Богоборец (СИ)

— Ты считаешь, что здесь всё ещё опасно? — встревоженно спросила домина Аккелия. — Мы же, вроде бы, победили?
— Чистых больше нет, официально нас не преследуют, — кивнул дядя. — Но многим не понравилось, насколько мы оказались сильны. Ходят слухи, что Ортесы набрали слишком много сил, слишком хорошо научились воевать. Прямого противостояния сейчас не будет, никто не станет нападать открыто. Побоятся. Тем более, эти слухи про то, что новые боги на нашей стороне… В общем, нас опасаются, но и терпеть не хотят. Уже сейчас сложностей много.
— Думаешь, если сбежим — будет лучше? Отступятся? — спросила Аккелия.
— Как-то ты это так называешь, что я даже трусом себя почувствовал, — нахмурился доминус Маркус. — Мы не сбегаем, дорогая. Просто я не вижу смысла сейчас вступать в конфронтацию. Республику лихорадит. Неужели ты думаешь, что только в Риме заметили смерть чистого? Республика — это лоскутное одеяло. Все эти лоскуты до сих пор держались вместе только скрепленные страхом перед чистым богом. Эта кучка идиотов в сенате никого не пугает и власти почти не имеет. Прежде всего из-за того, что они даже между собой договориться не могут. Ты знаешь, что в Ишпане, например, уже запретили культ чистого? Я не про мятежные провинции — так по всему полуострову. Они быстро сориентировались, да и пострадали от чистых сильно. Кое-где обессиленных белых монахов сожгли вместе с церквями, из других городов просто аккуратно выдворили. И это только начало — Ишпана давно страдает больше других, вот и поторопились. Следующая будет Мавритания и другие африканские провинции, а потом, может быть, другие окраины. При том, что центральная власть вроде бы чистых не запрещала. Больше того, культ чистого в республике по-прежнему государственная религия, и поверь, никто не собирается это менять. Это я только как пример тебе описываю. О том, как мало осталось связей, которые держат республику единой. Скоро и они исчезнут, если эти твердолобые идиоты в сенате не договорятся. Так что да, нам будет лучше уйти.
— И всё равно выглядит так, будто мы бежим. Великая Римская республика рассыпается на глазах, а семья Ортес вместо того, чтобы бороться за её сохранение бежит. Я не противлюсь твоему решению, Папа, просто это как-то непатриотично, — растерянно пробормотала Акулине.
— Ладно. Возможно, это действительно похоже на бегство, — вздохнул дядя. — Я просто боюсь, что семья Ортес действительно может стать тем, что поможет республике объединиться. Внутренний враг, над которым можно одержать решительную и великолепную победу. Вы в курсе, что вчера великие семьи устраивали большой приём в честь уничтожения ядра заговорщиков?
— И почему мы не пошли? — возмутилась домина Аккелия.
— Потому что семью Ортес не пригласили. Нам организовывают тихую изоляцию, и даже Криспас это чувствует на себе. Его игнорировать не решились, и только благодаря ему мы знаем, о чём говорили на приёме.
— И о чём там говорили?
— Ходят слухи, что семья Ортес замыслила устроить переворот самостоятельно. Что мы почувствовали силу, и захотели большего, чем быть просто одной из великих семей.
— Да, муж мой, — серьёзно нахмурилась Аккелия. — Это тревожные новости. Я согласна с тобой — нам действительно лучше перебраться подальше от Рима. Или же оставаться в Кронурбсе — здесь нас не достанут.
— Я думал об этом, — поморщился дядя. — Но решил, что перебраться будет правильнее. Этот город хорош как убежище, но не как место основного проживания семьи. Лучше сделать так, чтобы о нас временно забыли. Без раздражителя все союзы против нас очень скоро распадутся, и они передерутся между собой. Вот тогда можно и вернуться…
В семье Ортес не принято делать длинные паузы между принятием решения и его исполнением. Уже на следующей день домус Ортесов в Риме опустел, и мы на арендованном поезде ехали в Ишпану. На историческую родину семьи. Столицу не покинули совсем — здесь остаётся достаточно представителей семьи, чтобы следить за немногочисленными оставшимися производствами. Ну и, конечно же, Кронурбс, в котором остаётся достаточно приличное население, за которое семья несёт ответственность. Их бросать никто не собирается, да и глупо было бы. Ручеёк ценных ингредиентов от охотников уже вышел на стабильный уровень и приносит семье неплохие деньги. Могло быть и лучше, но дядя своим правом монополиста почти не пользуется. Цены выкупа у охотников всего процентов на десять отличаются от тех, по которым добытое уходит конечному покупателю. И люди об этом знают. И знают так же, что сами они дороже продать не смогут, так что даже устраивать контрабанду нет смысла.
 
Забавно, но вернулись мы туда, откуда начинался мой путь в этом мире. Мадрид. Оказывается, в столице провинции Ишпана у семьи Ортес достаточно приличные владения. Забавно. Я практически вернулся туда, откуда начался мой путь. До Сарагосы всего двести миль. А, впрочем, чему удивляться? Было бы странно, если бы отец с матерью решили бежать на другой конец мира после того, как отца исключили из семьи.
Первые несколько дней обустраивались. Обживались в старом поместье семьи. Должен заметить — значительно более просторном, чем то, что осталось в Риме. Хотя я и там размерам поражался. Нам с Петрой выделили целый двухэтажный особняк — сначала мне показалось, что это слишком много для троих — Кера, конечно же, поселилась рядом. Спустя несколько дней выяснилось — в самый раз. Дом не пустовал. Доменико, и Акулине предпочитали проводить время у нас, и даже ночевать здесь же, частенько оставались и доминус Маркус с тётей, которым было скучно без детей.
Скучать не приходилось. В Мадриде семью Ортес приняли с большим удовольствием, каждый вечер кто-нибудь из аристократических семей наносили визит… это если не считать большого приёма, организованного почти сразу по прибытию. Давненько мне не доводилось так много общаться с представителями высшего общества. Здесь они, правда, были чуть попроще, чем в Риме. Я послушно улыбался, не грубил, и веселил любопытствующих весёлыми случаями из жизни — появление нового члена семьи, Ортес, оказывается, давно будоражило мадридское общество, и вот теперь, наконец, они получили возможность удовлетворить свой интерес. Возможно, это было бы даже забавно, если бы не было так тоскливо.
Тоска с каждым днём проявлялась всё сильнее. Я не понимал, что мне делать в этой новой, мирной жизни. Всё казалось скучным и пресным. Родным ничего не говорил — стыдно. Все нашли для себя занятия. Я видел, что Петра, Доменико, да и дядя с тётей наслаждаются спокойствием и мирной жизнью, а я чувствовал, что схожу с ума от безделья и невозможности приложить силы к чему-то действительно стоящему. Закономерно, что в конце концов я просто не выдержал.
Прогулка по злачным местам Мадрида затянулась на несколько дней. Вспомнить, что именно я делал толком не получалось — перед глазами мелькала череда кабаков лица каких-то мутных случайных знакомых… собственно, даже помещение, в котором я очнулся, было мне незнакомо.
— И всё-таки, что ты здесь делаешь? — я тяжело откинулся на подушке.
— Пытаюсь воззвать к совести непутёвого брата, — невозмутимо сказала Акулине, продолжая подпрыгивать у меня на животе. Сидя, слава богам. Однако если учесть, что за последнее время девчонка прилично так вытянулась, эта процедура вполне тянула на пытку. По крайней мере, в моём состоянии. — Тебе не стыдно? За тебя все переживают, а ты слоняешься по кабакам! Устраиваешь дебоши! Скандалишь!
— Нет, — покачал я головой, одновременно попытавшись спихнуть сестру с живота. Тщетно. — Скандалов и дебошей я точно не устраивал. Иначе были бы трупы. А если бы были трупы, я бы здесь не находился, а был бы уже в тюрьме… ну, или в бегах.
— А то, что ты избил и проклял четырёх отпрысков почтенных семейств уже не считается скандалом? — Акулине, наконец, перестала подпрыгивать. Видимо потому, что использовать меня в качестве батута и одновременно иронически изгибать левую бровь было неудобно.
— Проклял? — удивился я. Мне казалось, привычка скрывать свой дар въелась в меня достаточно прочно, чтобы не давать сбоев даже когда я в подпитии.