Одержимые сердца (СИ)

Строгость его тона дала мне понять, что своим поведением я показываю ему неблагодарность и даже пренебрежение к его сюрпризу. А ведь он все тщательно подготовил: выбрал для меня это белое платье, в котором я буду так трогательно смотреться на фоне алых маков, выбрал прекрасный вечер, привел меня сюда, надеясь на то, что мне понравится это место. Его сюрприз. Для него — это особенный вечер, а я своим нежеланием следовать запланированной им программе, порчу его. Нужно взять себя в руки и позволить Брэндону руководить. Но только сегодня.
— Не сердись. Я всего лишь думаю о том, что могу запачкать мое красивое платье, — пытаясь оправдать свое поведение, солгала я.
— С ним ничего не случится. Это твой вечер, и я разрешаю тебе делать все, что ты захочешь, — вкрадчиво сказал на это Брэндон.
— Ты разрешаешь мне? — ухмыльнулась я. — Дорогой, мне не нужно твое разрешение!
— Что я вижу? Ты вновь упрямишься? — спросил он.
— Не знаю, в какую игру ты играешь, но она мне нравится! — тихо сказала я, вновь почувствовав томление во всем моем теле. Но я не желала портить этот вечер банальным сексом в маках, поэтому молча положила свои туфли на траву и пошла вниз, в долину, полную маков.
Оказавшись внизу, я осторожно вступила в гущу алых цветов и медленно пошла вперед, все глубже утопая в алом море. Я обернулась и увидела, что Брэндон все еще стоял на холме, засунув руки в карманы брюк, и наблюдал за мной.
— Ты идешь? — иронично воскликнула я.
Его загадочное поведение интриговало меня. И вдруг меня посетила странная мысль: он устроил этот вечер для меня? Или для себя? Почему он стоит там, на холме и пристально наблюдает за каждым моим движением? Его завораживает то, как я смотрюсь на этом чертовом маковом поле?
— Ты хочешь, чтоб я пошел с тобой? — ответил он.
— Да, хочу! — невольно вырвалось у меня.
Он не ответил, но стал спускаться по склону. Затем он медленно и осторожно, словно боясь наступить на цветы, подошел ко мне.
— Прекрасный вечер, не так ли? — Брэндон погладил мои волосы. — Ну, что, идем? Наслаждайся.
— Черт, Брэндон, что с тобой сегодня? — ласково спросила я, прижимаясь к нему.
— Со мной? Ничего особенного. Просто наслаждаюсь тем, как ты, такая нежная и хрупкая, тонешь в этом море маков, — с улыбкой ответил он, обнял меня и поцеловал мою макушку.
Мое сердце наполнилось счастьем, ведь в словах Брэндона скрывалась такая всесильная, такая безумная любовь ко мне! Он боготворил меня.
— А знаешь, кажется, маки начинают мне нравиться! — озорным тоном сказала я.
— Это хорошо. А сейчас иди вперед и не оборачивайся ко мне. Сделай вид, что ты здесь одна, что меня не существует. — Брэндон поцеловал мои губы и отстранился от меня.
Мне не оставалось ничего другого, как подчиниться его желанию. Я пошла вперед. Дальше, в красное море маков. Я слышала, что Брэндон шел за мной, но даже не пыталась заговорить с ним. Пусть наслаждается мною.
Стало темнеть. Но к этому времени я так увлеклась своими мыслями, что, сама того не осознавая, касалась пальцами лепестков кроваво-красных цветов, окружающих меня. Тихо и медленно на поле опускалась ночь, прощальный свет заката исчез, и небо превратилось в темно-синее полотно.
— Уже поздно. Пора возвращаться домой, — вдруг раздался позади меня голос Брэндона, который заставил меня вздрогнуть от неожиданности.
«Наконец-то!» — подумала я, подходя к Брэндону. Я взяла его ладонь в свою, и в тишине мы медленно направились обратно, откуда пришли.
К холму, чтобы забрать мои туфли. К дороге. К замку.
Это был замечательный вечер. Я была довольна. Брэндон был доволен еще больше. Так доволен, что мы стали приходить сюда довольно часто. Слишком часто, на мой взгляд. Он требовал эти прогулки, а я не могла отказать ему.
Но с того момента, как моя босая нога ступила в красный океан маков, мою голову не покидала одна песня. Песня группы Moonlight — любимой группы Мартина.
Теперь я знаю,
Что внезапную смерть ты раздаешь.
Ты наказываешь меня, когда меня желаешь
 
Ты так много забираешь и так мало даешь.
  
Глава 14
 
Восемь лет от стадии отрицания внезапной любви к Брэндону к ненависти к нему. Затем — стадия безумного желания завоевать его.
И я сделала это. Быстро, почти моментально.
Сансет-холл — дом Брэндона стал и моим домом. Сансет-холл — место нашего уединения, где мы были одни, где мы делали все, что желали. Ну, почти: я так и не смогла уговорить его вновь начать «игры». Но, кроме этого, — я побеждала на всех фронтах, и мне даже удалось заставить Брэндона отказаться от его пятничных встреч с Люцией. Отказаться от Люции вообще. Конечно, он долго сопротивлялся, злился и даже почти умолял меня оставить его в покое, пока, в один прекрасный момент не сдался. Люция исчезла из его жизни. Точнее, — из нашей. Она была камнем на моей шее, занозой в моем сердце. Теперь Брэндон был только моим, и я не делила его больше ни с кем. И я была только с ним. Никаких смертных. Только я и Брэндон. Началась моя идеальная жизнь.
Идеальная… Как бы мне этого хотелось. Увы, даже за те три года, что мы были вместе, что мы прожили под одной крышей, как супруги, Брэндон не изменился. Он был так близок ко мне физически, но его мысли были где-то далеко. Он словно витал в облаках, постоянно думал о чем-то… Обо мне? Не думаю. Иногда, когда я заговаривала с ним и выдергивала из его дум, его взгляд, устремленный на меня, словно говорил: «черт подери, Мария, это опять ты?». И это ранило меня. Даже заставляло ревновать: а вдруг он думал о другой женщине? Но, когда я прямо задавала ему этот вопрос, он смеялся и отвечал, что я валяю дурака. Пару раз мы даже крупно разругались и не разговаривали почти весь день, пока он не приходил мириться первым. Один страстный поцелуй и пара нежных слов — и я таяла, как льдинка в его руках. Иногда мне казалось, что наши отношения, меня рядом с ним — он воспринимает как должное. Но я, конечно, могла ошибаться. Я ценила каждую минуту, проведенную с ним. Ценил ли он время, проведенное со мной? Об этом он никогда не говорил, а я никогда не спрашивала.
Тяжело любить кого-то, когда ты отдаешь всю себя, а в ответ получаешь только жалкие кусочки его души. Он был моим, но не был одновременно. И чтобы я не делала, я не могла это изменить. Он словно подчинил меня себе, и я не могла найти в себе силы отстоять свои желания и потребности: он никогда не прислушивался ко мне в постели, никогда. Он продолжал делать то, что хотелось только ему. Я желала нежности. Он же — моего повиновения. Едва корни моих волос отрастали, хоть на пару миллиметров — он отправлял меня в салон с просьбой это «исправить». И я послушно шла и продолжала носить каштановый цвет волос и карие линзы. Я привыкла к этому образу. Темноволосая кареглазая Мария, смотрящая на меня в зеркале, уже давно не смущала меня.
Мы официально объявили о наших отношениях уже год назад, но моя семья все еще не верила в искренность наших чувств. Все они, даже Миша, которая жила и училась в Ванкувере, считали, что это просто «страстный роман». Но они были рады. За нас обоих. За меня — за то, что я наконец-то вновь обрела «стабильность» и осела в Англии, ведь раньше я была так далека от них, в своем далеком шумном Торонто. За Брэндона — за то, что он наконец-то «вступил на путь отношений», ведь, как я узнала от Мартина, раньше Брэндон не был замечен в продолжительном романе и довольствовался короткими интрижками. Особенно новостью о нас был удивлен, но безумно обрадован Маркус Морган: его лучший друг нашел свою любовь! Для него все было очевидно, и он не сомневался в том, что Брэндон любит меня. Действительно любит. От Маришки я не услышала ни слова. Ей было все равно. Родители были рады: Брэндон всегда был им по душе.
Сансет-холл был открыт для гостей, и я была радушной хозяйкой. Мы даже проводили званые вечера, на которых присутствовало много гостей-вампиров, и я, как настоящая хозяйка дома, встречала каждого с улыбкой и теплыми объятиями. К счастью, в такие вечера Брэндон вновь становился общительным, приветливым и улыбающимся, как всегда, когда он был в обществе. Он общался с гостями, обсуждал с ними последние новости и бизнес, рассказывал уморительные истории из своего опыта проведения выставок и раздачи экономической поддержки молодым талантом. И я слушала его, запоминала каждое слово, потому что только так я могла узнать о нем что-то большее, чем он рассказывал мне. Каждый такой вечер Брэндон впечатлял меня все больше и больше, и мое восхищение гением его ума и таланта мецената росло и крепло в моей трепещущей от любви к нему душе. Он был прекрасен. Мой бог. Но, когда гости покидали поместье и мы наконец-то оставались наедине, Брэндон заявлял мне, что устал от общества. Он был так противоречив!