На грани тьмы (ЛП)
Пайк стиснул зубы и перекатился в сидячее положение, вытянув ноги перед собой. Затылок тупо пульсировал. Голова болела просто убийственно.
Снег шел густым и тяжелым вихрем. Ледяные хлопья жалили его лицо. Ветер трепал и дергал куртку, угрожая сорвать шарф. Голова оказалась непокрытой. Шлем он потерял при падении. И свою «Беретту». Он больше не держал ее в руке.
Пайк моргнул, смахнул снег с глаз.
Дальний берег реки лежал в тридцати футах перед ним — крутой, но не такой крутой, как ближний, где он свалился. Тонких темных стволов деревьев, торчащих вдоль склона, вполне хватило бы, чтобы подтянуться.
Мост возвышался над ним, темный и внушительный, внизу извивалась замерзшая, продуваемая всеми ветрами река. Каким-то образом он скатился под него.
«Я все еще вижу», — вяло подумал он. Как он мог видеть так ясно?
При падении Пайк ушибся сильнее, чем думал вначале. Он потряс головой, чтобы прочистить мозги. Помня о льде, он медленно повернулся и посмотрел прямо за собой.
Менее чем в пяти футах от него изо льда торчал снегоход. Он приземлился задней частью вперед. Сдвоенные фары светили вверх, освещая снег жутким красным светом.
Послышался треск и хруст, когда отверстие во льду вокруг «Ски-Ду» расширилось. Глубокие трещины расползались от снегохода. Небольшие лавины снега обрушились в расширяющиеся трещины, сползая в черную воду с легкими звуками «пффф, пффф».
Он слышал их, даже сквозь стоны ветра и скрип веток. Слышал каждый хруст и треск, когда замерзшая плита льда раскалывалась.
Его сердце забилось быстрее, во рту пересохло.
С громким стоном снегоход сдвинулся с места и начал скользить. На мгновение он приподнялся, как будто покачиваясь на течении, а затем рухнул на бок, красные фары безумно замелькали, а затем засветили Пайку прямо в глаза, ослепив его.
Инстинктивно он поднял руку, чтобы закрыть лицо.
Плоскость льда сдвигалась, трещала и хрустела, когда река проглотила снегоход одним жадным глотком.
Пайк замер, желая, чтобы все закончилось, чтобы река насытилась.
Однако этого не произошло.
Река походила на него — вечно неудовлетворенная, вечно голодная, вечно жаждущая большего.
Адреналин забурлил в его венах. Неподвижность не помогла бы ему сейчас. Он крутанулся и на руках и коленях бросился к дальнему берегу, к безопасности.
Огромная трещина пронеслась под ним. Затем еще одна и еще. Поверхность разверзлась, и он проскользнул в пролом. Темная вода сомкнулась над его головой.
От шокирующего холода у него едва не остановилось сердце. Пайк дико дергался, толкал себя вверх, прорываясь на поверхность. Его легкие сжались, и на мгновение он не смог втянуть воздух.
Брызгая слюной и кашляя, он вцепился в ближайшую плиту. Течение тащило его за ноги, угрожая затянуть под лед и унести прочь.
Он держался, поднимая ноги в воде и понемногу выбираясь на лед, хватаясь за опоры, царапая пальцами в перчатках, понемногу вытаскивая себя.
Пайк оставался сосредоточенным, но не боялся. Река его не возьмет. Холод не возьмет его. Он сам управлял судьбой, сам ломал все под своей железной рукой.
Это был вызов, испытание его воли. Как любой охотник, он любил сложные задачи.
Это лишь разъярило его.
Ярость подстегивала Пайка, когда он передвигался по льду, полз, раскинув ноги и руки, снег попадал ему в лицо, в глаза, в рот.
Его мысли сузились до одного желания — Ханна. Солдат. Собака. Что он сделает с ними. Как он заставит их смотреть. Сначала он убьет собаку. Потом Ханну. Потом солдата. Или, может быть, солдата вторым. Ханна и ребенок, которого она носила — его ребенок — будут последними.
Он полз, как червь, продвигаясь вперед на животе. Лед стонал и дрожал под ним, но не поддавался.
Наконец, Пайк достиг твердой земли на берегу реки. Тогда он поднялся на ноги.
Его била неконтролируемая дрожь, тело болело, мысли текли медленно и тягуче. Его промокшая одежда уже стала хрупкой и примерзала к коже. Гипотермия наступит через несколько минут.
Он потянулся к ремню винтовки. Его не было. Пайк выругался сквозь стиснутые зубы. Он потерял свой винчестер в воде и даже не заметил этого. Но сейчас он слишком замерз, чтобы беспокоиться об этом
Он достал маленький фонарик из кармана на молнии в куртке, пальцы дрожали так сильно, что он чуть не выронил его. Зажал его между зубами, чтобы руки оставались свободными, и стал подтягиваться по насыпи, используя ветки, корни деревьев и все, за что мог ухватиться.
На вершине насыпи деревья поредели и, как он надеялся, превратились во двор. Люди любили дома с видом на реку. Почему это место должно быть другим?
Свет фонаря позволял ему видеть только несколько футов перед собой. Пошатываясь, Пайк пробирался сквозь снег и темноту. Ступая шаг за шагом.
Он не умрет сегодня. Коль скоро только хорошие люди умирают молодыми, то ему суждено жить вечно. Его невозможно остановить. Ему нет равных.
Он беспощаден, как сама вьюга.
Глава 37
Квинн
День двенадцатый
Локи в очередной раз махнул хвостом перед лицом Квинн. Она отталкивала его, но он все равно возвращался за добавкой.
— Тьфу! Локи!
— Локи все устраивает, — сказала бабушка и ласково погладила его. Он замурчал и потерся головой о ее руку. — Правда, мальчик?
Квинн, Майло и бабушка сидели за кухонным столом и строили солнечную печь из алюминиевой фольги, картонных коробок, клейкой ленты, куска оргстекла и нескольких других материалов. Бабушка объяснила, что с ее помощью можно разогревать еду и дезинфицировать воду даже зимой, пока есть солнце.
Квинн фыркнула.
— В Мичигане шансов мало.
Огонь в дровяной печи потрескивал и весело горел. Вкусный, дрожжевой аромат домашнего хлеба наполнял кухню.
Бабушкин «Моссберг-500» стоял прислоненный к шкафу рядом с ее тростью. Заряженная винтовка Квинн 22-го калибра и коробка патронов лежали на серванте позади нее, в пределах досягаемости.
Хель, заносчивая правительница преступного мира, следила за своими владениями со своего излюбленного места на верхушке холодильника. Как она туда забралась, Квинн понятия не имела.
Тор обвился вокруг ног Майло, его хвост торчал прямо в воздухе, и он мяукал, чтобы его погладили. Один и Валькирия спали, свернувшись калачиком на ковре перед дровяной печью.
Локи, озорной, непослушный табби, все время прыгал на стол. Квинн отгоняла его. Через три минуты он снова возвращался, терся о стенки картонной коробки, чуть не сбивая лампу, или тыкал хвостом в нос Квинн.
— Он такой надоедливый, — проворчала Квинн.
— А, по-моему, он классный, — отозвался Майло.
— Конечно, ты так думаешь.
— Вы, наверное, очень любите кошек, — обратился Майло к бабушке. — Правда многовато кошачьего туалета для уборки.
— Расскажи мне об этом. — Квинн закатила глаза. — Называй ее кошачьей повелительницей апокалипсиса.
— Заметь, не я это сказала, — проговорила бабушка.
— А что будет с кошками, если нам придется уходить?
Бабушка жестом показала на себя и свою трость и горестно улыбнулась Квинн.
— Куда? И как? Кроме того, мои детки никуда не денутся. Думаешь, мы сможем перегнать этих сумасшедших кошачьих до самой Флориды?
— Если кто и сможет, так это ты.
Бабушка фыркнула.
Квинн пожала плечами.
— Ну, в любом случае, если дело дойдет до этого, мы всегда сможем съесть кошек.
Бабушка взмахнула тростью и шлепнула Квинн по заднице, прежде чем та успела отпрыгнуть в сторону.
— Скорее, я сначала съем кое-какого нахального человека.
Глаза Майло расширились, его голова металась туда-сюда, пока он следил за обменом репликами.
— Не волнуйся, — сказала Квинн. — Бабуля редко ест гостей. Ты в безопасности. Возможно.
Бабушка подмигнула Майло.
— Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Он улыбнулся.
— Я знаю, вы шутите.
— Не стоит быть таким уверенным, — отчеканила бабушка.