Дьявол в музыке (ЛП)

- Где твой господин?
- Он пошёл купить словарь, сэр.
- Словарь? Какой словарь?
- Словарь миланского, сэр.
- Кому на этом свете может понадобиться словарь миланского? Там говорят на итальянском.
- На самом деле, нет такого языка – италянского, сэр, - с готовностью объяснил Брокер. – Есть тосканский, неполитанский, венецкий, и не знаю, какие ещё. А в Милане – миланский. Вот его мистер Кестрель и хочет подтянуть.
МакГрегор невольно улыбнулся, услышав, как юный лондонец-кокни рассуждает о наречиях итальянского[17].
- Думал ли ты, перед тем как встретиться с Кестрелем, что когда-то будешь часто ездить в Италию?
- Перед тем как встретиться с мистером Кестрелем, я думал, что поеду только в Австралию.
МакГрегор понял, что Брокер говорит в каторжной колонии в Ботани-Бэй и что, вероятно, он прав. Даже самый искусный карманник не может воровать бесконечно. Вдруг доктора осенила мысль, которую он должен был давно осознать.
- Это ведь из-за Кестреля ты не хочешь ехать в Милан, так?
Брокер не ответил.
- Кестрель не хочет, чтобы я об этом знал, так? Вот почему он пытался увести разговор в сторону, когда утром я спросил, почему ты не хочешь ехать в Италию. Потом он всё же сказал мне спросить тебя самого – наверное, потому что знал, что я всё равно бы спросил. Ну так – в чём дело? Выкладывай, парень.
- Я думаю, ему лучше держаться подальше от этого италянского убийства, сэр. Да только он вцепился в это, как клещ[18].
- Но почему бы ему не попробовать решить его? Он ведь уже раскрывал убийства.
- Но не в Италии, сэр. Тут всё по-другому. Эти sbirri – то есть полицейские, сэр, но вы не называйте их так в лицо, это невежливое слово – они имеют право цапнуть, кого хотят, и бросить в холодную.
- Ты не знаешь, я не понимаю, когда ты начинаешь говорить этот вздор.
- Я хочу сказать, сэр, если они заподозрят кого, то могут арестовать и отправить в тюрьму. А если они решат, что он карбонарий – то есть, радикал такой, сэр, который замышляет против австрияков[19] – то он никогда из тюрьмы не выйдет, потому что даже если sbirri не смогут доказать, что он карбонарий, то он сам не сможет доказать, что не карбонарий. Так что пошлют его в какую-нибудь австриякскую тюрьму и железа не пожалеют – кандалов, то есть. – Брокер подошёл близко, его глаза были почти круглыми. – А в Риме людям отрубают головы! Я сам видел, когда мы были там в прошлый раз! Это дикость!
- Ты же знаешь, гильотина намного более человечна, чем наша виселица. Она убивает почти мгновенно, а бедняга, что болтается на верёвке, может умирать минут десять или больше.
- О, да, я знаю, сэр. Мой папаша болтался четверть часа. Но гильотина – всё равно дикость.
МакГрегор вздрогнул и не сразу смог нащупать нить диалога.
- Но Кестреля не принять за карбонария! Бога ради, он же британец! И он жил в Италии годами. Он должен знать, как вести себя так, чтобы полиция тебя не тронула.
- Но у него никогда не было причин с ними сближаться, сэр. Обычно иностранцы этого не делают. Они приезжают посмотреть картины и статуи и не водят компании со sbirri… и с убийцами.
МакГрегор почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Он ответил со всей убеждённостью, которую смог найти:
- Кестрель занимался расследованиями раньше. Он знает, что делать.
- Он знает слишком много, сэр. Он всех насквозь видит. А в Италии дольше всех живёт тот, кто ничего не видит.
Дверь, что вела из коридора в гостиную, открылась и закрылась. Брокер неожиданно обнаружил крошечную складку на одном из платков и склонился над ним с маленьким утюжком, который специально для этого нагревал на плите. МакГрегор сложил руки за спиной и принялся покачиваться на пятках.
Вошёл Кестрель.
- Я вижу, уши у меня должны пылать, - сказал он, критически оглядывая МакГрегора и Брокера. - Интересно, как моя шляпа ещё не вспыхнула.
Брокер помог Кестрелю сменить промокший фрак на халат, после чего Джулиан и доктор вернулись с гостиную. Кестрель иронично улыбался и поднимал брови, явно ожидая выслушать нравоучение. МакГрегор знал, что Кестрель будет с удовольствием слушать, умно и очаровательно отбивать его выпады, а потом сделает так, как решил сам. При всей вежливости и также Джулиан был упрям… как сам МакГрегор.
 
- Я думаю, ты считаешь, - наконец, сказал доктор, - что любые неприятности, в которые ты втравишь себя в Милане, коснутся и его? – он дёрнул головой в сторону комнаты, где Брокер всё ещё собирал вещи.
- Да, - Кестрель помрачнел. – Но что я могу сделать? Я не могу сказать Брокеру, что он не должен ехать со мной, если он этого не хочет. Самое меньше, что я могу сделать в ответ на его преданность – не оскорблять её.
МакГрегор вздохнул, осознавая правдивость сказанного.
- Сделаешь для меня кое-что?
- Если смогу – немного осторожно отозвался Кестрель.
- Положи руку на сердце и спроси себя, стоит ли это итальянское путешествие риска. Может быть страхи напускные – я не знаю. Но я знаю, что если бы мой сын был жив, он был бы примерно твоих лет. И мне бы хотелось думать, что мы бы смогли увидеться вновь после того, как завтра разъедемся в разные стороны.
На миг Кестрель потерял дар речи. МакГрегор хотел воспользоваться своим преимуществом. «Поедем домой с мной – или куда-то ещё, куда угодно, но не в Милан». Но если Кестрель согласится, он будет всегда об этом сожалеть. Он назвал это «самым интересным расследованием в жизни» – разве он не хотел бы узнать, на что такое похоже? Какое право имел МакГрегор лишать его такого приключения? Один из них не должен поворачивать назад. Так что МакГрегор не сказал ничего. А назавтра Кестрель и Брокер выехали в Милан.
 Глава 9 
Симплонская дорога, ведущая из Парижа в Милан через Женеву и Альпы, должно быть, была лучшим подарком, что Наполеон сделал Италии. За почти пятнадцать лет, что север полуострова был под его властью, Милан стал местным Парижем – изящной и прекрасной столицей королевства. Оно пало больше десяти лет назад, и австрийцы, что владели Миланом раньше, поспешили вернуть его. Сейчас говорить о королевстве Италия считалось предательским, а поднимая его трёхцветный красно-бело-зелёный флаг можно было угодить в тюрьму. Даже мёртвый Наполеон продолжал пугать местных владык. Конечно, он был завоевателем, что разжёг в итальянцах мечты о свободе лишь затем, чтобы покорить их новому господину. Но факт остаётся фактом – при нём впервые со времён древнего Рима большая часть Италии была едина. Королём Италии мог был французский деспот, но королевство Италия вживе воплощало мечту многих итальянцев.
А Симплонская дорога осталась. Она огибала Женевское озеро – огромный водный простор, усеянный пикирующими чайками, и проходила по равнине, богатой фруктовыми садами, виноградниками и отарами черноголовых овец. По обе стороны от дороги вдалеке были видны горы – но они оставались безликими нагромождениями неясного цвета, не то серого, не то голубого, не то пурпурного. Но на третий день пути небо расчистилось, и горы оказались ближе. Дорога стала извилистой и поднималась ввысь, лошади шли тяжелее и чаще отдыхали. Джулиан отложил в сторону словарь миланского, чтобы посмотреть, как вокруг вздымаются Альпы: их нижние склоны, покрытые персиковыми деревьями, казались оранжевыми из-за подступающей осени, а вершины были голы и покрыты снегом. Затем небо сузилось и превратилось в голубую ленту над головой, а дорогу сжали отвесные скалы, похожие на лица, изрезанные морщинами, что оставили древние ручьи. Порой небо пропадало вовсе, а дорога ныряла в пещеру, а над головой раздавался грохот падающего со склона снега. Наконец, они добрались до самой высокой точки Симплонского перевала, откуда Джулиан увидел обширную долину, пересечённую пенистыми ручьями, и ряд высоких вершин, белых и чистых, как сами Небеса.