Мое самоубийство

Изо дня в день я должен рассказывать детям, которых мне доверили, о том, что займет в их жизни так мало места! В глубине души я не осуждаю «лентяев», на которых все это наводит скуку. Чтобы привлечь их внимание мне приходится повышать голос и портить себе настроение. Неправильно, что в Школе дают всем подряд слишком много специального материала, интересного лишь некоторым. Ребенок, говорят нам, должен научиться повиноваться. Ладно! Но пусть сначала взрослые научатся разумно командовать.
Я был создан для того, чтобы любить дело, которым занимаюсь; и от моей сердечности было бы наверняка больше толка, если бы я учеников не наставлял, а увлекал. Перспектива повторять одно и то же угнетала бы меня меньше, если бы те, кто мне платит, сказали: «Делитесь с детьми самым лучшим из того, что вы знаете». Ведь я не чиновник, гордящийся тем, что он — «шестеренка» социальной машины. Истины, которым я учу, должны меня вдохновлять.
  
ПРИЛИЧНЫЕ ЛЮДИ, ПРАВИЛЬНЫЕ ГРАЖДАНЕ
 
Сколько раз я, не без стыда, сравнивал себя с приличными людьми, с теми, кто каждый день просто выполняет свой долг, кто бережлив и умерен, кто дает хорошее образование своим детям. Глядя на таких людей, я говорил себе: «Вот как мне следовало бы жить».
У меня нет ни капли смешного презрения отдельных представителей «богемы» к буржуа. Некоторые добродетели, присущие порядочным людям, просто бесценны. Их отсутствие может привести к тому, что будут совершаться самые серьезные ошибки. Порой скромные служащие и мелкие лавочники тридцать или сорок лет подряд прилагают все усилия и отказывают себе в малейших удовольствиях ради того, чтобы их дети позднее заняли более высокое положение. Думая об этом, легко и расчувствоваться. (Правда, я вообще подвержен эмоциям и склонен к слезливости). Но я пишу эту последнюю книжечку, дабы объясниться, а еще — заранее опротестовать чересчур суровое осуждение, которому меня подвергнут. Я испытываю потребность защитить эгоистичного индивидуума от предписаний Морали.
Именно приличные люди, ревнители порядка, обеспечивают стабильность социального строя. Важно, чтобы их было много. Именно они основывают семьи. Они по своему образу и подобию производят детей, а те — в свою очередь — будут воспроизводить себя; и так жизнь продолжится. Им сказали: «Плодитесь и размножайтесь!» И они подчиняются.
Достойны ли безусловного восхищения эти почтенные господа, так хорошо играющие свою роль добропорядочных граждан? Не станет ли жизнь пресной, если общество будет состоять лишь из подобных людей? Возможно, именно недостаток воображения позволяет им быть столь однообразно добродетельными. Они живут с осторожностью, допуская в свою жизнь лишь то, что дозволено; они следят за своими словами и действиями; им не свойственны сильные порывы; им неведомы восторг и восхищение. И почтительность часто делает их глуповатыми.
Время от времени в мире должен происходить беспорядок, дабы могло родиться нечто новое. А беспорядок всегда провоцируют граждане неправильные, воодушевленные и даже опьяненные словами.
Таких людей я понимаю. К их слабостям я снисходителен. Мне тоже необходимо жить с упоением. В моей жизни должны быть чудесные минуты. Подарить их мне могут поэзия и музыка. Я ликую, думая о предстоящей работе. Как браться за дело, если с самого начала тебя не волнует красота того, что собираешься создать? Иногда большую радость доставляли мне хорошее вино и вкусная еда. Есть вина столь благородные, что смакуя их, так и хочется сказать кому-то спасибо.
Наконец, я чувствую себя сильным, бесстрашным и исполненным уверенности в те крайне редкие моменты, когда мне улыбается Женщина.
Очевидно, Великий Механик не слишком усердствовал, создавая мою внутреннюю машинку. И забыл установить регулятор. Этим объясняются беспорядочные движения моей души. Я никак не мог уподобиться тем осторожным, терпеливым и предусмотрительным людям, которые уже в 20 лет копят на старость. Для меня жизнь нормальная — это жизнь радостная. Как личность безрассудная, я не хочу принимать во внимание все условия этой Задачи. Я не был создан для жизни в мире, где нужно жертвовать молодостью ради того, чтобы готовиться к старости.
   
ТО, ЧТО ДЛИТСЯ СЛИШКОМ ДОЛГО
 
Ко мне снова зашел Филипп. И сказал следующее:
— Иногда что-то внутри нас длится слишком долго. Вчера в кафе я увидел, как один старик потянулся трясущейся рукой к корсажу юной девушки, которая принесла ему кружку пива. Это было отвратительно. Я твердо решил умереть прежде, чем стану похожим на того мерзкого старика. Ибо нам всем грозит одна и та же опасность. Сердце не хочет забывать. Есть возраст, когда наша потребность в любви объясняется стремлением к продолжению рода. Но позднее, когда человек уже не способен выполнять эту полезную функцию, его все еще могут обуревать желания, которые потеряли всякий смысл. Впрочем, я не очень хорошо понимаю, кто отвечает за дисгармонию, от которой страдает индивидуум: общество или природа. Вопрос, в общем-то, тщетный, так как все переплетено. Я тебе говорил, что каждый день хожу искать немного нежности у Адриенны. Она позволяет мне подолгу смотреть ей в глаза и робко поглаживать плечо. Я мог бы часами созерцать восхитительную линию ее затылка. Когда она рядом, я обретаю уверенность и даже веру; я знаю, что в жизни существует что-то бесконечно хорошее. Нет ничего лучше «свободной любви», осуждаемой порядочными людьми. Я заметил это слишком поздно. Долгое время я жил несбыточными мечтами и сжимал в объятиях одну пустоту. Видя мою робость, Адриенна иногда ободряюще улыбается. Готовый уже потянуться к ней, я замираю в нерешительности: мне становится неловко. Она молода, а я уже нет. Я гожусь ей в отцы... Понимаешь?
— Да, понимаю.
— Другому было бы достаточно погладить ее мягкую кожу. Я же, я истосковался по нежности. Подумай, как часто мужчина и женщина украдкой обмениваются взглядами, встречаясь на улице или в каком-то общественном месте. Скованный моралью или робостью, человек подавляет свои инстинкты: в мире миллионы голодных сердец. В полной темноте, где не будут видны мои седые волосы, я хотел бы страстно сжать в объятиях женщину, которая испытывала бы те же чувства, что и я. Это невозможно. Все мы обречены на одиночество. Один французский врач даже сказал: «Большинство людей умирает от тоски». Но жизнь все равно продолжается. Природе нужно сближение полов лишь на короткое время, и тщетно человек будет искать в любви долгого счастья. Человеку не избежать печали, потому что он обладает воображением, потому что он мыслит и потому что он уже не животное.
— Филипп, ты прав. Есть сердца, которые глупая мораль обрекает на слишком короткую юность и слишком долгую старость. Старость никчемна. Если бы я сотворил этот мир, я поместил бы любовь в конец жизни. Тогда до последнего мгновения людей поддерживала бы смутная чарующая надежда.
  
ПОСЛЕДНИЕ МЫСЛИ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
 
Всё дело в физиологии. Доводы, побуждающие меня уйти, были бы недостаточными для кого-то другого. Видимо, не всем свойственно чувствовать так, как чувствую я. Желая меня удержать, друзья предлагали мне свою помощь. Но я так свыкся с мыслью о близкой смерти, что отказался. Перспектива новой жизни, в которой опять будут тяготы и, возможно, унижения, меня не прельщает. Надо полагать, во мне износилась какая-то важная пружина. А значит, приведенные мною доводы объясняют отнюдь не всё. Истина в изложении писателя, претендующего на искренность, всегда «подправлена».
Иногда жизнь, отклоняющаяся от нормы, естественным образом заканчивается самоубийством. Вот и всё.
Скоро я убью себя, хотя и не заслуживаю такого наказания. Уверен, что у меня было меньше гадких намерений, чем у добропорядочных и преуспевающих граждан, которые никогда не подумали бы о самоубийстве. Прекрасные стихи, которые я читал, делали мои мысли чище. Каждый день поэзия дарила мне минуты волнения. Мне бы так хотелось остаться на земле!