Частный детектив. Выпуск 5

— О, Господи! — вздохнул Даннет.
Макелпайн кивнул. Перед ним стояла довольно неприятная дилемма: или дать чемпиону последнюю возможность участвовать в международных гонках, или, пользуясь найденными уликами, сейчас же избавиться от него.
— Что будем делать? — опросил Даннет.
— Унесем с собой это проклятое зелье, вот что!
— Но ведь он заметит. И притом, сразу. Насколько мы его теперь знаем, первое, что он сделает, вернувшись сюда, это бросится к своим бутылкам.
— Плевать мне на то, что он заметит! Не побежит же он вниз с криком: “Я Джонни Харлоу! Кто–то выкрал из моего номера пять бутылок шотландского виски!” Нет, он ничего не сможет ни сказать, ни предпринять.
— Конечно, не сможет… Но он будет знать, что бутылки взяты. Какие мысли, по–вашему, возникнет у него в голове?
— Очень интересно, какие мысли могут взбрести в голову начинающему алкоголику? И скажите на милость, почему он решит, будто устроенный досмотр — это дело наших рук? Вряд ли он придет к подобному выводу, ведь если бы эти бутылки обнаружили мы, на него обрушилось бы само небо. Я считаю, скорее так подумал бы он. Но небо на него не обрушится, мы не пророним ни слова. До поры, до времени. Поэтому он придет к выводу, что бутылки у него украл какой–нибудь воришка, возможно, кто–то из членов команды. Ведь среди команды тоже, есть люди, способные на мелкое воровство.
— Значит, мы ничем не сможем ему помочь?
— Мы — не сможем… О, будь я проклят!
— И будь он тоже трижды проклят, этот Харлоу!
— Уже слишком поздно, моя Мэри, — сказал Джонни. — Я больше не могу водить гоночные машины. Дошел до точки. Спроси кого угодно.
— Я не об этом. Я о том, что ты пьешь…
— Я? Пью? — Харлоу, как всегда, был невозмутим. — Кто это говорит?
— Все.
— Значит, все лгут!
Со щеки Мэри на ее ручные часы капнула слеза, но Джонни, даже если и заметил это, не сказал ни слова. Помолчав, Мэри успокоилась и вздохнула:
— Я сдаюсь… Глупо было бы пытаться что–то сделать… Ты идешь вечером на прием к мэру?
— Нет.
— А я — то надеялась, мы пойдем вместе. Может быть, окажешь мне такую милость?
— Чтобы выставить тебя мученицей перед всеми? Нет!
— Но почему ты не ходишь на такие приемы? Ведь туда ходит каждый третий гонщик.
— Я не каждый третий гонщик. Я — Джонни Харлоу. Я — пария, отверженный. У меня тонкая и чувствительная натура, и я не люблю, когда люди не обращают на меня внимания и не разговаривают со мной.
Мэри коснулась его руки.
— Я буду разговаривать с тобой, Джонни. Ты же знаешь, я всегда буду с тобой разговаривать! Всегда!
— Знаю. — В тоне Харлоу не было ни горечи, ни иронии. — Я искалечил тебя на всю жизнь, и ты всегда будешь разговаривать со мной. Лучше держись от меня подальше, моя юная Мэри. Ведь я все равно что яд.
— Некоторые яды мне очень нравятся.
Харлоу сжал ее руку и поднялся.
— Пойдем. Тебе надо успеть переодеться к вечернему приему. Провожу тебя до гостиницы.
Они вышли из кафе. Одной рукой Мэри опиралась на трость, другой взяла Джонни под руку. Вторую трость нес он, приноравливая шаг к походке девушки.
Когда они медленно ковыляли по улице, из темного парадного выскочил Рори Макелпайн. Он сильно дрожал от холодного вечернего воздуха, однако не замечал этого. Судя по выражению удовлетворенности на лице мальчишки, мысли о чем–то более возвышенном и важном согревали его.
Он перешел на другую сторону улицы и двинулся вслед за сестрой и гонщиком, правда, держась от них на весьма значительном расстоянии. У первого же перекрестка он свернул и бросился бежать.
В гостинице он не только уже не дрожал, — обливался потом, поскольку не останавливался даже перевести дух. Прошмыгнув через холл, поднялся по лестнице. В своем номере вымылся, причесался, потренировался перед зеркалом, воссоздавая на лице выражение печальной покорности. Наконец достиг желаемого эффекта и отправился в номер, который занимал отец.
Постучал, услышал невнятное бормотание и вошел.
Номер Джеймса Макелпайна по всем меркам числился как самый комфортабельный в отеле. Будучи миллионером, Макелпайн мог себе позволить такую роскошь. Но в данный момент он не испытывал никакого наслаждения от своих возможностей и, откинувшись в мягком кресле, казалось, погрузился в какое–то угрюмое самосозерцание. Очнулся только в тот момент, когда сын прикрыл за собой дверь, войдя в номер.
 
— В чем дело, мой мальчик? Неужели нельзя было подождать до завтра?
— Нет, папа, нельзя.
— Тогда выкладывай побыстрее. Я занят…
— Да, папа, я понимаю. — Выражение печали и покорности не сходило с лица Рори. — Но есть кое–что, о чем я обязан тебе оказать. — Он замолчал в нерешительности, словно собираясь с духом. — Дело касается Джонни Харлоу, папа.
— Все, что ты думаешь о Харлоу, не должно предаваться огласке, — несмотря на строгий тон, каким были сказаны эти слова, в потухшем взгляде Макелпайна промелькнуло любопытство. — Все знают, как ты относишься к Харлоу.
— Да, папа… И я об этом подумал, прежде чем идти к тебе… — Рори снова заколебался. — Ты знаешь, что говорят о Джонни Харлоу, папа? То, что он слишком много пьет.
— Ну и что? — голос Макелпайна прозвучал совершенно спокойно.
Рори ценой огромных усилий удержал на лице самое благочестивейшее выражение. Все складывалось куда как лучше, чем он рассчитывал.
— Это правда… Ну, что… что он пьет… Я сегодня видел его в кабачке.
— Спасибо, Рори. Можешь идти. — Макелпайн помолчал. — И ты тоже там был, в кабачке?
— Я? Ну, что ты, папа! Но я видел через стекло…
— Выходит, шпионил?
— Просто проходил мимо, — обиженным тоном ответил Рори.
Макелпайн махнул рукой, показывая, что сын может идти. Рори повернулся к двери, но потом остановился и вновь посмотрел на отца.
— Может, я и не люблю Джонни Харлоу, но Мэри… Мэри я люблю больше всех на свете…
Макелпайн кивнул, он знал, что это правда.
— Я не хочу, чтобы ей причинили зло. Поэтому и пришел к тебе. Она тоже была в кабачке вместе с Харлоу.
— Что? — Лицо миллионера внезапно потемнело от гнева.
— Даю голову на отсечение!
— Ты уверен?
— Совершенно уверен, папа. Конечно, уверен. Глаза у меня пока что в порядке.
— Надеюсь, — вымолвил Макелпайн, когда гнев немного поутих. — Просто я не желаю об этом слышать. Учти, я не люблю доносчиков! Не люблю шпионов!
— Я вовсе не шпионил, папа. — Иногда сознание своей правоты доходило у Рори до абсурда. — Я просто действовал, как сыщик. Когда на карту поставлено доброе имя фирмы “Коронадо”…
Макелпайн поднял руку, обрывая дальнейший поток громких слов, и тяжело вздохнул.
— Ладно, ладно, добродетельное чудовище! Передай Мэри, чтобы зашла ко мне. Сейчас же. Скажи, что я хочу ее видеть. Только не говори, зачем.
Минут пять спустя Рори сменила Мэри. У нее был одновременно настороженный и покорный вид.
Она спросила:
— Кто тебе об этом сказал?
— Неважно кто. Так верно говорят, или нет?
— Папа, мне двадцать лет. — Она держалась очень спокойно. — И я не обязана тебе отвечать. Могу сама о себе позаботиться.
— Позаботиться? Сама? А если бы я выбросил тебя из команды? У тебя нет денег и, пока я не умру, не будет. Деваться некуда, неужели не ясно! Без матери, по крайней мере, ты не можешь до нее добраться. Без специальности. У кого, скажи на милость, хватит смелости взять на работу калеку?..
— Хотела бы я, чтобы ты повторил эти страшные слова в присутствии Джонни Харлоу.
— Тебе может показаться странным, но я не стану на это реагировать. В твоем возрасте я тоже чувствовал себя независимым, был весьма низкого мнения о родительском авторитете. — Он помолчал, а потом спросил с любопытством: — Ты что, влюблена в этого подонка?
— Он не подонок. Он — Джонни Харлоу.
Макелпайн поднял брови, услышав, с какой страстью в голосе говорила дочь.
— Что касается непосредственно твоего вопроса: как ты думаешь, я могу иметь в своей жизни что–то личное?