Свет в океане (СИ)

Обычно Регулус забывал сны, как только открывал глаза, но иногда они преследовали его и по пробуждению — потаённые желания, тревоги и страхи, живущие в подсознании. Миргурд запрещал использовать зелье сна-без-сновидений, он считал, что сны — ключ к вратам памяти, лёгкий способ разобраться в себе и прочая чепуха… Утренние часы Миргурд советовал посвящать медитации, но Регулус частенько пользовался этим предлогом, чтобы подольше поспать. Так было в Монпелье, где время текло иначе, жизнь представлялась размеренной и лишённой потрясений, а прошлое чем-то далёким и свершившимся с кем-то другим. Блэк привык к праздным прогулкам по улицам обласканных солнцем городов, пикникам и вечерам в доме Делакуров, к суетливым фарфадетам, к танцам по любому радостному поводу, к маленькой лисичке Зое.
В Англии всё пошло наперекосяк. Утро Регулуса всегда начиналось одинаково: с надсадных воплей Кричера, спозаранку исполнявшего ритуал стенаний, и душераздирающего шкрябанья когтей маленькой вредной химеры по заледеневшему карнизу. Регулус открывал глаза и лежал, уставившись в потолок. Во сне он не мог контролировать ход собственных мыслей, порочных грёз, в которых его поджидала ловушка, сотканная собственным подсознанием: юная девушка, но не та, которой он приносил клятвы, а та, с которой так хотелось их нарушить.
Гермиона Грейнджер стала злым роком для него. Когда он не видел её, то скучал ещё больше. Днём он запрещал себе думать о ней, но ночью… Ночью у него не хватало сил бороться с собой, и он позволял чувствам жечь его.
Он как тот глупец из восточной сказки, который ждал, когда лампа погаснет, чтобы заменить фитиль, но продолжал подливать в неё масло. Если бы кто-то спросил, что же ему снилось в последние дни, он бы ответил: апельсины. Только вместо мякоти внутри был мармелад, горько-сладкий, как губы Гермионы Грейнджер. Регулус знал этот вкус не понаслышке. Воспоминания об этом злили и одновременно доставляли ему радость, приносили покой и заставляли кровь кипеть в венах, когда каждый нерв в его теле звенел, а в ушах стучал пульс.
Его опять влекло к ней. Приворожила. Околдовала и опутала невидимыми цепями, привязала к себе, как ведьма с далёких холмов заблудившегося путника. Будто Соломон, он успокаивал себя, увещевая: «всё пройдёт», «и это тоже пройдёт».
Вот так всегда — подумаешь о ведьме, и чёрный кот тут как тут.
Нуар всегда появлялся неожиданно, выходил из тени, будто всегда был её частью. Кот развалился на полу, перекувырнулся, подставив солнцу пузо. Взгляд зелёных глаз неотрывно следил за Блэком.
— Алхимик, верно, без тебя уже скучает? — поинтересовался Регулус. Он не забирал кота с собой нарочно, тот каким-то образом увязался за ним сам и время от времени давал о себе знать, нанося визиты в любое время суток. На кухне для него всегда держали про запас две рыбки, и даже Пупо, гораздый на всякие пакости с едой, не смел на них посягать.
Иногда Регулусу хотелось бросить всё и отправиться на край света — туда, куда так рвался Сириус, когда сидел наказанным в своей комнате на Гриммо. Но это невозможно. В отличие от брата, Регулус всегда ставил долг превыше веления сердца, превыше всего. Он не настолько силён духом и самоуверен, чтобы просто взять и сбежать. Он часто делал то, что положено, а не то, что хочется; вот и сейчас, позавтракав и одевшись потеплее, он смиренно отправился в волшебную часть Лондона, чтобы подыскать для Миргурда подходящий дом.
Регулус ощущал себя обязанным этому волшебнику. Миргурд рвался в Англию, где ему предстояло получить лицензию — право копошиться в памяти клиентов. Однако британское общество принимало новые заклинания с недоверием, и они редко добивались одобрения у Министерства магии. За использование несогласованных заклинаний грозил серьёзный штраф, если не реальный срок. Некоторые проверки тянулись годами, и Регулусу пришлось вспомнить несколько дедушкиных трюков — надавить на слабые места в комиссии по экспериментальным чарам. Например, на Гилберта Уимпила. Поллукс Блэк со своего волшебного портрета в кабинете оказался столь любезен, что поведал Регулусу о том, как бабка Уимпила, служащая в тридцатых годах в Министерстве, передавала секретные сведения Гриндевальду. Доказательства не сохранились — Люциус подсуетился, прибрал к рукам самое интересное — всё, что Поллукс Блэк называл рычагами давления и годами собирал на семьи волшебников. Но Уимпилу это знать не обязательно. Одного напоминания при встрече, прозрачного намёка на дискредитацию хватило, чтобы тот стал с Регулусом любезен и услужлив. Он обещал ускорить рассмотрение прошения Миргурда и поспособствовать на верхах. Терять хорошую должность из-за прегрешений родни ему не улыбалось, а к Гриндевальду и его армии волшебный мир до сих пор оставался неравнодушен.
 
Регулус не гордился тем, как поступил, но цель оправдывала средства. Ему было плевать на олуха Уимпила, как тому изначально было плевать на запрос Миргурда.
— Так устроен мир, внук, — сказал Поллукс Блэк. — Хочешь добиться своего — работай локтями.
По настоянию Миргурда Регулус вёл блокнот, в котором до мельчайших подробностей записывал свои видения — всплывающие образы из прошлого. Заметки становились всё более скупыми, и начатый ещё в декабре блокнот не исписался даже наполовину. Большую часть суток Регулус был замкнут и угрюм, а на все попытки кузины его взбодрить отвечал цитатами из «Гамлета». Стыдно признаться, но Шекспира он впервые прочёл на языке Руссо и Лафонтена, потому как во Франции читать магглов было не зазорно и даже модно. Маггловские вещи разлетались на рынке. Маггловские книги в доме говорили о хорошем вкусе хозяев. Однако больше всего Регулуса очаровало кино. Не сдерживаемый более ни жёстким присмотром, ни предубеждениями, он мог часами смотреть камерные ленты в тёмном зале, рассчитанном на несколько десятков человек. Габриэль по-доброму смеялась над ним.
Сделав мысленную пометку, что неплохо бы найти подобные укромные местечки в Лондоне или Брайтоне, Регулус побрёл по тротуару на встречу с домовладельцем. Бони Эм куда-то подевался — не показывался вот уже три дня. Регулус успел заскучать по его проповедям.
Для детей Лютный переулок — что-то вроде логова чудовищ, страшилка, которую родители рассказывают своим чадам, чтобы уберечь их от подозрительных личностей, которых здесь и впрямь в достатке. Но Миргурд — не ребёнок, ему хотелось приватности, поэтому укромный домик между цирюльней и магазином со звучным названием «Тёмные деликатесы» показался Блэку приемлемым вариантом. На первом этаже располагалась лавка древностей. Старый хозяин сгинул в застенках Азкабана, а новый — какой-то грек с причудливым именем, по-видимому, был не прочь подзаработать, сдав часть дома по хорошей цене. Он сам нашёл Регулуса, как-то узнав, что тот присматривает жильё, и они наконец договорились о встрече.
Регулус редко бывал в этой части города: сознательно или нет он избегал скопления кособоких домов, выстроившихся по соседству с жилищем старой провидицы. Она отправилась к праотцам ещё в восьмидесятых. Регулус был ребёнком, когда перешагнул порог дома Кассандры Трелони. Тогда она показалась ему самой дряхлой колдуньей на всём земном шаре.
«Зачем ты привёл столько мертвецов?» — спросила она. Регулус выбежал из её дома, чуть не забыв, что был не один — его сопровождала Си. Она не хотела идти к старухе, но он уговорил её, заставил… Дети любят страшилки и хохочут после пережитого испуга.
В утренние часы Лютный переулок был практически безлюден, основные заведения открывались ближе к вечеру. Удручающе серые стены домов нагоняли тоску. Снег в этой части города практически сошёл, отдельные пригоршни таяли в лужах на брусчатке.
 
Кап. Кап. Кап.
Мелкий дождь был едва заметен в воздухе, но, скапливаясь в водосточных трубах, отмерял время, то и дело сбиваясь с пойманного ритма.
Лавка древностей встречала посетителей огромным скелетом диковинного зверя на витрине. Свет внутри не горел, так что, заглянув внутрь через стекло, Регулус так и не смог ничего увидеть, кроме собственного отражения. Он поправил шарф и толкнул дверь лавки.