Рубиновый лес. Дилогия

– Я жрать хочу, – бросил ему Кочевник через плечо. – И ещё мне нужно заточить топор. Я же должен быть готов отрубить тебе башку, когда мы закончим с туманом.
– У тебя разве есть деньги? – удивлённо спросил Солярис, но затем удивился ещё больше, когда Кочевник ответил:
– Нет, а зачем они мне?.. Ладно, увидимся позже. Не боись, я легко вас отыщу, когда закончу. От тебя за лигу воняет самодовольством!
Сол едва успел закатить глаза, как Кочевник уже скрылся за вереницей людей, столпившихся у деревянного помоста, на котором бард с лютней наперевес исполнял «Хроники восьми вассалов». Песнь эта была посвящена битве у Дикого Предела, с которым Луг разделяло всего несколько часов верховой езды. В той битве драконье войско пало, встреченное вёльвами, созванными со всех краёв, и зачарованными ими баллистами. Но, прислушавшись к песне барда, я поняла, что он воспевает вовсе не их, а проигравших; так, будто это драконы победили и будто бы они были истинными героями, достойными восхождения в сид. Людей, пританцовывающих вокруг с флягами мелассовой настойки, переписывание истории ничуть не смущало. Многие даже присвистывали и аплодировали, смеясь.
Разве весь континент не должен ненавидеть драконов?..
– Идём, – дёрнул меня за рукав Солярис, и я послушно последовала за ним по дороге, выложенной разноцветным мерцающим камнем, напоминающим крашеную морскую соль.
Все дома в Луге были сделаны из светлого саманного кирпича и насчитывали по несколько этажей, из-за чего город казался тесным и даже душным, будто нависал над тобой сверху и неустанно следил. Из каждой крыши торчало по два-три дымохода, и даже в самых маленьких и бедных на вид постройках двери покрывал тонкий слой меди, а окна переливались на свету от вставок цветного стекла, делая их похожими на витражи. Первое, что поразило меня помимо причудливой архитектуры, которая в книгах описывалась совсем не такой яркой, какой была на самом деле, – это деление города на ремесленные улицы. Если в Столице каждый торговал тем, чем мог, прямо у порога своего дома, то тут всему отводилось своё место: мы с Солом прошлись по переулку Ткачей, где в глазах рябило от пёстрых тканей и золотых нитей; затем миновали Железный, где ковалось оружие и где в толпе мелькнула знакомая бобровая накидка; а после оказались в сквере Книгочеев, где коллекционеры и филиды дрались за каждого покупателя, способного позволить себе что-то кроме чернил и клочка пергамента.
Раз, два, три, четыре,
Улыбайся солнцу шире,
Караван идёт опять,
Молоко пора скупать.
Пять, шесть, семь и восемь,
Ты не увидишь эту осень.
Нет зверей страшней людей,
Молочный Мор забрал детей!
Солярис замер на полушаге как вкопанный, и несколько человек позади нас выругались, воткнувшись ему между лопаток. Не страшась ни их гнева, ни возможного разоблачения, Сол приподнял капюшон и принялся перебирать взглядом толпу. Желваки на его челюсти ходили туда-сюда, пока Сол не нашёл что искал – троих ребятишек, играющих на пороге одного из жилых домов. Судя по маленьким плетёным куклам у них в руках с кварцевыми бусинами вместо глаз и травой-ворожеей, заменяющей волосы, это были дети вёльв, что торговали травами в конце улицы.
– Эта считалочка… – прошептала я, и Солярис молча кивнул. Его лицо стало каменным – душить эмоции ему всегда было проще, чем показывать их. – Откуда дети туата Дану знают о Молочном Море? Разве мой отец не стёр его из человеческой истории?
Солярис только пожал плечами.
– Молочный Мор! – снова повторила девочка, переводя палец с одного ребёнка на другого, а потом на себя, пока считалочка не закончилась и палец не указал на второго мальчишку. – Ты водишь!
– Не хочу! Я устал искать вас, – проныл тот и вдруг замолчал, обнаружив, что двое подозрительных взрослых – мы с Солом – пялятся на него, застыв посреди улицы.
 
Всех детей, рождённых со времён войны, учили одной непреложной истине: драконы – это звери. Драконы – это опасность. Но, к моему потрясению, мальчик совсем не испугался и даже не удивился, когда их с Солярисом взгляды встретились. Только расплылся в щербатой улыбке, а затем и вовсе приветливо помахал ему своей плетёной куклой, на что Сол лишь торопливо отвернулся и пошёл дальше. Ещё несколько минут мы шли в полной тишине, не зная, как (и не желая) обсуждать это.
Для торговли мясом, овощами и другими яствами была отведена отдельная площадь, широкая и круглая, как расплющенная монета, и очень тесная: лавки, телеги и навесы из небесно-голубой ткани, которые трепал ветер, стояли на каждом шагу. Из-за обилия продуктов, которые портились раньше, чем их успевали продать, здесь больше пахло гнилью и тухлятиной, нежели сладкими яблоками из Медб или гранатовым вином из Ши. Последнее давали продегустировать каждому прохожему. Пока Сол выбирал, что нам может понадобиться в дороге, я заметила, что торговец предлагает местным вино из одной бочки – добротной и крепкой, – а приезжим из другой – хлипкой и потемневшей от сырости. Отличить первых от вторых было легко: мужчины, рождённые в Дану, носили косы, в то время как женщины предпочитали распущенные волосы. В их одежде также преобладали нежные оттенки и наряды из виссона, какие в Дейрдре носили лишь по праздникам Колеса года, а вместо гривен или фибул они украшали себя латунными амулетами и крупными костяными пуговицами.
Тренируясь угадывать на рыночных толпах, кто из какого туата прибыл, я случайно зацепилась взглядом за стройный силуэт, слоняющийся вдоль прилавка с пряностями. То была женщина, высокая и статная, укутанная в шерстяную шаль благородного синего оттенка. В смуглых руках с острыми серповидными ногтями, увешанных золотыми браслетами, она держала связку острого перца, и никто вокруг не обращал внимания на то, какого цвета у неё были волосы – сиреневые, точно лепестки новорождённой фиалки.
– Солярис… – позвала я, пытаясь вслепую нащупать рукой его плечо, чтобы не отводить глаз от женщины и не упустить её из виду. – Солярис, смотри!
Женщина расплатилась с торговцем парой монет и, сложив покупки в холщовую сумку, обернулась. Глаза у неё были такие же сиреневые, как и волосы, а лицо, хоть и выглядело юным, будто застыло на рубеже двадцати лет, но несло на себе тяжесть прожитых десятилетий. А может, и веков.
– Сол, там дракон!
Я не сдержалась и, всё-таки отвлёкшись, ударила его по локтю.
– Что?
Только тогда он отлип от изучения каких-то колокольчиков и резных статуэток, которые, очевидно, заинтересовали его гораздо больше еды, ради которой мы пришли на площадь. Однако, когда мы оба повернулись, женщины уже и след простыл. Кажется, она юркнула в поток людей, которые всё так же не замечали её неестественной красоты. Будто дракон, разгуливающий по человеческим улицам, не был чем-то необычным. Прямо как двадцать лет тому назад…
Неужели не один Дайре поддерживает отношения с ними – неужели это делает весь его туат? Почему же никто в Круге до сих пор не знает об этом?
– Ты видела дракона? – нахмурился Солярис, глядя на меня из-под своего капюшона, и, решив проверить свою дикую догадку, я сдёрнула этот капюшон вниз. – Дикий! Ты совсем сдурела, Рубин?!
Сол попытался прикрыться в панике, но было поздно: жемчужные локоны рассыпались вокруг его лица. Торговец, отвлёкшись от обслуживания покупателей, обернулся вместе с несколькими из стоящих в очереди. Находясь лицом к лицу с кем-то, чьи глаза горели жёлтым ярче цитринов, сложно было не догадаться, что этот «кто-то» вовсе не человек. Но…
– Им всё равно, – сказала я, когда люди продолжили кричать друг на друга, спорить и торговаться, абсолютно равнодушные ко всему, кроме уценённого хлама и бараньей лопатки помясистее. – В Столице тебя бы уже окружили и устроили допрос, а жители Луга даже не обращают внимания. Почему так, спрашивается? Вариант только один…