Нобель. Литература

 
 
В третьем тысячелетии
 
Автор повести
 
О позднем Предхиросимье
 
Позволит себе для спрессовки сюжета
 
Небольшие сдвиги во времени —
 
Лет на сто или двести.
 
В его повести
 
Пушкин
 
Приезжает во дворец
 
В серебристом мерседесе
 
С крепостным шофером Савельичем.
 
 
И так далее. То есть дело даже не в том, что это мысль такая уж нестандартная, здесь дерзость необычайная. Свободный стих должен подчеркивать свободу мысли. Почему эти стихи нельзя было написать, все это, весь этот садовничий цикл, классическим ямбом, совершенно непонятно. Вот еще.
 Ничья печаль несравнима с моей 
 
 
Вам, погруженным в такие мысли,
 
Оставляющим утомительные следы,
 
Не место в этом саду; мужчина
 
Демонстративно занимается прополкой,
 
Женщина хромает, отказывается переодеться,
 
Привести в порядок волосы.
 
Вы полагаете, мне есть дело
 
До вашей ссоры?
 
Хочу, чтобы вы знали:
 
Я ожидал большего от двух созданий,
 
Наделенных разумом, — если не того,
 
Что вы будете заботиться друг о друге,
 
То, по меньшей мере, понимания: печалью
 
Отмечены вы, весь ваш род, затем,
 
Чтобы я узнавал вас, как узнаю голубые
 
Метки дикой сциллы, белизну
 
Лесной фиалки.
 
 
Это стихотворение от имени Бога, но от имени Бога можно сказать гораздо более серьезные и более страшные вещи. У Маяковского Бог говорит: «Я люблю смотреть, как умирают дети». Это страшно сказано, но от имени Бога такое можно сказать именно потому, что это огромная дерзость, непозволительная дерзость, Маяку никогда не могли простить этих слов. Если вы дерзаете говорить от имени Бога, пусть он у вас говорит что-то ослепительное, а здесь он говорит: «Вы не заботитесь друг о друге, и поэтому я не буду заботиться о вас».
Опять-таки, будь это высказано чуть с меньшей претенциозностью, с этим произвольным, абсолютно произвольным, никак не мотивированным делением на строки, переносами такими, анжамбеманом в верлибре — это вообще дикость, но, тем не менее, и чуть менее патетически, тогда можно было это с интересом читать. Но меня смущает именно банальность, выдающая себя за небанальность.
В мире сегодня, я думаю, десятки тысяч поэтов, которые могли бы претендовать на Нобеля с большим основанием, и мне обидно именно за то, что Луиза Глик называется поэтом, не имея для этого никаких стопроцентных оснований. Стопроцентных оснований, наверно, не может быть, мне сейчас скажут: «Вы как судья Савельева, которая говорит Бродскому: „А кто вас назначил поэтом?“». Это от Бога.
Считать себя поэтом может кто угодно, но когда Нобелевский комитет поддерживает эту точку зрения, она должна быть серьезно аргументирована. Надо помнить, что такие поэты, как Роберт Пенн Уоррен, а он был прежде всего поэтом и уже только потом прозаиком, Нобелевской премии не удостоились.
Такие поэты, как Уистен Хью Оден, Нобелевской премии не удостоились. Поэтому надо, наверное, поискать человека, который бы вносил в мир не просто одинокую чистую ноту своих размышлений о Боге и цветах, а поэта, который бы «кастетом кроился миру в черепе», как сказал Маяковский. Мне обидно это говорить, потому что я уверен, что Луиза Глик очень хороший человек, но меня безумно раздражает фальшивая многозначительность в любом человеке.
 
А еще больше меня раздражает огромное количество наших сограждан, которые искренне надеются, что если они похвалят Луизу Глик, их теперь пустят преподавать в Штаты или вообще. Она человек, от чьего мнения многое сейчас зависит, от чьего мнения зависят многие академические в том числе карьеры, и смотреть на этот выводок людей, дожидающихся ее благосклонности, мне еще горше. Поэт не должен ни на что влиять, и я надеюсь, что она, как истинный поэт, ни на что влиять не будет.
Я не буду рекомендовать альтернативы, кому надо было дать Нобеля вместо нее, понимаете, именно я не буду рекомендовать. Я абсолютно не уверен, что в России сейчас или в мире хоть кто-нибудь готов будет поддержать мой выбор, потому что мои вкусы вообще довольно своеобразны. Но я никому не предлагаю: «Давайте ему дадим Нобелевскую».
Моя рекомендация же, понимаете, действует только применительно к классике. Когда я начинаю говорить о современности, слишком много людей, которые со мной не согласны. Очень много, это для меня большая боль, много талантливых поэтов, к сожалению, после Крыма и Донбасса сошли с ума. Среди них были и одаренные люди, но, к сожалению, они начали говорить и писать такое, что мне их упоминать просто стыдно, это просто рот потом полоскать с мылом, да. Равным образом это касается и некоторых писателей, которые просто для меня умерли после этого. И сейчас они, тут уже дело не в Крыме, не в Донбассе, они уже на родной почве начали с ума сходить.
Есть некоторое количество людей, чьи взгляды и стилистика меня абсолютно не устраивают вне зависимости от их поведения, вне зависимости от их убеждений. Я современник, я ненадежный рассказчик, поэтому мое мнение о Луизе Глик имеет некоторое право быть, потому что мы с ней находимся в абсолютно разных полях. Моя академическая карьера никак не зависит от нее, равным образом никак от нее не зависит и моя карьера литературная. Но просто я помню, с каким диким негодованием на меня накинулись отдельные люди, когда я сказал, что, по-моему, Тумас Транстрёмер — поэт очень банальный. Они, наверно, надеялись получить Нобелевскую премию. Они ее все равно не получат, смею вас уверить. Тумас Транстремер — банальный поэт. Но это ни о чем не говорит, понимаете. Подождите, может быть, дадут кому-нибудь сейчас из украинских авторов. Сергей Жадан, очень было бы хорошо, чтобы он ее получил, хотя тоже… У него еще проза хорошая. Просто я совершенно не уверен в том, что мое свидетельство здесь должно что-то значить. Просто когда я вижу плохие стихи, я и говорю. Они объективно плохие, я не могу сказать, что они хорошие. Я очень хотел, мне же, как вы знаете, всегда после очередного Нобелевского награждения начинают названивать все радиостанции FM: «Что вы скажете?». Я честно приветствовал восторженно награждение Дорис Лессинг, наш брат фантаст получил премию, ура! Я был в восторге абсолютном от награждения Модиано, потому что он написал очень хороший сценарий, хотя его романы мне не нравятся, а фильм «Лакомб Люсьен» был гениальный. Мне не нравится Петер Хандке, ну что теперь делать? Но еще раз говорю, это их премия, пусть они и дают. А то, что в России большой поэтической премии после «Поэта» так и не появилось, появилась хорошая премия «Поэзия», но она награждает за тенденции, а премия, которая награждала бы за совокупность творчества поэтического, сейчас в мире такой, пожалуй, что и нет.
Нобелевская премия по литературе вручается то прозаикам, то поэтам, она может вручаться хоть публицистам, это неважно. Она вручается за нравственный вклад или за предоставление миру новой страны на литературной карте.
Одно для меня несомненно: пусть они награждают кого хотят, но приказать своему литературному вкусу заткнуться я не могу. И высокопарные разговоры о том, что вы не понимаете, у вас нет тех чакр, которые… Как правило, если мне не нравится, уж своему-то вкусу я верю, если мне совсем не нравится, если моя душа на это совсем не отзывается, это все-таки говорит о том, что автор написал высокопарную банальность, к сожалению. Вкус-то не обманешь.