться вокруг своей оси, закатив глаза и то открывая, то закрывая рот. Наконец она, скрестив руки на груди, упала на могилу диакона.
 
Сюзи бросилась к ней, а стоявшие вокруг калеки стали вопить:
– Чудо! Чудо!
Сюзи склонилась к неподвижному телу своей бывшей кормилицы, приподняла ее юбки и, не веря своим глазам, увидела, что язв на ее узловатых ногах уже больше нет. От них остались лишь еле заметные красноватые рубцы. Сюзи повернулась к Жану-Батисту, который, как и она, с удивлением и ужасом смотрел на происходящее, и сказала:
– Жан-Батист, это просто невероятно! Кто скажет, что это не чудо? Может, и твой язык теперь развяжется?
Юноша посмотрел своими голубыми глазами прямо в глаза женщины, в которой он теперь признавал свою сестру, и отрицательно покачал головой, с испугом подумав, не ждет ли она, что и он, подобно старой кормилице, сейчас пустится в безумную пляску.
Мартина без каких-либо затруднений самостоятельно дошла до ворот кладбища. Сводные брат и сестра следовали за ней, не зная, что и думать. На всех троих уставился своими маленькими хитроватыми глазами стоявший у стены нищий в лохмотьях. Рот у этого нищего был беззубым, волосы – взлохмаченными и нечесаными, а в углу рта он держал короткую трубку… Сюзанне поначалу показалось, что перед ней – мираж, порожденный тусклым красноватым светом горелок, размещенных у входа на кладбище, и тем состоянием смятения, в которое ее ввергла только что увиденная ею сцена. Нет! Этим нищим не мог быть марсовый Клод Ле Кам! Женщина-матрос сейчас наверняка находилась в море: возилась там с парусами какого-нибудь судна! А может, она уже погибла в морской пучине, и только лишь ее призрак – причудливый и насмешливый – появляется то в Париже, то в Версале, чтобы напомнить о ней тем, кто еще жив? Однако позади этого «призрака» стоял, опираясь на костыль, очень даже живой Рантий. Сюзи задалась вопросом, где эти двое могли сблизиться, и тут же подумала, что это вполне могло произойти на «Шутнице», на которой они вместе ходили в море!.. Она отвела от них взгляд.
Выйдя с кладбища, Сюзи показала сводному брату на листок бумаги, который был прикреплен к забору и на котором какой-то злопыхатель написал: «Распоряжением короля Богу запрещено совершать в этом месте чудеса». Жан-Батист с беспомощным видом поморщился, и Сюзи догадалась, что он не умеет читать!
Мартина и в самом деле исцелилась. Она теперь могла ходить и, начиная уже со следующего дня, стала наводить порядок в доме Сюзанны, в котором она уже вела себя абсолютно раскованно. При каждом удобном случае она выражала признательность «своей красавице», Богу и покойному диакону Франсуа де Пари. Чтобы удовлетворить ее любопытство, Сюзи рассказала ей обо всем хорошем и плохом, с чем ей довелось столкнуться в жизни после того, как они расстались. Однако, как она ни старалась, ей не удалось заставить своего сводного брата произнести хотя бы слово. Тем не менее она видела, что человек он очень даже умный и сообразительный. А еще – очень ласковый и душевный. Она научилась догадываться по его мимике и выразительным жестам, в каком настроении он в тот или иной момент пребывает и что ему нравится, а что – нет. При этом она осознавала, что, будучи неспособным говорить и оказавшись без защиты Мартины (которая хотя и исцелилась, но была уже очень пожилой и отнюдь не бессмертной), он рано или поздно угодит в категорию неполноценных людей – кретинов, идиотов, недоумков и прочих умственно отсталых, которых все считают сумасшедшими. Вполне может случиться так, что он закончит свою и без того невеселую жизнь в больнице или в сумасшедшем доме.
Сюзи решила, что не станет бросать его на произвол судьбы. Он уедет из Парижа вместе с ней. Уедет туда, куда и она. И тогда, когда она решит это сделать. Если, конечно, он не будет против.