Костер и Саламандра. Книга первая (СИ)

— Рискованно, — сказал Раш.
— А в какие дни полагается пускать в море фонарики, прекрасный мессир? — спросила Вильма самым невинным тоном. — Мне так хотелось бы посмотреть! Ах, весной… ну что ж. Подождём до весны.
И больше уже никто не возразил.
* * * 
Преосвященный наставник оказался нестарым ещё типом. В балахоне из драгоценного пурпурного бархата, Око Господне — громадный сияющий бриллиант, размером с настоящий человеческий глаз, в оправе из белого золота, тоже засыпанного бриллиантами. И на руках куча сияющих перстней: во имя Сердца Мира — рубин, во имя Святой Розы — топаз, во имя Отца Небесного — сапфир, синий, как вечернее небо. В общем, нехило он был экипирован.
Монашеское рубище у него стоило как небольшой, я думаю, приморский город.
А физиономию он имел, как у ушлого лоха. Такую кроткую, гладкую, сытую, чистенькую рожицу, бровки домиком — и какая-то за ней ощущалась неприятная изнанка. С такой рожей хорошо уговаривать прихожанок, что со святым наставником — Господь простит.
Свита у него была — два юных ангелочка-писца, в белых балахончиках и светлых локонах, а кроме того несколько братцев с совершенно не монашеской выправкой. Но охрана, конечно, с ним по покоям Виллемины не рассекала, охрана была для дороги, наверное.
И я подумала, что Преосвященный не слишком крепок в вере, — ну или не думает, что Господу так уж нужна его земная жизнь.
А гостиная, где Виллемина его принимала, была девчоночья-девчоночья. Голубенькая и розовенькая: от такого сочетания цветов у любого сурового мужчины глаза начинают слезиться. Стены в голубом шёлке, вышитом морскими дракончиками, зеркало поддерживают две фарфоровых русалочки с дельфиньими хвостиками, шторки розовенькие с голубыми фестончиками… Девчоночья гостиная — и вся сплошь в языческих символах, если этих русалочек, дельфинчиков, дракончиков и прочие фарфоровые штучки принимать всерьёз.
А Вильма в белом платьице казалась не белой королевой в трауре, а девочкой, которая и выезжать-то ещё не начала. Такая чистенькая, простенькая… Разве что в этот раз фасон её платьица слегка подчёркивал, что «беременна» она уже на шестом месяце — и особенно не затягивает живот.
Меня Те Самые толкали во все места надеть глухой траур. Мне казалось, что будет очень забавно. Но Виллемина хихикала, просила меня пощадить Преосвященного — и в итоге уговорила на серое платье с чёрным крепом. А Тяпа всегда была с нами, Тяпа даже не обсуждалась.
И Преосвященный уже на пороге этой гостиной-игрушечки запнулся. Вымученно улыбнулся, но всё равно у него был такой вид, будто его пригласили прямо в логово Тех. И на его лице просто борьба отразилась — двух мыслей: намёк или не намёк?
Дурочка Виллемина или стерва?
А она встала, легонько поклонилась, улыбнулась ему навстречу, как солнышко:
— Здравствуйте, Преосвященный наставник Дэгель! Как я рада вас видеть! Хорошо ли вы доехали? Молока, вина, кавойе?
Преосвященный и расслабился: дурочка. Вошёл, и писцы просочились следом.
Но тут увидел меня, а Тяпка лежала рядом со мной на диване, свернувшись колечком. Подняла голову посмотреть — и тихонько зарычала. Совсем тихонько, шёпотом.
Вильма улыбнулась:
— Тихо, Тяпочка! Гости!
Тяпка замолчала, но не расслабилась и слезла с дивана для верности. А Преосвященный изменился в лице, ему уже хотелось просто удрать, он смотреть не мог на меня и мою собаку.
Еле выжал из себя:
— Здравствуйте, леди Виллемина.
Вильма прощебетала:
— Преосвященный наставник, пожалуйста, присядьте. Мы все будем рады вас выслушать. Здоров ли его святейшество Иерарх?
В руки он себя всё-таки взял. И сел. Пытался смотреть на Виллемину, но сворачивало голову на меня.
— Это моя подруга, — сказала Вильма. — Карла из дома Полуночного Костра, леди-адъютант. Она очень поддерживает меня в горе.
Преосвященный сообразил, что соболезновать же надо, — и выдавил из себя:
— Вся Святая Земля сочувствует вам, леди Виллемина, а Иерарх и причт каждое полнолуние служат поминальную по душам вашей семьи, безвременно покинувшим сей мир.
 
— Я очень благодарна вам, — сказала Виллемина. — Прекраснейший государь Гелхард — тяжёлое горе и огромная потеря, потомки запомнят его как доброго отца народа…
— Смерть вашего супруга, очевидно, легла на ваши плечи непосильным бременем? — сочувственно прогнусил Преосвященный, пытаясь не перекашивать морду уж очень заметно.
Виллемина вздохнула:
— Да, он слишком рано покинул юдоль, но его душа давно была смятенна и больна — и я всем сердцем надеюсь, что она получила исцеление и покой на лоне Господнем.
— Весь просвещённый мир под Оком Господним возлагал на него огромные надежды, — назидательно выдал Преосвященный.
Вильма промокнула глазки сухим белоснежным платочком:
— Мы все скорбим: разбитые надежды всегда вызывают душевную боль. Но, Преосвященный наставник, я надеялась, что вы привезли слово наставления и утешения?
— Мы все молимся за здравие ожидаемого всеми нами младенца, — голос Преосвященного окреп. — Иерарх Святого Ордена шлёт ему своё заочное благословение. Он поручил мне заверить вас, что младенец будет коронован Иерархом лично по достижении девяти дней от роду. Это избавит вас от обязанностей, противных вашей природе.
Виллемина понимающе улыбнулась:
— Я знаю, отец Преосвященный: на троне Святой Земли однажды сидели двое, помазанных и коронованных по всем правилам — по благословению и соизволению самого Вседержителя. Но вы забываете, что Прибережье — не Святая Земля. Никто из причта храма Путеводной Звезды и Благих Вод не говорил о знамениях, предвещавших двоих на троне.
— Иерарх Святой Земли не готов короновать вас, дитя моё, — резанул Преосвященный сплеча. — Коронованные не вышивают, это древний принцип, освящённый Всевышним.
Виллемина улыбнулась радостной девичьей улыбкой:
— Я не умею вышивать, Преосвященный наставник. И быть дамой-регентшей при собственном сыне, если Бог даст сына — как-то нелепо, верно?
— Регентшей? — удивился Преосвященный. — Белая королева? О нет, полагаю, регентом стал бы кто-то из близких родственников принца Эгмонда. Мужчина королевской крови.
— Вот как? — удивилась Виллемина.
— Дом Ясного Мыса — побочная ветвь королевского дома, — сказал Преосвященный. — Прямое родство.
— Как интересно вы всё это видите, отец Преосвященный, — улыбнулась Виллемина. — Только этого не будет. Иерарх Прибережный, святейший отец Агриэл коронует меня на Новогодье. Представьте себе, он так трогательно интересуется прогрессом, что сообщил об этом по телеграфу! Вы видели телеграфные столбы? Эти линии теперь связывают всё побережье до самой Янтарной Гавани. Никак не могу привыкнуть, просто чудо какое-то…
Она щебетала, как юная светская девица, а Преосвященный потихоньку багровел. Ему было очень плохо — но что ж тут поделаешь! Блюдя этикет, он даже перебить Виллемину не мог.
— Вообще-то, — продолжала Виллемина, — коронация — лишь дань традиции. Аристократы, в том числе и герцоги Ясномысские, равно как и народ Прибережья, уже принесли присягу. Просто мне хочется блюсти преемственность власти — и меня восхищают древние традиции моей дивной страны.
И положила на столик напротив Преосвященного простенький белый веер. А к вееру на тонкой серебряной цепочке был подвешен беленький бархатный морской дракончик, не больше пальца размером.
— Не все аристократы Прибережья в восторге от создавшегося положения, — сказал Преосвященный, с отвращением глядя на веер. — Вы, леди, вряд ли способны заменить Прибережью принца Эгмонда.
— Несомненно! — рассмеялась Виллемина. — Я же не пью вина, и меня не интересуют любовные интриги. А аристократы Прибережья выражали своё неудовольствие лично вам или его святейшеству? Может, вы расскажете мне, кто именно?
— Женщина не может править страной! — не выдержал Преосвященный.
— На троне Прибережья когда-то сидели Кроткая Лия и Аннелиза Рыжая, — возразила Виллемина. — И за время их правления страна не провалилась сквозь землю. Впрочем, это неважно. Вопрос давно решён, присяга принесена, коронация состоится. Вы, если желаете, можете на ней присутствовать.