Демонический Любовник (ЛП)

Вероника осмотрела синяки на своих запястьях и, собравшись с мыслями, рассказала ему о произошедшем все, что смогла вспомнить. К концу ее рассказала лицо его стало пепельно-серым.
– Как вы думаете, тот мужчина, которого вы видели, запомнил ваше лицо?
– Он довольно долго смотрел на меня, – ответила Вероника.
– Тогда вам следовало бы убраться отсюда прямо сейчас и мы спишем все на сплетни Эшлоттов.
Он прервался, а затем продолжил говорить, как будто бы обращаясь к себе самому.
– Но что, ради всего святого, мне с ней делать? Я не могу отпустить ее, нет, я не смогу этого сделать.
Пауза.
– Точно, рыбацкая будка генерала. Спрячу ее там. За ней приглядит смотрительница. Она глухая, как пень. Делает, что говорят и не задает вопросов. Она знает, что я помогаю ему. Будет молчать, если ей заплатить. Сколько времени? Четверть двенадцатого. Ни одного поезда этим вечером. Завтра воскресенье, будь оно проклято; ни одного поезда в это богом забытое место. Мне придется самому увезти ее. Сто двадцать миль. Заседание совета завтра в десять; его нельзя пропустить. Двести сорок миль, если туда и обратно. Успею ли я? Должен.
Затем он, кажется, очнулся. Он подошел к шкафу, стоявшему в углу, и, порывшись на нижней полке, достал пыльный вещевой мешок.
– Сюда, Вероника, вы сложите всё, что в него поместится. Возьмите ночную сорочку, расческу и принадлежности для ванной, этого будет достаточно на первые дни. Я привезу вам ваши вещи позже. Поторопитесь.
– Но Мистер Лукас, что все это значит? Что вы собираетесь со мной сделать?
– Не задавайте вопросов, торопитесь, – и он, схватив ее за плечи, вытолкал ее из комнаты. -Наденьте самое теплое пальто, – крикнул он ей вслед.
Заразившись его настроением, она не стала медлить с выполнением его приказа, однако он быстрее переоделся в мотоциклетную форму и уже нетерпеливо ждал ее в коридоре, когда она спускалась.
– И это самая теплая вещь, которая у вас есть? – воскликнул он при виде тонкой накидки на ней. – Вот, возьмите это, – и схватив старый плащ, неизменно висевший при входе, он надел его на нее, застегивая и оборачивая его вокруг нее так, как если бы одевал ребенка. Он был настолько грязным, насколько вообще может быть грязным мужской макинтош, и пропах сильным трубочным табаком, который тот всегда курил, и Вероника, закутанная в жесткую ткань с головы до пят, чувствовала себя так, как если бы каким-то странным образом была окутана личностью этого человека.
Молча, как и всегда, она вышла следом за Лукасом в душную Лондонскую ночь в этом тяжелом пальто, давившем ей на плечи. От быстрой ходьбы Вероника задыхалась под его весом, пока они, наконец, не пришли в конюшню, где он оставлял мотоцикл. Он отпер грубую дверь и вывез мотоцикл наружу. Рев его двигателя эхом разнесся по округе и он, яростно проклиная его, привязал к себе Веронику и выехал со двора, прежде чем она успела поймать равновесие. Они так быстро летели по широким пустым ночным улицам, что уже совсем скоро Вероника ощутила прикосновение свежего воздуха к своему лицу и увидела очертания Хэрроу на холме слева.
Ветер, который освежал их, когда они выбрались из каменного города, теперь, на холме, резал их, словно нож. Никогда, до самой смерти своей не забудет Вероника этой поездки.
Лукасу нужно было преодолеть двести сорок миль менее чем за десять часов, а он еще хотел отдохнуть и перекусить перед обратной дорогой, ибо если бы он пришел на встречу совета смертельно уставшим, это вызвало бы множество вопросов, поэтому он должен был преодолевать в среднем тридцать миль в час и ехать по любому бездорожью, выжимая больше сорока там, где этого позволяли обстоятельства. Вероника цеплялась за него, словно глупая мартышка, и подпрыгивала на каждой кочке, а Лукас, стиснув челюсти, молился, чтобы удача не подвела его, ибо он не успел бы остановиться, если бы в свете фар вдруг возникло какое-нибудь препятствие.
Они все ехали и ехали, и открытая выхлопная труба ревела рядом с лодыжкой Вероники, а кочки, казалось, вытрясли из нее всю душу. Наконец, темнота начала проясняться и вдалеке показались очертания зданий, и Лукас, выключив фары, ехал дальше в призрачных сумерках, в которых было что-то очень и очень тревожное.
 
Рассветное солнце застало их на вершине холма, под которым лежала окутанная туманом долина. Впервые с тех самых пор, как они начали эту безумную гонку, Лукас нарушил молчание.
– Это Бекерин, – сказал он, и они направились вниз сквозь редкий лес.
Они проехали по сонной, беспорядочно раскиданной деревушке и пересекли широкую мелководную речушку по горбатому мосту; потом, свернув на ухабистую поселочную дорогу, они еще с милю ехали по извилистому речному берегу. Толстые, неухоженные деревья смыкались вокруг них, и дикий берег прерывался бухтами и мысами, мешавшими движению. Мало кто мог проехать здесь, ибо вскоре дорога превращалась в еле видимый след от телеги и шины едва удерживались на скользкой траве.
Однако внезапно дорога снова расширилась и пара кирпичных столбов, удерживающих ржавые железные ворота, показалась с левой стороны; ворота, как и опорные столбы, и все остальное на этом зловещем речном берегу, были покрыты слоем зеленой слизи. Они были заперты на огромный висячий замок, но Лукас быстро решил эту проблему, проехав через то место, где колючая проволока, защищавшая ворота, упала на землю вместе со сгнившим столбом. Всё здесь выглядело так, словно бы кто -то решил построить особняк, но у него или не хватило на это средств, или же он просто передумал.
Они проехали по широкой подъездной дороге, покрытой зеленым бархатом густо растущего мха, и Вероника, наконец, смогла размять затекшие ноги, пока Лукас стучался в облупленную дверь, дефекты покраски которой скрывала всё та же вездесущая зеленая плесень.
Ржавый колокольчик уже не звенел и Лукас, после попыток достучаться, отдававшихся эхом в тихом доме, оставил Веронику в компании мотоцикла и пошел продираться сквозь заросли кустарника в поисках заднего входа, намереваясь, как он выразился, выкопать сиделку. Выкопать было единственным словом, подходившим в этой ситуации, ибо обычного человеческого пробуждения было бы явно недостаточно.
Где-то через полчаса Вероника, измученная и до смерти напуганная этим сырым и насквозь прогнившим местечком, услышала, как кто-то идет к ней по тихому дому; громко задребезжали болты и на пороге открывшейся двери возникло резкое и несколько недовольное лицо Лукаса, а из-за его плеча выглядывала некая ведьма.
В своем кожаном гоночном шлеме Лукас, прислонившийся к мраморным пилястрам крыльца, выглядел в точности как египетский жрец, а сгорбленная фигура рядом с ним казалась каким-то странным фамильяром, которого он призвал ради выполнения своей магической работы.
Выцветший малиновый халат был накинут поверх ее невероятно грязной розовой фланелевой ночной сорочки, ибо добропорядочную даму разбудили тем, что просто закинули полкирпича в окно ее спальни. Какие объяснения были предложены этой глухой даме, так и осталось тайной, но, по всей видимости, та небольшая пачка наличности, которую она держала в своей жилистой руке, была достаточным основанием просить ее о любой помощи.
Она посмотрела на Веронику сквозь свисавшие эльфийские пряди своих седых волос и назвав ее «дорогушей», пустилась в какие-то долгие объяснения, вероятно, пытаясь извиниться за состояние дома и сада, но так как у нее совершенно не было зубов, она не смогла разобрать ни единого слова.
Лукас закончил эту приветственную речь, просто отодвинув даму в сторону, и взяв за руку девушку, находившуюся в полуобморочном состоянии, повел ее в дом.
– Пойдемте, – сказал он, – В этом склепе есть одна вполне пристойная комната. Мы зажжем там огонь и это место начнет выглядеть более дружелюбно.
Он провел дрожавшую девушку по длинному коридору в комнату, которая, очевидно, служила бильярдной, хотя теперь никакого бильярдного стола там не было. Отполированный пол в ней был покрыт ковром, вдоль стен стояли низкие книжные шкафы, а с них на незваных гостей таращились огромные лакированные рыбы. В одном углу в стойке были ружья и повсюду валялись потрепанные рыболовные снасти.