Алые Евангелия (ЛП)

Они прибыли в Нью-Йорк в час ночи, и город поразил Люцифера. Алиса сняла им в гостинице комнаты, пообещав завтра взять его с собой в город и прикупить ему хорошую одежду. Долгая дорога вымотала ее, но сон не шел. Она пошла в его комнату, где он ожидал, в изголовье мерцали спаренные ночники.
— Кто ты? — спросила его она.
— Пока никто, — прошептал он.
  
2
 
Сенобит поднимался по ступеням к крепости, заваленным каменными обломками, но сохранившим свою функциональность после прохождения ударной волны по воздуху и земле. Он обернулся посмотреть на яркие взрывы золотого и алого пламени, вырывающиеся из проломов в камне, разрушившем город- сила извержений была достаточной, чтобы проломы широко разверзлись, высвобождая еще большие потоки огня. Он понаблюдал немного и вернулся к своему восхождению, его вытянутая, тонкая тень, отбрасываемая пожарами, простерлась перед ним до самой верхней ступени. Он не успел преодолеть последние две ступени, чтобы самому оказаться на вершине, когда прокатилась вторая ударная волна, гораздо более сильная, по сравнению с первой. На этот раз толчки не утихли. Они неуклонно усиливались. Очень осторожно Сенобит отступил на шаг, не сводя глаз с пламени. Картина из камня, дыма и подземных толчков по своему характеру претерпевала некие изменения, толчки уступали место приливным движениям, обладающим масштабом надвигающегося цунами.
Следующая ударная волна сбила его с ног, и он упал. Под напором волны, треснувшая пороговая плита провалилась под ним, усугубив его падение. При приземлении, его лицевые кости треснули в дюжине мест, и внезапный прилив боли, некогда бывшей столь надежным источником удовольствия в давно потерянные годы, теперь являла собой только страдание. Его организм восстал. Его тело было отмечено собственными цунами, проникающими глубоко в раковую яму его желудка и еще глубже, в кишки, где гниль превращалась в осколки камня. Казалось, что его тело пытается вывернуться наизнанку. Он издал звук, отчасти походивший на отрыжку, отчасти — на всхлип, а потом его вырвало: хлынула кровь, почти черная и густая словно мокрота. Сквозь шум ее журчания он услышал гораздо более низкий звук, и какая-то часть его самого, способная, даже посреди этого неистового распада, отстраненно оценивать происходящее.
Это начало конца.
Обильная рвота лишила его сил контролировать свое тело, его разбитое лицо так исказилось от крика, что губы рвались подобно мокрой бумаге. Теперь в нем не осталось ничего, кроме последней слабой надежды на то, что его глаза откроются, и он сможет посмотреть и увидеть последнее зрелище, уготовленное ему Адом.
Он извлек из своего сморщившегося, разрушающегося тела все до последней крупицы воли и, собрав воедино, обратил их на достижение единственной цели.
— Я открою глаза, — приказал он себе.
Неохотно, его тело повиновалось ему. Он разлепил веки, запечатанные серым клеем его растворяющейся плоти, и сфокусировал взгляд перед собой. Перед ним открылась полная панорама: пламя, при каждом новом надавливании на камень, вызываемом подвижками в земле, взметалось ввысь все вышее.
Он наблюдал за происходящим всего несколько секунд, когда приливные колебания в земле резко прекратились, как и сопровождавший их грохот.
Пульс жреца Ада участился в предвкушении того, что находится по ту сторону воцарившейся тишины. Его интерес был удовлетворен довольно скоро. Простой звук, как от какого-то колоссального удара, ударил в измученную землю. Куски небосвода, разрушившие город, подскочили на своем ложе из обломков; их громадный вес без труда подбросило вверх силой, высвобожденной при этом единственном ударе. В верхней точке подъема они, казалось, замерли на мгновение. А затем обрушились вниз — их масса оказалась столь огромной, что земля, на которой ранее возвышался город, просто раскололась, когда камни вперемешку с останками города начали приземляться. Пожары отыскали кладезь, некоего потлива, питавшего их, и гейзеры пламени взвились так высоко, что могли бы лизнуть небо, будь оно еще на месте.
 
Вспышка света осветила бушующий внизу катаклизм с жестокой четкостью. Однако внизу, не осталось ничего, стоящего обозрения. Только камни, падающие в бездну. Сенобит посмотрел в огонь, и в этот миг огонь посмотрел на него.
Жрец знал, что он наблюдает за уничтожением Ада. Его стирала с лица земли некая чудовищная, невидимая рука. Возможно, он будет воссоздан. Возможно, будет внедрена новая система. Не ему было знать. Эти мысли успокаивали его. Он бросил вызов высшей силе и проиграл. То был естественный порядок вещей. Стремясь к своей цели, он посеял хаос, а теперь умирал вместе со всеми в этом презренном месте. Уверившись, что его достоянием до конца времен будут только мучения и лишения, он распростер объятия забвению.
Его веки сомкнулись — зажмурились, на самом деле — его лицевые кости стали на столько хрупки, что раскалывались под тяжестью век, пока он опустился к порогу бытия. Он уже испускал свой последний вздох. И когда тот покинул его тело, жизнь последовала за ним.
  
3
 
Помимо внушительной коллекции телевизоров Нормы, единственными вещественными предметами, унаследованными Гарри из квартиры Нормы, были многочисленные талисманы и амулеты, которые она накопила за годы работы королевой мертвых в Нью-Йорке — почти все их прислали родственники призрачных клиентов в благодарность за помощь, оказанную супругу, брату или сестре, или, что самое печальное, ребенку.
Поскольку именно Гарри читал Норме сопроводительные письма, он проникся глубоким уважением к тому, сколько любви и благодарности было вложено в эти подарки. Все предметы, заряженные искренностью этих чувств, составляли огромную коллекцию мощных охранителей. Ни один не был выброшен.
Поскольку нужно было перевезти так много вещей из квартиры и офиса Гарри, Кэз осознавал, что эта задача займет несколько недель, если ее придется выполнять только Дейлу и ему самому. Он обсудил это с Гарри и спросил, можно ли привлечь еще людей, чтобы побыстрее закончить работу, и Кэз снова мог бы открыть свой салон и начать зарабатывать. Гарри не возражал; он только попросил, чтобы именно Кэз упаковал и перенес содержимое двух глубоких выдвижных ящиков справа и слева от его кресла.
— Что у тебя там такого особенного?
— Просто несколько памятных вещиц. Сувениры из разных переделок, в которые я попадал. Я не хочу, чтобы кто-то, кроме тебя, касался вещей из этих ящиков, ясно? Ты уже знаешь, кто поможет с переездом?
— Ага. Парочка моих друзей. Им можно доверять.
— А они не?..
— Бывшие приятели по перепихону, Гарольд. — Я теперь новый человек, помнишь?
— Точно. Я все время забываю, что Дейл сделал из тебя честного человека.
— Да без проблем, у него те еще причиндалы.
— Я долгое время был детективом, Кэз. Я уже так и решил.
Друзья Кэза — Армандо [44] и Райан [45] — приехали на следующий день. Лана тоже пришла, приглашенная Кэзом без уведомления Гарри, который старался не придавать этому никакого особого значения и заставил их трудиться в кладовой — упаковывать в коробки все, лежащее на заваленных полках и в шкафах. Комната имела Г-образную форму; не просматриваемый из кабинета аппендикс захламлялся уже на протяжении нескольких лет назад. Большая часть, по признанию Гарри Кэзу, — коробки со старыми канцелярскими принадлежностями, предназначавшимися секретарше в те времена, когда Гарри еще верил, что его жизнь будет ненапряжной чередой бракоразводных дел и страховых расследований, сулящей приличный доход.
Лана, Армандо и Райан трудились до седьмого пота в Г-образной кладовке, дверь между двумя комнатами была приоткрыта, но никто особо не разговаривал. Они передвинули множество коробок, которые действительно были набиты канцелярскими принадлежностями, рассказывающими свою собственную тоскливую историю. Только один предмет просочился к Кэзу.