Молчание и покорность (СИ)

Прохладные пальцы коснулись края джинсов, оттянули. Я облегченно выдохнул, когда давление на поврежденный живот ослабло, а он будто понял и расстегнул пуговицу, потянул вниз змейку…
— Эй! — раздался его тихий голос совсем рядом. Он провел ладонью по моей щеке, стирая непонятно откуда взявшиеся слезы, а потом прошептал: — Снимай штаны, будет легче. Останься у меня, не иди домой.
Мур помог мне разуться, избавиться от плотных джинсов, чтобы…
— Су-ка.
Он выдохнул это простое околоматерное, окололитературное слово таким тоном, что я резко глаза распахнул и отрезвился.
Мур. На коленях перед кроватью. Между моих ног. Рассматривал бордовые кровавые следы на внутренней стороне бедра, уходящие под ткань белья.
— Это то, о чем я подумал? — стирая пальцем подсохшую корочку, мертвым голосом спросил он.
— Не думай. Пожалуйста, не думай, — выдохнул я, подаваясь вперед и обхватывая ладонями его лицо. — Не…
Мур ответил тем же, и мы вдруг оказались так близко, как никогда ранее. Едва ли не касались друг друга носами, щеками, губами.
— Артур, ты можешь мне довериться. Ты… скажи, он тебя…
У меня внутри все будто заледенело. Я всхлипнул и весь задрожал, глядя огромными глазами в его распахнутые серьезные глаза. А потом и сам не заметил, как начал плакать. Уткнувшись носом в его плечо, я отпустил всю боль, все тревоги, отпустил себя, позволяя накопившемуся за три года напряжению прорвать дамбу.
Ощущение было такое, будто по живому вскрывают гнойную опухоль. Да, больно до чертиков, но зато я знал, что потом придет облегчение и покой.
Мур обнял меня за плечи, притянул к себе и принялся что-то шептать. Тихо-тихо, так, что я не мог расслышать слова, но каждая буква отдавалась вибрацией в его груди, передавалась мне, странным образом убаюкивая.
От боли и слез начало подташнивать. В висках застучало, и это отозвалось в памяти совсем другим стуком. Мерным. Мертвым.
Да, так забивали гвозди в крышку гроба моего отца. С тех самых пор все пошло по пизде.
В душе будто что-то сломалось, так, что я услышал треск в ушах.
Истерика. Я плохо помнил, когда буквально упал на грудь Мура, начиная навзрыд рыдать, не стесняясь показывать, как мне плохо, как мне больно, как мне обидно.
Мой папка. Невозмутимый, вечно небритый папка, который все выходные проводил на диване, целыми днями расхаживая в пижаме, завтракал и ужинал перед телевизором, а ночью начинал мелкий ремонт по дому, просто чтобы покошмарить брюзгливую соседку.
Мой папка, который все скандалы умел перевести в шутку, который совсем не занимался моим воспитанием, потому что сам еще был инфантильным ребенком.
Почему он ушел? Почему взамен ему пришел этот ублюдок?..
Я затих внезапно, будто кто-то дернул рубильник. Просто прижимался к единственному другу, слушая быстрое биение его сердца, и умолял всех известных мне богов растянуть это мгновение на целую вечность. Но Мур вдруг решительно поднялся, потянул и меня за собой и, уложив в кровать, сказал отрывисто и повелительно с исказившимся, внезапно побледневшим лицом:
— Спи. Ни о чем не беспокойся. Я позабочусь о тебе…
И я поверил.
Положил голову на подушку, позволил укрыть себя одеялом, а потом только, когда он уже собрался уходить, поймал его за руку и прошептал:
— Спасибо. Я буду ждать твоего возвращения. Буду ждать тебя.
========== 5. Не расставайтесь с любимыми ==========
Мы никогда не бываем столь беззащитны, как тогда, когда любим и никогда так безнадежно несчастны, как тогда, когда теряем объект любви или его любовь.З. ФрейдНастоящее
— И они, видимо, решили выебать мне мозг без смазки. Целый вечер пиздели о какой-то ерунде, а любую мою попытку перевести разговор в рабочее русло тут же пресекали…
Молча киваю на каждое слово, продолжая сосредоточенно вести машину. На Мура не смотрю принципиально, за все время с момента встречи в аэропорту я сказал ему два слова: «привет» и «нормально».
Да, шлю ему приветствия и сообщаю, что у меня все под контролем. В обоих случаях я говорю не искренне.
 
— Но девки у них, конечно, страшные, пиздец! И где таких понабира…
Не хочу говорить о девках. Я-то думал, что он этих самых девок любит так, что готов прощать им все выебоны, а он за моей спиной потрахивал мальчиков. Вжимаю педаль газа в пол, пролетая на красный, только чтобы он заткнулся.
Мур действительно резко замолкает и смотрит на меня удивленно.
— Артур, все в порядке?..
Киваю, перестраиваясь в третий ряд и разворачиваясь через две сплошные, едва ли избежав столкновения с каким-то корытом. Проехал нужный поворот, с кем не бывает…
— Артур, мы сейчас разъебемся, — ровным голосом сообщает Мур, а потом кладет руку мне на колено, пытаясь успокоить, но я сбрасываю его лапу и дожимаю до ста двадцати. Мотор воет, мелкие дождевые капли размазываются по лобовому стеклу кляксами. — Артур, немедленно, блять, остановись!
Скалюсь и, приметив впереди въезд на парковку торгового центра, резко выворачиваю руль вправо, на скорости въезжая в поворот. Тачку заносит, Мур инстинктивно хватается руками за приборную панель и материт меня вполголоса, а я интересуюсь:
— Кто такой Камиль? — и нажимаю на педаль тормоза.
Нас швыряет вперед, потом назад, и, когда я все же смотрю на друга, то замечаю в его глазах не только злость за подобные маневры, но и растерянность. Отлично. То, что нужно.
— Он…
— Он, — кривляюсь я, вытаскивая ключи из замка зажигания и выскакивая на улицу, с силой захлопнув дверь. Мур плетется следом, и я даже рад, что он не пытается заговорить. Потому что если он откроет свой рот и что-то мне скажет, я не сдержусь. Я буду бить его до тех пор, пока он не заткнется.
Злость клокочет во мне, переливается через край, и драка может стать для нас фатальной. У нас с ним на двоих больше двух центнеров мускулов и неплохая техника, отточенная в октагоне, куда мы однажды даже рискнули войти вместе.
О-о да, это было жарко. Он мне расхерачил всю бровь, а я ему оставил трещину в ребре. Я так сильно хотел его, что выливал сексуальную энергию в бой, а он… а он просто отвечал.
Да, мы ебашились почти с ненавистью, так что наши тренера почти были готовы выгнать нас из зала без права вернуться… Если бы нас не разняли, наверное, мы бы друг друга убили.
Ухмыляюсь, ступая в распахнувшиеся двери торгового центра.
Иду целенаправленно в сторону туалетов, мимо слюняво-сопливой кафешки, мимо улыбающейся официантки, мимо ранних посетителей.
Мур следует за мной, но останавливает у самых дверей.
— Артур, стой.
— Я хочу умыться, отъебись, — рычу, пытаясь уйти от попытки схватить меня за руку, но все равно случайно касаюсь его руки. Между нами будто искра скользит, и я резко разворачиваюсь, хватаю его за лацканы дизайнерского пиджака, впечатывая Мура лопатками в стену. — Ты сука вообще не ходи за мной, понял?! Иди вон кофе выпей, перекури, а то у тебя морда дебильная.
Смотрю в его удивленные, горящие болью и недоумением глаза, и впечатываю кулак рядом с его дурной кудрявой башкой. Костяшки пальцев мгновенно отзываются болью, но я не реагирую на нее и захожу в тяжелые двери просторного мужского туалета. Умываюсь ледяной водой, набираю немного в рот, чтобы прополоскать и освежиться, а когда поднимаю голову, в зеркале вижу отражение Мура.
— Блять, М… — разворачиваюсь к нему, но он вдруг сгребает меня в охапку и запечатывает рот ладонью. Дергаюсь, пытаясь промычать сквозь его пальцы, чтобы он отвалил, но он толкает меня назад, на умывальники, и я едва не падаю, отступая на шаг.
— Помолчи, пожалуйста, — просит окончательно растерявший терпение друг и упирает руки в бока, — и послушай. Мы никогда об этом не говорили, но… Артур, то, что с тобой делал отчим, — пусть даже это было давно, — отразилось на твоих отношениях с девушками, я понимаю. Знаю, что ты сильный человек, ты держишься, но…
Понимаю, к чему он ведет, и мне становится смешно.