Кукла в чужих руках

А потом мы с мамой переехали в коммуналку, и то, как праздники проходили здесь, намертво врезалось в мою память. Потому что забыть все, что мы вытворяли с Кирюхой, просто невозможно. Под его чутким руководством я наряжала елку кружочками колбасы, приготовленной для праздничного застолья, бросала на спор в банку вытащенные из салата оливки и распевала с ним дуэтом — кто кого переорет — песни в открытое окошко, пока мамы нас не прогоняли.
К сожалению, это тоже продлилось недолго: у мамы появился Игорь. И в первый же Новый год после знакомства он пригласил нас в загородный дом отдыха.
— Сонечка, — доверительно прошептала мне мама накануне отъезда, — ты, пожалуйста, нам с дядей Игорем не мешай. Он очень хороший и, может быть, станет твоим папой. Ты не приставай к нему с разговорами и развлекай себя самостоятельно. Ты ведь совсем взрослая, правда?
Я с ней согласилась, мне уже исполнилось девять и занимать себя мне было не привыкать. Быстренько прикинув, как это делать, я спросила:
— А Киру мы можем с собой взять?
Но мама не ответила, только вздернула брови и театрально вздохнула.
Через несколько дней я в одиночестве лепила за сотню километров от города снеговиков-гномов, потому что настоящих больших мне слепить было не под силу, плавала по-собачьи в бассейне спа-комплекса и скучала по Кирюхе. Я представляла, какие бы мы с ним устраивали снежные баталии и как задерживали бы под водой дыхание — кто кого пересидит.
После той поездки мама больше меня с собой не брала. И все выходные и праздничные дни она проводила дома. Но когда ее не было, я скучала по ней, хотя Кирюха, как мог, поддерживал меня и по-соседски развлекал. То тапочки на шкаф забросит, то полотенце из ванной стянет. А в четырнадцать лет я осознала преимущества маминого отсутствия.
Она в очередной раз укатила с Игорем: он поехал в командировку и прихватил ее с собой. Как только Кирюха узнал, что моя комната окажется свободной, он заявил:
— Софико, завтра у тебя вписка!
— Что это?
— Ну, соберется несколько человек, потусим, развлечемся.
Я подозревала, зачем ему это было нужно. И мне это не нравилось. Неделю назад Кирюха познакомился с девчонкой и последние дни только о ней и говорил. Из-за его увлечения мы перестали ходить на скейтерскую площадку, и меня это бесило.
— Собирай их у себя! — огрызнулась я.
— Сонь, ты же все про меня знаешь! — надулся он. — Можешь хоть раз сделать мне приятное? Я что, много прошу?!
— Хорошо. Но будешь должен!
— Не понял?
— Хочу на руф-топ! На крыше рисовать! Подстрахуешь?
Мы ударили по рукам, и на следующий вечер у меня собралась компания. Большинство гостей я не знала: это были какие-то Кирюхины приятели, с которыми я до сих пор не пересекалась. Все пили пиво, болтали, слушали музыку и бродили по квартире.
Пришла и Кирюхина пассия. Я уселась в кресло и рассматривала ее. Ничего особенного: выкрашенные белые волосы и смазливая мордашка. Но Кирюха не отходил от нее и очень старался — острил со скоростью отбойного молотка.
Увлекшись, я не заметила, как ко мне подсел парень.
— Ты чё такая хмурая?
Я пожала плечами.
— Ты Жмура сеструха? Как тебя зовут?
Парень был довольно симпатичный: зеленые глаза, светлые волосы, бровь украшала сережка-колечко.
— Соня, — представилась я.
Он протянул ладонь и после рукопожатия дернул меня к себе:
— Потанцуем, Соня!
Отказываться я не стала — не все же пялиться на незнакомых людей в собственной комнате! Я чувствовала, что нравлюсь этому мальчишке, и это было приятно. Он назвался Владом и весь вечер крутился возле меня, подливая в мой стакан.
В полночь мы дружно выкатились из дома. Стояла поздняя весна, и сладкий запах черемухи разносился по улицам. Влад обнимал меня за талию, прижимаясь все ближе и теснее. И когда компания остановилась, чтобы перекурить, он увлек меня в соседнюю подворотню. Пользуясь темнотой, притиснул к холодной стене.
— Меня сейчас стошнит… — пробормотала я.
Язык заплетался и это звучало: «Мея шичас шошит». Парень мгновенно отлип и закричал:
 
— Слышь, Жмур! Твоей сеструхе плохо! Иди помоги!
В светлеющем проеме арки показались две фигуры: Кирюха в обнимку со своей подружкой.
— Фу! — сморщила нос девчонка, и меня тут же вырвало. На ее туфли.
Она взвизгнула, выругалась, послала подальше Кирюху, который попытался оправдать меня, и убежала. Влад незаметно слился следом.
— Как так-то, Софико?! — горестно вопрошал Кирюха, придерживая мои волосы.
— Хочешь, признаюсь? — Я пыталась держаться прямо, но меня покачивало.
— Ну?
— Я специально! Чтобы ты прекратил с ней гулять и мы снова пошли на площадку!
— Глупая ты, Сонька. И пьяная.
— А вот и нет! Спорим? — я напрягла остатки речевых навыков. — В недрах тундры выдры в гетрах тырят в ведра ядра кедров!
— Ха! — обрадовался он, — Выдрав с выдры в тундре гетры, вытру выдрой ядра кедра! — отчеканил и показал мне язык.
Я расхохоталась и предложила на спор пройтись с закрытыми глазами по прямой. А потом что-то еще. А потом нам было уже не остановиться. Фортуна в тот вечер мне благоволила — так у Кирюхи появилась ласточка на запястье.
Возвращаясь от Машки Кантарии, я все думала о прошлом. Могли бы наши отношения сложиться иначе?
Домой я пришла совсем разбитая. Бросила серьги в вазочку на столе, а сама упала на кровать. Заснула, даже не раздевшись, и в горячечном сне снова чувствовала чье-то незримое тяжелое присутствие. Словно кто-то пытался подчинить мою волю, заставить сделать нечто ужасное и необратимое. Но потом вернулась с работы мама, разбудила меня и принялась лечить.
Уже через два дня я чувствовала себя достаточно сносно, чтобы прибраться в комнате к приходу гостей. Мне вообще-то пофиг, убраны ли вещи в шкаф, вымыт ли пол и протерта ли пыль с полок, но гости ожидались исключительно мамины: тетя Света и тетя Оля, и мама строжайше обязала меня навести порядок. Они все втроем работали в одном салоне красоты.
Вечером после работы тридцать первого они заявились к нам. Мама, помогая тете Оле повесить длинный серебристый отороченный мехом пуховик на вешалку, окинула меня пренебрежительным взглядом.
— Соня, ты чего в таком виде? Хоть бы причесалась!
— Ой, да мы ее сейчас сами причешем! — засмеялась тетя Света и подмигнула глазом с длиннющими приклеенными ресницами. — Причешем, умоем, накрасим!
Тетя Света гораздо моложе моей мамы. Она парикмахер, и, если бы я рискнула сменить имидж, то доверилась бы ей, потому что у нее самой стрижка отпадная, асимметричная: коротко с одной стороны и гораздо длиннее с другой.
— Вот ты ее сейчас умоешь-накрасишь, и она сбежит! — подхватила тетя Оля, стоя перед зеркалом. Она раскидала по плечам длинные светлые пряди наращенных волос и обернулась. — И останемся мы втроем. И кто нам тогда про все современные тренды расскажет?
Расскажешь им, как же! Они лучше меня разбирались в новых веяниях, судя по татуировкам тети Светы и припухшим губам и высоким скулам тети Оли.
— Не убегу, — сказала я, — у меня температура. Я при смерти.
— Не говори глупости! — Тетя Света обхватила меня за плечи и потащила на кухню.
— А моя сбежала, — донеслось из коридора. — Даже спасибо не сказала, только след простыл!
— На, держи, — сунула мне в руки пакет тетя Света, — доставай продукты, мечи на стол!
— Тетя Света, давайте сразу в комнату пойдем. — Я развернулась на сто восемьдесят градусов.
— Давайте! И не зови меня так, не такая уж я и тетя!
— И меня не зови! — вклинилась тетя Оля.
— Тогда уж и меня не зови! — весело подхватила мама.
С их приходом стало очень живо, они наводнили нашу квартиру смешками, запахом духов и чего-то очень женского, что есть только в дорогих салонах красоты. В себе я такого никогда не ощущала, а когда изредка заходила к маме на работу, то прикидывала, каково это — быть такой женственной, ухоженной и красивой.