Мистер Кэвендиш, я полагаю (ЛП)

Но когда Томас ввалился в свою спальню, видимо все еще воняя винными парами (сам он уже давно прекратил ощущать их запах), с полным отсутствием галстука и с глазом великолепнейшего багрового оттенка, Гримсби уронил обувную щетку.
Пожалуй, это было единственное за всю службу внешнее выражение смятения, которое он себе позволил.
— Ваш глаз, — произнес Гримсби.
О, конечно. Он еще не видел Гримсби после потасовки со своим очаровательным новым кузеном. Томас легкомысленно улыбнулся.
– Мы можем подобрать жилет ему в тон.
— Не думаю, что у нас такой найдется, ваша светлость.
— Неужели? – Томас подошел к ванне. Как обычно, Гримсби проследил, чтобы ванна была наполнена водой. Теперь уже еле теплой, но Томас был сам виноват. Он слегка смочил лицо, вытер его полотенцем, потом глянул в зеркало и повторил процедуру, поскольку зеркало показало, что он почти ничего не исправил.
— С этим надо что–то делать, Гримсби, — заявил Томас, старательно оттирая лоб. Он с ироничной улыбкой повернулся к камердинеру. – Как ты думаешь, тебе удастся запомнить точный оттенок до нашей следующей поездки в Лондон?
— Могу я посоветовать вашей светлости обдумать возможность впредь не подвергать свое лицо подобному обращению? – Гримсби протянул ему новое полотенце, хотя Томас об этом и не просил. – Это бы избавило нас от необходимости придерживаться определенной цветовой гаммы, выбирая ваш гардероб на будущий год. – Он протянул кусок мыла. – Но если пожелаете, жилет подобного цвета можно приобрести. Мне представляется, что на ткани этот оттенок будет смотреться гораздо красивее, нежели на коже.
— Красиво сказано, — пробормотал Томас. – И почти не прозвучало как нагоняй.
Гримсби скромно улыбнулся.
– Стараюсь, ваша светлость. Он протянул еще одно полотенце. Боже милосердный, подумал Томас, он, видимо, выглядит хуже, чем ему казалось.
— Могу я позвонить относительно ванны, ваша светлость?
Вопрос был чисто риторический, поскольку Гримсби это уже сделал, еще до того, как произнес «ваша» в «вашей светлости». Томас снял одежду (которую Гримсби поднял с пола щипцами) и застегнул халат. Он плюхнулся на кровать и начал уже серьезно подумывать о том, чтобы отложить ванну ради доброго сна, когда в дверь постучали.
— Быстро они, — заметил Гримсби, пересекая комнату.
— Посетитель к его светлости, — неожиданно раздался голос Пенрита, старого дворецкого в Белгрейве.
Томас даже не открыл глаз. Никто не стоил того, чтобы подняться прямо сейчас.
— Герцог сейчас не принимает, — объявил Гримсби. Томас решил как можно скорее прибавить ему жалование.
— Это его невеста, – ответил дворецкий.
Томас рывком сел. Какого черта? Предполагалось, что Амелия пришла к Грейс. Они все спланировали. Женщины должны были часок поболтать о том о сем, а потом он, как обычно, появился бы, и никто бы не заподозрил, что на самом деле Амелия провела в Белгрейве все утро.
Что у них там пошло наперекосяк?
— Ваша светлость, — сказал Гримсби, когда Томас спустил с кровати ноги, приготовившись встать. – Вы ведь не собираетесь принять леди Амелию в таком виде.
— Я планирую одеться, — несколько сухо ответил Томас.
— Да, конечно, но …
Гримсби, казалось, был не в состоянии договорить свою реплику вслух, но его ноздри слегка расширились, а потом он наморщил нос, что Томас для себя перевел как «Сэр, вы воняете».
Но с этим ничего нельзя было поделать. Он не мог оставить Амелию на произвол судьбы, если что–то пошло не по плану. И, по правде говоря, за коротке десять минут Гримсби удалось сотворить чудо. К тому моменту, как Томас вышел из комнаты, он был похож на себя прежнего (на небритого себя прежнего, но это можно было исправить). Его волосы уже не слипались, как хохол у экзотической птицы, и хоть под глазом у него все еще был ад кромешный, но сам глаз был уже не таким налитым кровью и заплывшим.
Немного зубного порошка, и он был готов идти. Гримсби со своей стороны, как мог, намекал, что ему необходим хороший отдых.
Томас спустился вниз, намереваясь пройти прямо в гостинную, но, войдя в холл, он увидел Грейс, которая стояла футах в шести от входа, бешенно жестикулируя и одновременно прикладывая палец к губам.
 
— Грейс, — сказал он приблизившись. – Что это значит? Пенрит сказал мне, что Амелия здесь и желает меня видеть?
Он не остановился, решив, что она последует за ним. Но Грейс схватила его за руку и дернула, пытаясь остановить.
– Томас, подожди!
Он обернулся и вопросительно приподнял одну бровь.
— Мистер Одли, — сказала она, оттаскивая его назад подальше от двери. — Он в гостиной.
Томас бросил взгляд в направлении гостиной, потом снова посмотрел на Грейс, недоумевая, почему ему сказали, что там Амелия.
— С Амелией, — практически зашипела Грейс.
Несмотря на присутствие леди, он не смог сдержаться и чертыхнулся.
— Почему?
— Не знаю, — ответила Грейс, и в голосе ее явно слышалось раздражение. – Он уже был там, когда я пришла. Амелия сказала, что увидела, как он идет мимо двери, и подумала, что это вы.
О, вот это забавно. Благословенное семейное сходство! Как необычно и прекрасно!
— Что он сказал? – наконец спросил Томас.
— Не знаю. Меня там не было. А потом я не могла ее хорошенько расспросить в его присутствии
— Ну, конечно нет. — Он сдавил пальцами переносицу и задумался. Это просто катастрофа.
— Я почти уверена, что он не открыл ей… свою подлинную личность.
Томас наградил ее холодным взглядом.
— Я тут ни при чем, Томас, – гневно сказала Грейс.
— Я этого не говорил. – Он сердито фыркнул и направился к гостиной. Мистер Одли был для них настоящим бедствием. До сих пор, за все время, что Грейс работала в замке, они ни разу с ней не поссорились. И одному только Богу известно, что этот человек сказал Амелии.
С того момента, как Грейс выскочила из комнаты, ни Джек, ни леди Амелия не произнесли ни слова. Казалось, что они заключили соглашение соблюдать тишину, чтобы попытаться разобрать, о чем говорят в холле.
Но Амелия решила, что они оба потерпели неудачу, разве что слух мистера Одли сильно превосходил ее собственный. Она ничегошеньки не поняла. Грейс, наверное, увела Томаса в противоположный конец коридора.
Сегодня Грейс казалась какой–то чересчур взволнованной, что Амелии посчитала странным. Она понимала, что просит у Грейс слишком многого, особенно принимая во внимание, что Грейс скорее подруга ее сестры, чем ее собственная, но это, конечно, не могло объяснить ее странного поведения.
Амелия подалась вперед, как будто это могло помочь ей лучше услышать. В Белгрейве что–то творилось, и ей становилось все неуютнее оттого, что она, похоже, единственная, кто не в курсе дела.
— Вы все равно не услышите их, — сказал Джек.
Она попыталась бросить на него возмущенный взгляд.
— О, не притворяйтесь, что Вы не пробовали. Я тоже пытался это сделать.
— Очень хорошо, — леди Амелия решила, что протестовать нет смысла. — Как Вы думаете, о чем они говорят?
Мистер Одли пожал плечами.
— Трудно сказать. Я бы никогда не осмелился претендовать на то, что способен постичь женский разум или образ мыслей нашего уважаемого хозяина.
— Вам не нравится герцог? – на это определенно указывал его тон.
— Я этого не говорил, — мягко пожурил он ее.
Она сжала губы, желая заметить, что ему не было необходимости это говорить. Но пикировка не привела бы ни к чему, не сейчас, по крайней мере, поэтому она просто спросила:
— Как долго Вы намереваетесь оставаться в Белгрейве?
— Вам не терпится избавиться от меня, леди Амелия?
— Конечно, нет, — это было более–менее правдиво. — Я видела, как слуги выносили дорожные сундуки. И подумала, что, возможно, они Ваши.
— Полагаю, что они принадлежат вдовствующей герцогине, — ответил он.
— Она куда–то уезжает? – Амелия понимала, что голос ее не должен звучать так радостно, но равнодушие, которое способна изобразить юная леди, не безгранично.