Блистательный Двор

По залу пробежал возмущенный шепот, и Диллинджер потребовал тишины.
– Я был уверен, что это недоразумение, и решил переговорить с мистером Торном и мисс Бейли, – продолжил Уоррен. – Я отправил рабочих на ланч и начал обсуждать с этой юной парой конкретные варианты помощи. Вот тогда и совершилось предательство. Когда я остался один, мистер Торн напал на меня, намереваясь убить и представить дело так, будто это сделали налетевшие на прииск разбойники. Тем самым мистер Торн хотел освободиться от долговых обязательств. Благодаря невероятной удаче двое моих людей вернулись и спасли мне жизнь. Мисс Бейли начала прикрывать своего возлюбленного, а потом бесстыдно предложила мне себя, пытаясь отвлечь. Когда я отверг мисс Бейли, она ранила меня кинжалом. Не представляю, что бы случилось, если бы на участке не появился Сайлас Гаррет из агентства Макгроу!
Судьи задали Уоррену несколько уточняющих вопросов – и я была изумлена тем, как Уоррен находил всему логичное объяснение. Каждое событие, каждая деталь буквально выворачивалась наизнанку – Уоррен представал перед судом в наилучшем свете и выглядел невинной жертвой двух кровожадных любовников.
Когда его отпустили, я понимала, что он добился явного успеха. Уоррен мог рассчитывать на сочувствие не только аудитории, но и судейской коллегии.
Следующим вызвали Седрика. Судья подал ему священные тексты Уроса.
– Поклянитесь говорить правду… если можете.
Я была потрясена подобной инсинуацией со стороны людей, заявляющих о своей беспристрастности. По залу опять пробежали шепотки, особенно после того, как Седрик положил ладонь на книгу – и та не вспыхнула ярким пламенем… или чего уж там ждали.
Обычно при слушании дела с противоречивыми показаниями Седрику должны были предложить пересказать события с его точки зрения. Однако Диллинджер спросил:
– Мистер Торн, вы аланзанин?
Седрик моргнул. Конечно, он готовился и к такому повороту событий, но, похоже, прыткость Диллинджера его поразила.
– В моем имуществе случайно оказались аланзанские артефакты. Никто никогда не видел, чтобы я совершал аланзанские обряды.
– А почему к вам попали предметы еретиков?
– Из любопытства, – спокойно ответил Седрик. – Я общался с аланзанами, когда учился в университете в Осфро. Они вручили мне артефакты, надеясь обратить в свою веру.
– И вы не сообщили об этих извращенцах? – осведомился сосед Диллинджера.
– Они были юными бунтарями. Я решил, что они оставят этот этап позади, повзрослеют и вернутся к Уросу и шести великолепным ангелам.
Диллинджер взял со стола лист бумаги.
– У нас есть свидетельские показания осужденного аланзанина, некоего Таддеуса Брукса, пойманного во время обряда. Он клянется, что вы вместе с ним участвовали в языческом действе, называемом «Звездным Пришествием». Что вы нам скажете?
Седрик пожал плечами.
– По-моему, человек, сидящий под замком, придумает все что угодно, лишь бы вырваться на свободу.
– Аланзанские обряды запрещены законами Денхэма и Хэдисена, – изрек Диллинджер. – Еретики и отступники караются казнью, если у них нет защиты другой колонии или королевского разрешения.
– Знаю, – отозвался Седрик.
– Юная девушка, которая называет себя мисс Бейли, – аланзанка? – полюбопытствовал член коллегии, сидящий справа от Диллинджера.
– Нет! – сразу ответил Седрик. – Мисс Бейли неоднократно говорила, что считает аланзан заблуждающимися язычниками. Готов поклясться в этом еще раз!
Судейская коллегия еще минут десять развивала аланзанскую тему, но Седрик не отступал от своей линии: никто никогда не ловил его за совершением еретических обрядов. Однако Диллинджер упорствовал и открыто сказал, что считает признание Таддеуса Брукса существенным доказательством.
В конце концов коллегия позволила Седрику изложить собственную версию происшедшего на прииске. Судьи задавали уточняющие вопросы и комментировали ответы Седрика таким образом, что подробности той истории стали казаться аудитории невероятными и глупыми. Члены коллегии были исполнены презрения по отношению к Седрику, как и некоторые зеваки, сидевшие в зале суда.
 
Имелся и еще один тревожный факт. Как я и опасалась, улучшение здоровья Седрика уже не могло ему помочь: сейчас ему бы не удалось доказать, насколько зверски его избили сообщники Уоррена.
Один из судей сказал, что сломанная рука вполне допустима, когда два человека пытаются остановить убийцу.
Затем Седрику велели сесть, и Диллинджер объявил:
– Леди Элизабет Уитмор, графина Ротфордская!
Зал зашумел. Даже те, кто раньше не обращал на меня внимания, сразу завертели головами. Я вышла вперед, стараясь сохранить на лице высокомерную мину и выглядеть, как важная девица, которой с детства внушали, что ее высокое происхождение дает ей преимущество над остальными.
Поклявшись говорить правду, я смерила Диллинджера долгим, хорошо отрепетированным взглядом. Я хотела, чтобы Диллинджер понял, что он напрасно тратит свое время.
Диллинджер откашлялся.
– Леди Уитмор, пожалуйста, расскажите нам, как вы стали членом Блистательного Двора под чужим именем.
Я ожидала этого вопроса и заранее к нему подготовилась. Я упомянула, что мое семейное состояние практически растаяло, и я осознала, что в Новом Свете у меня будет больше возможностей. Я добавила, что моя горничная Ада сбежала, а я увидела в этом знак свыше.
– Титул без собственности – пустой звук, – говорила я. – Вероятно, я действовала необдуманно, но другие люди достигали успеха в Адории. Я решила к ним присоединиться.
Моя речь вызвала немало одобрительных кивков, пока Диллинджер не уточнил:
– Значит, вы лгали и обманывали окружающих, чтобы добиться своей цели. Седрик Торн знал, кто вы на самом деле? Он помогал вам маскироваться?
– Нет. Он не видел моей горничной. Он узнал мое настоящее имя гораздо позже, в Адории.
Я поведала обо всем, что случилось в Хэдисене, почти дословно повторила показания Седрика.
Когда разговор зашел о том, что Уоррен попытался меня изнасиловать, члены коллегии выразили свое недоверие.
– У вас имеются хоть какие-то улики, подтверждающие, что нападение было совершено? – осведомился сосед Диллинджера, который сидел справа.
Я сузила глаза.
– Вы же меня внимательно слушали, не так ли? – произнесла я.
– Масса женщин выдвигают подобные обвинения. Это легко сделать, когда нет свидетелей. Мужчина говорит одно, женщина – другое.
Я оцепенела. Напрасно я надеялась, что мой графский титул решит все проблемы и даст мне преимущество! Преимущество всегда имели мужчины. От женщин просто отмахивались.
– Кроме того, мне трудно поверить, что безнравственная девица будет решительно возражать против мужского внимания, – добавил Диллинджер.
Его заявление показалось мне настолько несуразным, что я не сразу смогла сформулировать ответ.
– Я… считаю, что любая женщина – и высоконравственная, и безнравственная – стала бы возражать, если бы ее принуждали против ее воли. И мне не нравится то, на что вы намекаете относительно моей порядочности.
– А разве вы не любовница Седрика Торна?
Я снова надела маску высокомерия.
– Сохранение добродетели до свадьбы – основополагающий принцип, которому я следую всю жизнь. Я не отдавала свою невинность мужчине, если вы намекаете именно на это. Помимо прочего, я не состою в браке.
– Вы клянетесь?
– Да.
– Тогда почему вы пьете коричник?
Допрос Диллинджера вызвал очередную волну шепотков, а я почувствовала негодование. Женщины часто использовали отвар коричника, чтобы не беременеть. Но каждая из них (мистрис Маршалл являлась исключением) притворялись, что вообще не знают про это снадобье.
– А вы можете предъявить веские доказательства по поводу коричника? – осмелела я.
Я вылила остатки отвара перед тем, как приготовить Уоррену чай, и в моих личных вещах коричника уже не было.
– Мистер Дойл заявляет, что почувствовал его запах.