Косвенный ущерб

Annotation
Она — киборг. Машина для убийства врагов в мире экологических катастроф, краха американской экономики и гонки вооружений с китайцами. Но что-то пошло не так. От её «рук» погибло несколько мирных человек. Кто (или что) виноват в случившимся? Ошибка программы или её [под]сознательное деяние? А даже если и она, то не являются ли моральные переживания о случившимся более настоящей программной ошибкой?
Питер Уоттс
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
*
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
*
32
33
34
35
36
37
38
 Питер Уоттс 
 Косвенный ущерб [Соучастник] 
 (рассказ) 
Беккер эвакуировали за восемь минут, трупы оставили на песке, с ними разберутся падальщики, которых еще не прикончило Шестое вымирание. Мансин затащил ее в «Сикорски»[2] и тут же попытался отрубить аугменты[1]; Ведомый развернулся, зафиксировал цель, уже начал бой – и все за полсекунды, страшно, штаны обмочить можно, – но тут – лучше поздно, чем никогда, – загрузились наконец макросы[3] распознавания образов и успокоили его. Кто-то вставил плагин[4] прямо между лопатками Беккер; в ее голове открылись беспроводные шлюзы, Бланш прямо из кокпита, с безопасного расстояния, отправил протезы на боковую. Миниганы, осунувшись, замерли на плечах Беккер, словно конечности под наркозом, из стволов все еще сочились тонкие струйки дыма.
– Капрал. – Перед ее лицом кто-то защелкал пальцами. – Капрал, вы меня слышите?
Беккер моргнула:
– Они… это же были люди.
Она так подумала, по крайней мере. Увидела-то лишь тепловые сигнатуры: яркие цветовые пятна во тьме. Поначалу у них были руки и ноги, но потом силуэты размазало, они превратились в тусклые радуги, переливающиеся, как масло.
Мансин ничего не сказал.
Абемама исчез вдали, полоса печеного коралла, омытая инфракрасным сиянием: солнечные лучи вчерашнего дня снова просочились на небо. Бланш переключил режим, и гало[5] исчезло: ночное зрение ослепло, уши оглохли, не слыша ни единой волны, кроме обыкновенного человеческого диапазона; все чувства вновь деформировались до плоти и крови.
Вот только курс неверный. Прежде чем пала тьма, капрал заметила что-то странное.
– Мы не летим на Бонрики?
– Мы летим, – ответил сержант. – А ты летишь домой. Стыковка в Арануке. Мы эвакуируем тебя прежде, чем тут все полыхнет.
Беккер чувствовала, как Бланш возится у нее в мозгах, сливает операционные логи[6]. Она попыталась залезть в поток, но он ее тут же "сбросил". Капрал не знала, что машины сейчас высасывали из головы. Не знала даже, что там останется, когда ее снова пустят внутрь.
Правда, это не имело значения. Беккер навряд ли сумела бы выскоблить воспоминания из памяти, даже если бы постаралась.
– Это были противники, – пробормотала она. – Как иначе они вообще там оказались, в смысле… кем еще они могли быть? – И секунду спустя: – Кто-нибудь…
– Никто не выжил, ты же у нас супермашина смерти, – встрял в разговор Окоро с противоположной стороны кабины. – Они даже не были вооружены.
– Рядовой Окоро, – сухо сказал сержант, – закройте пасть.
Все они сидели с противоположной стороны кабины, не считаясь с оптимальным распределением веса во время полета: Окоро, Перри, Флэннери, Коул. Все без аугментаций. Таких, как Беккер, было мало, один киборг на три или четыре кампании, если позволял бюджет, а политики достаточно разогрелись. Капрал привыкла к брюзжанию: как только всплывала эта тема, все сразу начинали изображать из себя бесконечно крутых спецов, закатывать глаза от космической несправедливости того, что счастливый билет выпал фермерской дочке из захолустного Ред-Дира, чтоб его. Их скулеж ее особо не волновал. Несмотря на чепуху и браваду, она никогда не видела в глазах солдат ничего, кроме белой зависти.
 
Правда, Беккер была не уверена в том, что видит в них сейчас.
 * * * 
Восемь тысяч километров в воздушном пространстве Канады. Еще четыре до Трентона. В общем четырнадцать часов на КС-500[7], который армейцы сумели выцарапать из ООН в срочном порядке. Казалось, что все сорок: каждая минута без сна, в безжалостной яви, каждая секунда как мучительный разбор полетов. Беккер сейчас все бы отдала, чтобы отрубиться хоть ненадолго – заснуть, не слышать монотонный, бесконечный рев турбовинтов, не видеть постепенного прояснения неба, где черный цвет превращался в серый, а потом в издевательски-радостный голубой – но такого аугмента ей не поставили.
Бланш, явление иного сорта, весь путь домой он от неё не отходил. Обычно он и пяти минут не мог провести без того, чтобы не "влезть" в Беккер, подкручивая ингибитор там или интерфейс[8] тут, постоянно стараясь срезать время ожидания на пару миллисекунд. В этот же раз он просто сидел, уставившись в переборку, или в окно, или на грузоподъемные стропы, звякающие о фюзеляж. Тачпад[9], который дергал Беккер за ниточки, спокойно лежал у Бланша на коленях. Может, ему сказали держаться подальше, оставить место преступления нетронутым, пока в дело не вступят криминалисты-айтишники.
А может, он просто был не в настроении.
– Ты же сама понимаешь, такова жизнь.
Беккер взглянула на него:
– Что?
– Нам повезло, что это не случилось пару месяцев назад. Половину из этих убогих островков уже затопило, жители остальных готовы перерезать соседям глотки за парочку сухих гектаров и несколько трансгеников[9]. Еще эти долбаные китайцы только и ждут предлога протянуть руку помощи, так сказать, – Бланш хмыкнул. – Можешь называть это миротворчеством. Если у тебя особо больное чувство юмора.
– Да уж.
– Какая жалость, что мы не американцы. Они даже договоры не подписывали, делают, что хотят. – Бланш опять хмыкнул. – Может, там теперь и фашистская дыра, но они хоть не уступают всякий раз, когда кто-нибудь начинает вопить о «военных преступлениях».
Она знала, что он просто старается ее подбодрить.
– Поганые правила боя, – проворчал Бланш напоследок.
 * * * 
Все восемь часов после приземления она провела у программистов: каждый аугмент протестировали так часто, что они чуть не расплавились, каждый протез разобрали до винтиков, пока мясо, подключенное к ним, сидело молча и все крики держало внутри. Ей дали четыре часа на сон, хотя встроенная система могла вычистить усталость прямо из крови, отрегулировать аденозин и мелатонин[10] так точно, что Беккер даже не зевнула бы до тех пор, пока не рухнула бы замертво от остановки сердца. Но вы пока поспите, сказали Беккер: у нас тут расписания, и других людей из-за океана привозят.
Ей сказали не беспокоиться. Сказали, что она не виновата. Дали пропранолол[11], чтобы она с большей охотой им поверила.
Четыре часа, лежа на спине, глядя в потолок.
Вот она здесь: душа в полумире отсюда, тело застряло в комнате без окон, с трех сторон обитой дубовыми панелями, а четвертая стена кишела светящимися картами и тактическими дисплеями. И она смотрела, как там поживает враг, что делает, когда не подкрадывается к боевому киборгу посреди ночи.
– Они рыбачили, – сказал офицер по связям с общественностью.
– Нет, – ответила Беккер, а какая-то подсознательная программа автоматически добавила: – Сэр.