Три товарища (СИ)

Алексей хмыкнул. В принципе, против встречи с сестрой он не возражал.
— Вряд ли ей тут фоткать позволят, — он встал с кровати. — Но хоть действительно посмотрит на живых легенд… Ладно, идём звонить.
  
Глава 18. Никита и капитан Гринёв
 
Лейтенант Терехов Никита Олегович.
К вечеру похолодало. Я накинул куртку и вышел из барака. Лёха отправился в душевую, а Илья всё ещё точил лясы с дедом по спутниковой связи. Поэтому мне никто не мешал всё окончательно обдумать и отправиться на встречу с той самой живой легендой Российского космического флота.
Хоть я примерно догадывался, что мне хотят сказать и от меня услышать, чувствовал себя неуверенно. Ещё бы! Кто я, а кто он. Капитан Юрий Гринёв даже не легенда. Это — символ. Символ невеликих побед нашего флота. Благодаря ему и таким, как он, эти победы всё же случались. Я никогда не смогу разговаривать с ним так, как разговаривал Лёха. И хоть, в принципе, на то были причины, я не так воспитан, чтобы хамить героям.
Перед тем, как ввалиться в единственный кафетерий на базе, где всегда рады и военным, и штатским, я некоторое время топтался у двери и всё взвесил окончательно. Я не позволю собой манипулировать и не стану давать гарантии. Но внимательно выслушаю, что он хочет сказать. И если он хоть раз назовёт меня салагой, разговор на этом сразу прекратится.
Поджарый капитан сидел за столиком в самом конце кафетерия и откровенно скучал. Народу внутри было неприлично много. Уставшие пилоты или гражданский персонал базы не упускали возможности развеяться. Сбивались в компании, чтобы просто поболтать ни о чём. На какое-то время забыть причину, для чего здесь все собрались. Ради чего готовятся, и что в итоге всех ждёт.
Окинув быстрым взглядом кафетерий, я поёжился. Мне не хотелось привлекать внимание к нашей встрече. И меня, как я уже успел убедиться, и тем более капитана Гринёва на базе хорошо знали. Я бы не хотел, чтобы нас отвлекали, лезли с просьбами о автографах или просто буравили любопытными взглядами. Я просто хотел узнать, что мне хотят сказать, и уйти.
Заметив меня, капитан помахал рукой. Эдаким небрежным жестом, будто официанта подзывал. Я поморщился, но зашагал к одинокому столику, надеясь, что мне не придётся выслушивать возмущённые слова, что, дескать, он слишком долго ждал. Выговоров конкретно от него я не желал.
— Здравствуй, лейтенант…
— Никита можно, — сразу отреагировал я.
— Хорошо, — Гринёв словно через силу улыбнулся. — А меня называй Юрий. Но только здесь, на базе. И, желательно, не в присутствии других… Присаживайся. Алкоголь употреблять нам не позволяют, но кофе выпить можем… Две чашки кофе принесите, — он сделал знак проходившему мимо официанту, который комплекцией больше походил на бойца спецназа. — Догадываешься, зачем я тебя пригласил?
— Догадываюсь, — не стал лукавить я.
— Тогда, прежде чем сразу сказать "нет", выслушай… Ты же знаешь, кто я такой? Наверное, в детстве слышал истории о непобедимом пилоте и смотрел запоминающиеся картинки по "ящику"? Многое из того — пропагандистская чушь. Но многое правда… Когда Россия заявила права на планету Виктори, как её сейчас называют, и собрала силы у звезды Садальмелик, мне было всего двадцать пять. Немногим больше, чем тебе сейчас. Хоть тогда я уже вышел из возраста восторженного юнца, чувствовал себя примерно так же, когда сообщили, что враг хочет отобрать у нас то, что нам принадлежит по праву. Именно наши люди нашли лёд на планете Аршан. Именно наши люди дали ей такое название. Именно наши люди установили первый атмосферный преобразователь. Но, к сожалению, на эту планету не только мы положили глаз, как ты, наверное, помнишь. Экспансию в те времена все старались вести агрессивно. Все хотели космических колоний. Это же, чёрт возьми, было так престижно! Так статусно! И американцы не стали считаться с чужими интересами, как не считались с ними столетиями до этого. Они быстрее мобилизовали все доступные силы, быстрее подтянули резервы. Смогли занять оборонительные позиции на орбите и заранее распланировали ход боя. Но тогда меня мало интересовала общая стратегия. Как и весь наш народ, я хотел сражаться. Вместе со всеми я негодовал, что нас решили подвинуть. Когда мы приближались к планете, видели вражеские силы и слушали в эфире угрозы, что по нам откроют огонь, если мы продолжим приближаться, я хотел, чтобы это случилось… И моё желание осуществилось, — Юрий Гринёв тяжко вздохнул, принял кофе из рук официанта и одно блюдце с чашечкой подтолкнул мне.
 
Воспоминания, видимо, немного выбили его из колеи. Некоторое время он монотонно размешивал ложечкой. И я решил подтолкнуть его к продолжению.
— Я читал, вы уничтожили четыре американских истребителя в составе звена. А затем, когда ваших… — я пытался подбирать слова и говорить уважительно, чтобы не разбередить старые раны. — Ваших напарников сбили, продолжили в одиночку, уничтожили ещё двоих и смогли уйти, когда опустел боекомплект. Это же правда?
— Истинная, — спокойно ответил капитан. — Не плоды вымысла точно. Я — один из двадцати трёх выживших лётчиков-истребителей. Я помню, как радовался, когда мы сожгли американский авианосец, помню, как горевал, потеряв почти всю эскадрилью. Но самое большое горе я испытал не тогда, когда ситуация стала патовой и ни у одной из сторон не осталось сил, чтобы переломить ситуацию. А когда понял, что все жертвы были напрасны. Когда был заключён мир и "мировое сообщество", — он обозначил пальцами кавычки. — Принудило нас отказаться от претензий на планету. Да, мы что-то получили взамен, конечно. Например, технологию производства торпеды "Цикада", которыми американцы тогда так удачно против нас воевали. Но жизни, которые мы потратили в том бою, мы потратили напрасно. И я не хочу, чтобы это вновь когда-либо повторилось. Не хочу сгинуть бессмысленно.
Я развёл руками. Я не понимал, к чему он клонит.
— Никто не хочет…
— Чтобы этого не случилось, для меня критически важно, чтобы ты занял позицию третьего пилота в моём звене, — брови капитана Гринёва сошлись грозной дугой. Как мне показалось, он едва остановил себя, чтобы по столу кулаком стукнуть. — Там, куда мы отправимся, там, где нас ждёт нечто, с чем мы ещё никогда не сталкивались, нет места для дилетантов… Да, я конкретно вашу тройку имею в виду. Ты правильно меня понял… Ты, на мой взгляд, самый перспективный и талантливый. Спокойный и уравновешенный. Я не только хочу, я буду рад, если мы станем сотрудничать вместе. Ведь наше сотрудничество значительно увеличит шансы на выживание. Как твои, так и мои.
Стальные нотки в голосе и театральная суровость лица не возымели на меня никакого действия. Я изначально догадывался, зачем он меня позвал. И не видел смысла что-то менять.
— Извините, капитан Гринёв, — я намерено вернулся к сухому официальному тону. — С парнями мы давно вместе. Мы были лучшими в академии, и здесь пока показываем лучшие результаты. Как и говорил Алексей: мы — почти что семья. Мы — друзья.
Юрий Гринёв снисходительно рассмеялся, после того, как услышал последнюю фразу.
— Господи, ты так похож на меня молодого. Столько юношеского максимализма в глазах, столько дружеской преданности в голосе… Дружба… Что оно такое, когда речь идёт о выживании? Не только о личном выживании, но и о выживании всего человечества. Дружба — это абстракт. Нечто абсолютно несущественное, когда речь идёт о спасении тысячей, миллионов, — да, чёрт возьми! — миллиардов жизней! — капитан Гринёв, наконец-то, приложился кулаком по столу. — О чём ты только думаешь? О чём вы думаете, неразумные детишки? Ты понимаешь, насколько велики риски? Ты же видел, что нас там ждёт. Сам сталкивался. Неужели тебе непонятно, что там дружба тебя не спасёт? Она не сможет защитить тебя. Ты, как и все мы, сможешь выжить, если в звене тебя будет прикрывать лучший из лучших, а не посредственность. Лишь сплав опыта и молодости, таланта и умений, конкретно меня и тебя в одной команде, поможет победить… Пойми, — он немного сбавил напор. — Там, куда мы непременно отправимся, нет места иным чувствам, кроме чувства долга и чувства самосохранения. Нет места дружбе. Я бы тоже хотел поговорить о высоком. Может, стихами сказать. Но не могу. Ибо романтики, как известно, долго не живут. А я жить хочу. И хочу помочь выжить другим.